Александр Сапегин - Записки морфа Страница 19

— Проще представить себя не в себе, мне наш разговор напоминает "Алису в стране чудес". Всё чудесатее и чудесатее. В чьём я уме? Сам себя найду в пучине, если часом затону…

— Лично я не вижу другого выхода, попробуй.

— Попробую, — я посмотрел на руки и вспомнил металлический блеск ногтей. Вместе с воспоминаниями о ногтях, в памяти всплыли ощущения, которые я испытывал во время их обратной трансформации.

Поймав настрой, я стал усиленно думать о себе, каким был вчера вечером, но может с некоторыми купюрами в части мышечного рельефа. Думал так, что мозги вставали накребень и пытались вылезти из ушей. По телу побежали мурашки, неимоверно заныли кости и зубы, позвоночник и голову прострелила острая боль, рядом сдавленно пискнула Саша. Не знаю, сколько времени прошло от "прострела", но, похоже, он заставил меня вырубиться. Очнувшись, я столкнулся взглядами с сестрой:

— Привет, братец! С возвращением!

Записка четвёртая

Демоны и охотники

Неделя. Семь суток. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут, секунды я не считал. Семь дней прошло с момента первого преобразования…, семь дней…. Много это или мало? Философский вопрос на который невозможно дать однозначный ответ. С той же позиции можно рассматривать ситуацию со стаканом, наполовину заполненным водой. Кто-то скажет, что стакан наполовину полон, другой ответит, что представленная вниманию ёмкость наполовину пуста, а третий мыкнет и выскажется, что стаканчик можно было выбрать побольше, и каждый, со своей точки зрения, будет прав. Я отвечу, что обозначенный рубеж в семь суток — это много и мало одновременно.

Семи дней хватило, чтобы окончательно определиться в природе настигших меня изменений и взглянуть на мир с позиции не человека, не чебада, не йома, не…, на последнем "не" случился затык. Мозги отказывают причислять мою бренную тушку к какому-либо виду тварей. "Не", а вот чего я теперь из себя представляю, ответить несколько затруднительно. Метаморф с широким спектром поливариантных функций мягких тканей организма, плюсуем к ним возможность и способность почти мгновенно менять костяк и получаем меня любимого. М-да-а, ни мальчишку, ни девчушку, а неведомую зверушку.

Неделя. Семь суток. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут — этого времени совершенно недостаточно, чтобы определить новые жизненные координаты в изменившемся мире и мировосприятии. За эти дни пришло понимание — я другой, но не пришло примирение с состоявшимся событием. Разум упорно отказывается принимать сбрендившую действительность. Как теперь жить? Как жить, спрашивается? Тяжело примириться с собой новым, безумно тяжко осознавать, что "подарок" Станции навсегда вошёл в мою тихую, размеренную и распланированную на десять лет вперёд жизнь. Тяжело, но не невозможно.

Неделя. Семь суток. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут я познаю себя и благодарю сестру, за то, что Саша не оставила младшего брата с океаном проблем и ежедневно, ежечасно поддерживала, не давала скатиться в пучину стресса и отчаяния, была рядом и постоянно давала "пенделей", чтобы полиморфный индивид не хандрил. И я держался, стараясь с юмором воспринимать очередной выверт свихнувшегося организма. Да-да, способность к полиморфическим изменениям была не единственной, долбанувшей "битой по голове". На второй день я на собственной, порядком потрепанной, шкуре ощутил, что чувствуют собаки. Тихо-тихо, я не превратился в дворнягу или какого другого породистого пса, хотя подозреваю, что при достаточном желании проделаю подобный трюк с лёгкостью, просто меня настигло понимание, как тяжело бедным животным переносить наполненный людьми город и мириады источаемых людьми и продуктами цивилизации запахов. Никогда не думал, что каждая вещь может быть окрашена во множество различных полутонов. Моя гавайка пахла не только мною, она отдавала кисло-сладким духом стирального порошка и кондиционера, легонько ласкала запахом маминых рук и возбуждала не отстиравшимся запахом секса и туманным ароматом Шварцкопф. С высоты нового восприятия мира видна слепота простых людей, я до случившегося со мной не представлял, что мир ярко раскрашен миллионами цветов, состоящих из запахов. Тяжёлый дурман нагретого асфальта, убивающая вонь выхлопных газов и нечищеных зубов, ласковая волна зелени и томная струя прошлогодней листвы и прелости, чистый, солнечный цвет запаха леса и горной реки. Давящий запах пота и труда, возвращающегося со смены рабочего и манящие ароматы хихикающих девиц, они особенно ярки и окрашены в возбуждающий розовый и красный цвет. Девушки пахнут жизнью и м-м-м, самками. Некоторые сильнее или слабея, но бегая вечерами по дорожкам парка, я каждый раз окунался в тянущиеся за представительницами прекрасной половины человечества шлейфы запахов. Ловя носом волны феромонов, я зрительно представляя себе обладательниц особо приятных и возбуждающих следов и часто представления оказывались близки к мысленным реконструкциям, ещё раз документально подтверждая мои сексуальные предпочтения. Сейчас я без осмотра могу сказать — здоров человек или нет, один и тот же человек может пахнуть по-разному. Здоровый пахнет кедром и дубом, больной — старыми грибами. Станция, изменив меня, показала, что мир гораздо больше и разнообразней, чем он представлялся раньше. Всё было бы нормально, если бы я не улавливал запахи не только носом, но и языком, и всей поверхностью кожи…

