Олег Верещагин - Красный вереск [За други своя!] Страница 19

…- О чем задумался? — спросил Йерикка, вставая рядом. Пулемет у него висел наискось через грудь, стволом в землю.

— О людях, — вздохнул Олег. — Йерикка, ты у же ботаник, скажи мне, отморозку с Земли: куда уходит все то, что мы делаем?

— О труды, что ушли, их плоды, что ушли,

Головы и рук наших труд… — понимающе прочел Йерикка. — Что же… Большое складывается из малого. И если оно ОЧЕНЬ большое, малости просто стараются и превращаются в общий фон.

— Ты о Круге? — тихо спросил Олег. И вздохнул, а Йерикка молча кивнул. Только вчера Олег узнал, что младший из тех, с кем он когда-то в башне обсуждал охоту на снежищ, погиб двое суток назад в бою у Темной Горы. — Но его-то мы не забудем!

— Мы — да… Но больше о нем нигде не будет сказано. А если мы проиграем — уйдет и эта память… — и Йерикка снова удивил Олега: — Знаешь, как говорил Омар Хайям: — Мы уйдем в никуда — ни забот, ни примет. Этот мир простоит еще тысячи лет! Нас и прежде здесь не было — после не будет… Ни убытка, ни пользы от этого нет… Олег помолчал и ответил с вызовом:

— А я знаю другие стихи…

И на самом пороге смертиТени теням шепнутУбежденно и дерзко:"Верьте! Вечен ваш труд!"

— Киплинг, — определил Йерикка. — Ты молодец, Олег.

— А? — удивился Олег. — Не я, а Киплинг!

— Пойдем, — улыбаясь, Йерикка хлопнул Олега по плечу, — а то отстанем!

Ночью температура в Светлых Горах упала до -20'С. Выщербленное Око Ночи светило все равно ярко, мешаясь с повисшим над самым горизонтом солнцем.

Чета Гоймира остановилась лагерем недалеко от истоков Горного Потока в пещере — точнее, углублении с широким выходом, посреди которого разожгли костер. Конечно, все равно было холодно, но не настолько, чтобы жаловаться. День пути по горам принес «урожай» каменных курочек и каких-то клубней, похожих на картошку, к которой горцы относились с таким недоверием — а эти клубни лопали и ничего. НЗ по-прежнему сохранялся, пополненный в разбитом лагере врага почти земного вида консервами.

— Как с погодой будет? — поинтересовался Гойшир, обгладывая ножку курочки.

— Облака не натянуло, марева, об Око нет — должно, хорошая, — предположил Резан. — Верховка вот пойдет верно — да станем по ровным уклонам держаться, оно и ничего… А все одно — скоро надо отсюда уходить.

— И я то думаю, — проворчал Гоймир.

— Что там, куда мы идем? — потихоньку спросил Олег у Йерикки, который готовился лечь, расстилая плащ.

— Прохладно, — ответил рыжий горец, — долина на плоскогорье, постепенно к Ан-Марья понижается. Сосновые леса и луга…

— Живет кто-нибудь, я вот про что?

— Да-а… правда — немного. Но там есть дороги, хорошие дороги. Когда-то там жили Медведи. Данваны истребили их.

Гостимир сидел за небольшой рацией, которую ради интереса прихватил в лагере. Неожиданно он рассмеялся и, сдернув наушники, включил внешнюю трансляцию:

— Иой, слушайте!

Мальчишки все обернулись на звук. Где-то — очевидно, далеко — девичий голос, слабенький и какой-то мяукающий — распевал бессмыслицу:

Самцы опереньем ярким привлекают самокСамки в ответ испускают манящий запахСамцы охмуряя самок визжат и воютСамки то откроют глазки то снова закроют…(1.)

— Выключи! — крикнул Йерикка, кривясь. — Слышишь, выключи немедленно!

— Ты что? — удивился Гостимир, выключая рацию. — То с юга. Это… как то сказали…

— Группа "Гормональный препарат", — по-прежнему морщась, ответил Йерикка. Олег чесал нос — слова показались ему знакомыми, но он не мог вспомнить, откуда? Может быть, он слышал их на Земле? Мда, от такого успел отвыкнуть… А Йерикка, потирая щеки ладонями, словно у него зудела кожа, сказал:

— Слушать это так же опасно, как колоть дурь, — и добавил: — Вир врикан анс мар хлаутс — стриука альс славе, сайан слим, алан фалр, деад хайлс…

Лица горцев стали ожесточёнными — настолько ожесточенными, что Олег не сразу, решился спросить:

— А что это, Эрик?

— Один из постулатов обращения со славянами, — нехотя ответил тот и сплюнул,

будто рот очищал от сказанного: — Коротко — славянам ничего, кроме грязи.

