Сурен Цормудян - Странник Страница 19

Но соглашаться на выход — да еще прямо здесь, у Библиотеки, — было сущим безумием. Да и как искать на поверхности, в огромном разрушенном городе, кишащем монстрами, одного-единственного зараженного человека? Нет уж, дудки!

Сергей уже собирался ответить на предложение Странника окончательным отказом, но тут юродивый, словно что-то почувствовав, вдруг отступил, опустив голову. Неуклюже пятясь, сделал еще несколько шагов назад. Снова посмотрел на Сергея, как-то грустно улыбнулся и, подняв правую руку, по-детски ею замахал.

— Не надо, Сергей. Странник один пойду. Был рад тебя знать. Очень, — сказав это, он повернулся и побрел к посту у гермоворот.

Маломальский какое-то время тупо смотрел ему вслед.

— Кто же тебя отсюда так вот выпустит? — проворчал он.

Буму было стыдно. Стыдно перед этим странным человеком и перед самим собой. При этом он чувствовал, что про исходит что-то совершенно неправильное и эта неправильность очень скоро перерастет в непоправимость. Сергей вздохнул и пошел за Странником. Нагнал его, схватил за локоть и развернул к себе.

— Ты отвечаешь за свои слова?! Ты уверен, что туда надо идти? Что мы сможем его найти?! Что, если мы там подохнем, оно того стоит?! Понимаешь меня?..

— Да — понимаешь. — Странник улыбнулся и кивнул.

— Да — стоит.

— Ладно, пошли обратно к коменданту, черт тебя дери! — И Бум потащил Странника за собой. — Ох, чую я, придется мне горько пожалеть об этом!

— Не бойся, Сергей. Страх — плохо.

— Заткнись, пожалуйста.

Это было в высшей степени опасно, но Черный орден иногда шел на такие миссии. Чем не достойная проверка воли и силы для лучших из представителей избранной расы?

И хотя с красными сейчас было перемирие, о столетней войне с вечным врагом в Четвертом рейхе не забывали. Просто теперь ее вели другими методами. Да, там, в метро, они заключили мир, понимая, что война пойдет до полного взаимного истребления, а ресурсы Рейха — особенно человеческие — не были бесконечными.

И тогда они, лучшие из лучших, те, что с гордостью носили на своих рукавах черные повязки с двумя белыми рунами в виде молний и называли себя штурмовиками, избрали иной путь борьбы: они выходили на охоту за группами красных сталкеров. Следили за ними, изучали маршруты, давали набрать трофеев. А потом устраивали на обратном пути засады, уничтожая и грабя врага.

Это ведь другой мир — поверхность, и здесь никто не говорил о перемирии. А когда с поверхности не вернулся человек или группа — это всегда списывали на мутантов. Даже среди подозрительных, никому не доверяющих большевиков вряд ли кто догадается, что люди уничтожены в секретных операциях фашистов, которые нарушают мирный договор. Главное — не оставлять живых свидетелей, а такого не случалось еще никогда.

В тайные рейды отправлялись лучшие из лучших — закаленные, испытанные, сильные. Нордический характер и железное сердце, беспощадность к врагам и совершенная преданность Рейху. Попасть в ряды штурмовиков было наивысшей привилегией и лучшей наградой за службу. Так, во всяком случае, вещал Министр культуры и пропаганды.

— Бессмыслица какая-то. Бред! — проворчал, сопя фильтрами маски, командир, которого все называли Руделем. — Быть такого не может.

— Говорю тебе, я видел, — настаивал самый младший в группе, по прозвищу Ганс. — Вон с того поворота она вылетела, с Воздвиженки. А на спине у нее человек сидел. А потом она врезалась в ту стену, что напротив нас. Там же Военторг был, верно?

Их было трое. Черные комбинезоны с плотными капюшонами, лица скрыты респираторами и светозащитными очками. Их место в иерархии Черного ордена выдавали только эмблемы над правым нагрудным карманом комбинезона. У самого младшего — просто белый череп. У второго в группе, Ульриха, — уже на фоне двух параллельных горизонтальных костей. У командира — та же эмблема, но в белом контуре щита. Носить свастики на комбинезонах во время выходов на поверхность штурмовикам было запрещено: конспирация.

Рудель задумчиво стоял у маленького подвального оконца в доме в Большом Кисловском переулке, где они пережидали день. Он вслушивался в вопли раненой вичухи.

— Ульрих, а ты что скажешь? — произнес он после долгого молчания.

— Чушь. Чтобы человек оседлал эту тварь? Да еще и днем?

— Мне что, привиделось это? — раздраженно бросил Ганс.

— Глюки, парень, встречаются чаще, чем люди верхом на вичухах, — сквозь банки фильтров гулко засмеялся Ульрих.