За неделю я прошёл некую эволюционную стадию от одноклеточного, до сложного организма. Кроме запахов, пришлось столкнуться с "игрой" зрения и слуха. Чертовски неприятно, когда стоя за пять метров от сестры ты начинаешь слышать удары её сердца и тихое бульканье в желудке или внезапно твои глаза застилает режущая боль, а в следующий момент мир погружается в красные тона, и ты превращаешься в тепловизор на двух ножках. Со семи казусами приходилось как-то справляться, находить пути решения для снятия проблемы и загрубления народившихся способностей. Иногда у меня нет-нет да мелькали мысли бросить всё к чёрту и податься в какой-нибудь институт… Если бы всё было так просто и легко и визит к учёным мог бы вернуть мироздание на круги своя, но разум и интуиция подсказывали, что потакание временным слабостям ничем не помогут. Учёные бессильны перед проявлениями инопланетного вмешательства, "хворь" настигла меня всерьёз и надолго — навсегда! Посему пессимистический писк давился на корню, и я учился жить по-новому.

Учёба занимала по четыре-пять часов в день, суровая контролёрша, которую я ловко нагрел с Уваровым, не давала мне спуску. В отместку я поднимал это блондинистое чудо с мозгами брюнетки ни свет, ни заря. Саша на выходных и каникулах любила понежиться в постели, но моё надзорное око пресекало всякие поползновения к сибаритству. Так и мы и жили, по-доброму гадя друг другу, что вносило некий колорит в нашу далеко неспокойную жизнь.

*****

— Давай ещё, я не включила секундомер!

Я раздражённо рыкнул, но послушно изменил лицо в "исходное" состояние. Сашка выбрала новое изображение и включила голографический ряд.

— Третий слева. Время пошло! — наманикюреный пальчик коснулся виртуальной кнопки запуска секундомера.

Я прошёлся взглядом по фэйсу "морлоковской" модели из рекламы чего-то там и привычно расслабился, представляя, как лицо меняется на морду голографического красавчика. Неприятно заныли зубы и зачесался нос, за ушами затрещало, хрустнули челюстные замки, в глаза будто перцу насыпали, а в рот, тьфу, гадость, словно кошка нагадила. Неприятные ощущения нахлынули волной и откатились, забирая с собой боль, зуд и раздражение, сигнализируя, что преображение завершилось.

— Готово!

— Стоп, — умная электроника среагировала на голосовую команду, секундомер перестал накручивать тысячные и сотые. — Тринадцать с половиной секунд. Кр-р-расавец, растёшь, мальчиша! — поцокала языком сестра. — Давай полное. Хочу брюнетика из второго ряда.

— Губа не дура…

— Что ты сказал? — Сашка картинно приподняла левую бровку. — Я не расслышала. Давай работай!

Я улыбнулся, разглядывая "страшную" в гневе сестрёнку и щёлкнул пальцами. Компьютер запустил отсчёт времени, а я ощутил себя куском пластилина, который плавится в горячих руках мастера. Трещали и хрустели кости, бугрилась и меняла цвет кожа, темнели волосы. С первого, знакового или знаменательного перевоплощения прошла неделя. С той поры утекло столько воды, что хватило бы наполнить чашу размером с Тихий океан, меня больше не преследовали шоковые болевые ощущения и потери сознания, возможно, сказывались ежедневные тренировки, интенсивность которых несколько упала после приезда родителей…

— Готово!

— Сорок семь секунд. Полный отпад, поздравляю, братец, ты преодолел минутный рубеж!