— Про какое дело хоть песнь-то? — поинтересовался Морок. Простейший вопрос вызвал сильное затруднение у присутствующих. Со слухом у всех был порядок, с — мозгами — тоже, но уловить хотя бы оттенок смысла в "песне "никому не удалось.

— Ты бы спел. Гостимир, — попросил Олег. Остальные закивали — после этой радиочуши хотелось послушать что-нибудь свое. Даже где-то почвенное и посконное, как отметил про себя Олег, глядя на Гостимира, достающего гусли. Несколько парней полезли за кувиклами, но Гостимир отмахнулся:

— Ой не надо. Послышав кто ненароком — решит одно Змея в горах казнят… Вот то слушайте, — и он положил пальцы на струны…

…Если честно — Олег плохо помнил, о чем пел Гостимир в тот холодный вечер у костра. Он очень устал — больше остальных, потому что еще не оправился от короткого плена, поэтому лежал на плаще, перебирал пальцами за пазухой дареную Бранкой повязку, которую разыскал в разгромленном лагере Йерикка и отдал Олегу — и не слышал слов. Но было ему грустно и в то же время хотелось поскорее в бой, и отзывалась песня тоской по дому и ожиданием чего-то великого и радостного, как Чаша Грааля, которую обязательно обретет достойнейший… а те, кто не дойдет, обретут смерть, какой заслуживают воины…

…Говорят, когда пел великий Боян, князь-певец — даже Солнце замирало в небе, останавливался Дажьбог послушать земного певца. И даже самые злые и подлые люди не смели творить злых и подлых дел. А все лучшее, что есть в человеке, выходило наружу, и трус совершал подвиги, скупец давал серебро, не глядя и не требуя возврата, черствый сердцем влюблялся и шел на смерть за любовь… А Кощей-Чернобог в своем дворце зажимал уши, падал без сил и выл от страха.

Так было, когда пел Боян.

Тогда слово могло расколоть скалу и повернуть вспять реку…

…Те времена ушли. Измельчали слова. А люди стали сильнее. Словом не остановить данвана и не сбить его вельбот. Для этого нужно оружие — атоматы и ракеты.

И еще кое-что.

Смелая душа. Без нее все остальное — хлам. Даже самая могучая техника — ничто.

А смелую душу по-прежнему будят в человеке простые слова.

Как в те времена, когда пел Боян.

… Чего нам бояться на вольном пути?!Смотри, еще сколько у нас впереди!Подумаешь, дождик, подумаешь — снег…Гроза — на минуту! А Солнце — навек!

Гостимир пел — и время не замечалось, оно таяло на фоне голоса и звона гуслей…

… Чудеса еще не разгаданы,И не все слова еще сказаны,И среди зимы оставляем мыПолчаса для весны!..

И когда уже люди стали засыпать, Гостимир все пел — для самого себя. Но Олег слушал — слушал, лежа у костра под плащом и подперев голову рукой…

… Но ведь в жизни солдаты мы!И уже на пределах умаРаспадаются атомы,Серым пеплом сметая дома!Как безумные мельницы,Машут войны крылами во мгле…Скоро с сердцем простреленнымПрипаду я, убитый, к земле…Крикнув бешеным вороном,Весь дрожа,Замолчит пулемет…И тогда в моем сердце разорванномГолос твой запоет…

…Олег уснул под песню. И ему приснилось, что он дома — на Земле, с мамой, отцом, Бранкой и Йериккой сидит на крыльце дедова дома и слушает поющего под гитару Гостимира.

Утром с горных вершин в обе стороны скатилась волна фёна, который тут называют верховкой — теплого, упругого ветра, срывавшего вниз лавины и камнепады. На перевалах ветер дул и ревел, как в аэродинамических трубах на заводских испытательных стендах.

Чета расшевелилась только к девяти утра — ляская зубами и дрожа, выползали мальчишки из-под плащей, раскочегаривали костер, кипятили чай и, еще не проснувшись, жевали остатки ужина. Потеплело, и над горами скопились тучи.

— Этим днем горы перевалить надо да и спускаться, — Гоимир засыпал костер пылью пополам со снегом. — Ближний перевал далеко ли?

— Девять верст, — сообщил Одрин. — По вечеру уж треть от спуска одолеем. Так — разом снег не падет.

Все подняли лица вверх. Тучки выглядели подозрительно — ой, подозрительно!

— Добро, гляди не гляди, а снег не заворожишь, — вздохнул Гоймир. — Пошли…

…Перевал уже затянуло туманом. Гоймир, осторожничая вполне объяснимо, выслал вперед дозор — и скоро выяснилось, что не зря. Дозорные вернулись бегом.

— Катят! — выдохнул Холод. — Иой, много, много!

— Кто-то снега опасался? — спросил в пространство Йерикка.