Воспитанник орков. Книга третья (СИ) - Евгений Васильевич Шалашов Страница 18

Но зеваки — это не так и страшно. Хуже, что к загончику для рабов устремилась и стража — один лучник, и два копейщика. Как знать, не запрещались ли в городе Солнца потасовки между рабами и, какое это могло повлечь наказание? Похоже, ничего хорошего драчунам не светило, потому что смотритель загончика господин Эксилон, побелев от страха, ринулся разнимать свой товар.

Между тем, усачу удалось-таки повалить паренька на землю, придавить его своей немаленькой тушей, схватить за горло и начать душить. Толстяк так увлекся, что просто «отлягнулся» от господина Эксилона, отправив перепродавца в дальний угол загона.

Данут, оценив ситуацию — лучник уже накладывал стрелу на тетиву, а копейщики взяли копья на изготовку, решил вмешаться. К тому же, паренек с пауком на спине ему чем-то понравился, и позволить усатому толстяку его придушить, было бы неправильно.

Воспитанник орков одним тычком в шею сбил усача с парнишки, а когда тот попытался возмутиться, дал тому еще один тычок, но на этот раз в ухо, отчего толстяк растянулся на земле и притих. Парнишку же, освобожденному от тяжести прежнего противника и, ринувшемуся поквитаться с врагом, тоже пришлось укладывать на землю, только носом и, легонько придавить.

— Лежи спокойно, дурень, — душевно попросил Данут у паренька, нажимая тому на плечо. — Из-за тебя нас всех порешат.

Парень с пауком, не то проникся высказанной просьбе, не то ощутил железную хватку, но притих.

Господин Эксилон, раскинув руки, словно пытался обнять воздух, останавливал стражников:

— Господа, у нас уже все в порядке. Вы же видите — это Флестус.

Стражники, сдерживая рвение, остановились. Похоже, они знали усатого толстячка.

— Точно, Флестус, — усмехнулся один из охранителей спокойствия, бывший за главного, рассмотрев толстячка поближе. — И как он к тебе попал?

— Так как, известно, как, — пожал плечами Эксилон, довольный, что его товар не пострадал. — Взял в долг, кругляши пропил, вот и все.

— А сколько взял?

— Вроде бы, — почесал затылок перепродавец. — Не то пятьдесят, не то сто золотых. Но больше шести за него никто не даст, да и шесть-то вряд ли. Если что — соглашусь на четыре.

— Так ему, дураку, теперь до конца жизни рассчитываться, — хохотнул стражник с луком, успевший убрать смертоносное жало в колчан.

Стражники уже собрались уходить, как толстячок начал подавать признаки жизни и, с большим трудом утвердился на ногах. Старший стражник ловко развернул копье и ударил тупым концом Флестуса в солнечное сплетение, а когда толстяк опять рухнул на землю, нравоучительно сказал:

— Ты теперь раб, и если поднимешь руку, или ногу на своего господина — смерть. Скажи спасибо, что ты еще в загоне. Но в следующий раз не забудь, что драка рабов карается смертью!

Посмотрев на Данута, старший стражник поинтересовался:

— А ты, дикарь, зачем разнимать полез? Мы могли и тебя заодно убить.

Данут лишь повел плечами и улыбнулся самой дурацкой улыбкой, какой только смог. Ему на помощь пришел Эксилон.

— Так дикарь, он и есть дикарь, — сообщил перепродавец, зачем-то пнув паренька с пауком на спине. Может, вымещал свою обиду на усача?

— Эй, бездельники, зачем товар портите? — послышался властный голос.

Услышав этот голос, стражники вытянулись, а господин Эксилон согнулся в поклоне.

У загона стоял солидный мужчина, в черной накидке (назвать его одеяние «одеялом с дыркой» язык не поворачивался), с бородой, завитой колечками. Судя по всему — властной речи, манере держать себя, какой-нибудь вождь.

— Мы не портим, господин Иерофант, — дрожащим от волнения голосом произнес перепродавец. — В загоне два раба начали драку, господа стражники явились их примерно наказать.

— По закону мы могли бы их убить, если бы этот дикарь не разнял драку до нашего прихода, — сообщил старший стражник.

— Дикарь, говорите? — заинтересовался Иерофант. Посмотрев на Данута, хмыкнул: — Похоже, этот дикарь с каких-то далеких островов. Он не черный, но и не белый. Никогда раньше таких не видел. А остальные?

— Вон тот, что с паучищем на спине, из Голой пустыни. А этот, усатый — известный городской пропойца. Его отец — мир его праху под Солнцем, оставил ему большое наследство, но он все прокутил, — пояснил Эксилон.

— Значит, не один их этих трех человек не был раньше рабом? — поинтересовался Иерофант.

— Нет, господин Иерофант.

— Сколько за всех троих?

Господин Эксилон посмотрел Иерофанта и слегка смутился. Кажется, ему хотелось назвать более высокую цену, чем он собирался запросить с покупателей, но этого он обманывать не рискнул.

— Я жду, — проявил нетерпение Иерофант.

— Девять золотых кругляшей за всех, — назвал цену Эксилон, а потом торопливо пояснил: — Флестус стоит шесть, а дикари ...

— Я тебя услышал, — перебил перепродавца господин Иерофант.

Он полез куда-то под складки одеяния и принялся вытаскивать кругляши, по одному, неторопливо бросая их прямо на землю.

— Девять золотых, — кивнул Иерофант.

Эксилон суетливо принялся собирать золото, а потом даже собрался ударить ладонью о ладонь покупателя, но спохватился.

— Сделка заключена.

Господин Иерофант лишь склонил голову, повернулся к стражникам, и приказал:

— Отведете беллетаров в храм. Знаете, кому сдать?

— Знаем, господин Иерофант, — поклонился старший стражник. — Не в первый раз.

И хотя большой радости в его голосе не было, но он не осмелился возражать — мол, я должен охранять порядок на вверенной территории. Нет, он лишь кивнул своим подчиненным — ведите.

Глава 8. Город Черного Солнца

Остров был огромен. Чтобы его обогнуть кругом, понадобится не меньше месяца. Были здесь и иные города, но самым главным был Город. Именно так, с большой буквы. Иногда его именовали Городом Солнца, во имя того божества, которому поклонялись жители острова. Солнце каждый вечер входило в бескрайнее море, где умирало, растворившись в бездонных глубинах, но каждое утро возрождалось к новой жизни. Потому, местом вечного упокоения мертвецов стало море. Тела, нашедшие последний приют в соленой воде, растворяются в ней, а потом, сливаясь с Солнцем, обретают новую жизнь. Но Солнце требовало свои жертвы и на суше, чтобы насытить жаркие дневные лучи. Не найдя себе пищи, лучи станут сжигать все живое. Стало быть, лучше его ублажить заранее. Для этого приносили в жертву