Никита Костылев - Агломерат Страница 19

— Допустим, вы за пословицу «Где родился, там и пригодился». — Я решил не сдаваться, пусть у меня за спиной только три бессонные ночи, спящий на верхней полке Женька и трофейный фикус. Будем отбиваться до конца. — Очень интересная позиция. Вы за это? Чтобы каждый на своей земле работал? Тот же самый Потемкин жил бы у себя на Смоленщине и тихо радовался. Так?

— Так, — спокойно кивнул Андрей. — Ты видишь это с такой стороны. А по-твоему, в столицу едут лишь хорошие и добропорядочные люди? Гениальные умы мчатся помогать обществу? Нет, туда едут брать, а не давать. Я не хочу тебе что-то доказывать и убеждать, Андрей, я просто хочу, чтобы ты задумался. Своя родная земля становится какой-то плохой и ненужной, и зачем тут оставаться? Ведь есть другое, более хорошее место, где «пятая точка» в тепле. А тут — пьют и работы нет. Я ведь такой молодой, зачем мне все это? У нас с тобой просто противостояние представлений столицы и провинции. Если человек хочет сделать хорошее для страны… не смейся, ведь таких очень много, действительно, очень много хороших молодых людей и девушек, которые хотят делать что-то доброе. И ты такой, я вижу, тебе не все равно. Но нужно что-то делать на том самом месте, где ты сейчас, а не стремиться сначала бабла срубить и только потом о хорошем и вечном думать.

— Я понял, но вы подняли такую глобальную тему! — Я все-таки решил не сдавать позиций. — Ведь нет однозначного мнения. С чего вы взяли, что это плохо? Вдруг это — естественный и необходимый процесс и так будет лучше? История еще покажет.

— Абсолютно согласен, — вдруг легко пошел на попятный пожилой человек. — Мне как-то сказали одну очень красивую фразу, не ручаюсь за точность, но смысл такой: у любой сложной задачи есть нормальное, быстрое, поддерживаемое всеми неправильное решение. Вы спросили, что я обсуждал сам с собой, я вам ответил. Единственную ошибку я допустил, задев вас и ваше будущее. Всегда приятно рассуждать о каких-то материях, пока они не задели вашу персону. Вот именно тогда вы и решили нанести по моему мировоззрению несколько ударов. Ну в принципе нормально, никому не понравится, если какой-то старый дед начнет всю его жизнь расписывать. Приношу свои извинения, если где-то вас задел. Я действительно не хотел этого делать, важнее то, что мне все-таки удалось в вас что-то изменить. Может быть, вы сейчас и пропустите мои слова мимо ушей, но когда-нибудь поймете, как я был прав. Хоть в какой-то мере, но — а это самое главное! — крохотный сдвиг в вашем сознании произошел, потом он сделает свое дело, и вы когда-нибудь вспомните нашу дискуссию. И пусть у вас дико болит голова после вчерашнего, и нет рядом Интернета для подтверждения своих фактов, пусть вы меня сейчас даже матом кроете. Как я уже сказал, я ненавижу непродуктивную беседу, но у меня неплохое чутье на людей, и побеседовать о России с небритым невыспавшимся студентом я все-таки решился. Мне кажется, от вас будет польза. Правда, не знаю, кому и где — это вам решать. Но не забывайте фразу про простое неправильное решение — это очень глубокая мысль.

Какое-то время мы молчали, я тупо сидел и смотрел в окно, бесконечно перелистывая плей-лист своего плеера. Затем все-таки не выдержал и спросил:

— А что вас заставило об этом задуматься? Это же не просто так вам в голову пришло.

— Посмотрите, — палец мужчины уперся в стекло, — мы уже отъехали довольно далеко от центра.

— Ну и? — Я непонимающе смотрел на Андрея.

— Деревень-то нет, не то что потемкинских — вообще никаких. — Он откинулся к стене и с горькой усмешкой продолжал смотреть в окно.

Всю оставшуюся дорогу мы проехали в полной тишине. Женька тоже хмуро воспринимал действительность, лишь изредка с верхней полки его худая рука тянулась к купленной на одной из станций за бешеные деньги холодной минералке. Подробности поездки я забыл достаточно быстро, а вот этот разговор никогда не забуду. Иногда думаю, что лучше бы ко мне подсадили тогда солдат или алкашей. Но в глубине души я рад этому случаю: Андрей не сказал мне ничего особенного, он просто заставил меня о многом задуматься, а это куда ценнее.