— Вроде бы логично, — кивнул Рудель, — однако вон тот человек. Ползет сюда.

Его бойцы тут же вскочили со ржавой отопительной трубы, на которой сидели, и прильнули к окну.

— Точно, — хмыкнул Ульрих. — Ничего себе! Вот у него кровищи-то, гляньте.

— А что удивительного, если мужик навернулся с такой высоты? — подал голос младший. — Я же говорил!

— Тише ты, не ори! — Средний поморщился. — Хреново, что у него кровь. Стигматы сбегутся.

— Они не терпят дневного света, — возразил старший. — И вичух боятся.

— Угу, только солнце уже через час зайдет, а вичуха, может, скоро издохнет. Слушай, кончи его, пока он сюда не заполз. Беду накличет. Да и на рожу его глянь: то ли пархатый, то ли чурка…

Рудель обернулся и навел темные стекла своих очков на стекла своего бойца.

— Ты что же, хочешь сказать, что недочеловек смог оседлать вичуху, тогда как мы, арийцы, прячемся от этой твари?

— От этих свиней всего можно ожидать. Давай я сам его пристрелю…

— Не факт, что он унтерменш. И надо выяснить, что произошло.

Тем временем мужчина, о котором они спорили, уже карабкался по небольшому склону к подвалу, в котором прятались штурмовики. Протянув правую руку к небольшому чернеющему окошку подвала, он простонал:

— Помогите!

— Откуда он знает, что мы здесь? — испуганно прошептал Ганс.

Рудель вытянул руки из узкого окошка и, дотянувшись до пострадавшего, схватил его за ладонь.

— Ульрих, ну-ка помоги.

Тот подчинился и схватил незнакомца за вторую руку, после чего страдальца втащили в подвал, и тот с жутким стоном рухнул на пыльный грязный пол.

— Ты кто такой? Откуда? — строго спросил Рудель, склонившись над ним.

— Помогите! — вновь простонал в ответ тот.

— Мы не помогаем кому попало. Кто ты и откуда?

— Помогите!

— Есть только один гарантированный способ, — усмехнулся Ульрих, тыча в голову раненого стволом автомата. — Бац, и все.

И вдруг они услышали продолжительный свист, низкий и вибрирующий.

— Твою мать! — прорычал Рудель. — Этого нам еще не хватало!

— Что это такое? — Ганс испуганно крутил головой, глядя то на одного своего товарища, то на другого.

— Стигмат, — мрачно отозвался Ульрих. — Я же говорил.

— Ганс, — приказал Рудель, — смотри за этим калекой. Ульрих, за мной. Тут, кроме этого окна, в подвал только один вход. Надо успеть туда раньше, чем тварь войдет. Там ее и встретим.

Рудель передернул затвор автомата, поднял очки на лоб и нырнул в темноту подвального коридора. Ульрих последовал за ним.

Ганс нервно расхаживал вокруг незнакомца, беспомощно лежащего на полу.

— Какого хрена ты вообще сюда приполз? — зло говорил он. — Как тебя угораздило оказаться на поверхности, без маски, без очков, без комбинезона? Откуда ты такой вообще взялся?!

— Послушай. Мне… надо сказать тебе что-то важное, — тихо простонал незнакомец.

— Чего? — раздраженно переспросил штурмовик.

— Очень важно… Надо сказать… Тайна… Есть… Как… — шепот раздавался все тише.

— Чего ты там бормочешь? — сквозь раздражение в голосе Ганса сквозило любопытство.

Он встал на одно колено и брезгливо приблизился ухом к лицу незнакомца, чтобы лучше его расслышать. Внезапно тот с невероятной силой и быстротой схватил штурмовика одной рукой за горло, а другой за затылок и прошипел:

— Не сопротивляйся!

Стоя возле узкого входа, Рудель осторожно осветил фонарем соседнюю секцию подвала. Бояться того, что стигмат заметит свет, не стоило: у этих тварей не было глаз, хотя особая форма зрения имелась. Эти мутанты испускали звуки и ловили их отражение сонарами в лобной части своей жуткой головы. Когда-то так «видели» летучие мыши. Отраженный звук рисовал для стигмата четкую картину того, что находилось впереди, причем по характеру отраженного сигнала он мог безошибочно определить, что есть крепкая каменная твердь, а что — мягкая живая плоть. Но эти твари не переносили ультрафиолета и, попадая под солнечные лучи, получали страшные ожоги. Люди часто замечали на темно-серых с красноватым отливом телах стигматов эти ожоги и незакрывающиеся язвы. Видимо, из-за этого твари и получили свое название, хотя, конечно, была еще одна причина…