Я встал и из-за спины машиниста посмотрел в окно: деревень действительно нет. Можете мне сколько угодно говорить, что никто не хочет жить рядом с железной дорогой, что это — зона боевых действий, что прошло время после распада России. Чушь! Деревни исчезли здесь намного раньше, очень давно кто-то убежал, а кто-то спился. Просто никто не захотел жить на своей родной земле.

Я невольно вспомнил свою семью, и ярость просто заклокотала в моей душе. Я их обязательно найду. Найду и вернусь когда-нибудь на свою землю. Клянусь! Это — мое, и черта с два я кому-то это отдам или куда-то уеду. Передо мной была мертвая зона, настоящая линия смерти, но не о братоубийственной войне идет речь, речь идет о другой войне, более страшной, чем любая рубка, — нет ничего страшнее брошенного дома. Вот так и многие в этой стране бросили свою Родину.

От размышлений меня отвлекла ожившая рация:

— «Четвертый контроль», ответь, «Четвертый контроль», ответь, прием.

— На приеме. — Я торопливо схватил микрофон. — Как слышишь меня? Прием.

— «Четвертый», когда вас ожидать? Когда вас ожидать, «Четвертый»? Прием.

— «Красный»… — я посмотрел на машиниста, тот показал пальцы обеих рук, — мы будем у вас через десять минут. Что у вас там? Как слышишь меня?

— Слышу тебя хорошо, поторопитесь, противник уничтожен. — И после недолгой паузы повторил: — Противник уничтожен. Идет восстановление пути, нам нельзя задерживаться. Как понял меня, прием?

— Понял тебя хорошо, делаем, что можем. Что с дорогой? Мы к вам сможем подойти?

— Сможете, мне доложили, что с хвоста всего несколько повреждений. Как подойдете, метров за сто остановитесь, «трехсотых» вручную перенесем. Как понял, прием?

— Понял тебя хорошо, идем к вам.

— Ждем. Конец связи.

— Конец связи. — Неизвестно зачем я кивнул и сказал казакам-машинистам: — Жить будем. Только поторопитесь.

Дошли мы без эксцессов. Когда тепловоз подтянулся к стометровой отметке, нас уже ждала группа, человек двадцать, но самое главное — с ними были две трофейные грузовые машины. Перенеся раненых в кузова, мы рванули вперед пешком.

Картина предстала безрадостная. Огромный бронепоезд был почти полностью разгромлен: от восемнадцати вагонов осталось всего шесть. Некоторые просто сожжены, часть полностью раскурочена прямыми попаданиями снарядов, а последние три вообще перевернуты. Во время боя вагоны автоматически отсоединялись, что не давало перевернуть состав полностью. Перед локомотивом на рельсах стояли четыре больших обугленных куска железа — остатки дрезин. Что стало с их расчетами, я не знаю. Вместо восьмого вагона на рельсах стоял лишь обгоревший железный скелет, и среди множества казаков и чистильщиков я не видел ни одного бойца из нашей сотни. У меня не было много времени на то, чтобы как следует осмотреться, но я все-таки успел во время погрузки раненых сбегать посмотреть на уничтоженную бронетехнику автономов. Корпус стоял в засаде за небольшим лесистым пригорком, именно этот холмик и стал их могилой. Настоящее кладбище! Как один, пусть даже большой, бронепоезд смог стереть их с лица земли, я понять не мог, уж слишком много было разбитых и покореженных танков и машин.

Погрузка раненых прошла довольно быстро, и я направился в предпоследний вагон, который теперь считался боевым десантным. И только собрался встать на подножку, как меня ухватила чья-то рука. Я автоматически схватился за свою шашку, но за спиной раздался знакомый голос:

— Ну, здравствуй, Андрей.

Я повернул голову и увидел Владислава в форме полковника чистильщиков.

Глава 11

В купе было дико душно, в командном вагоне стояла просто невыносимая жара. Владислав прикурил уже третью подряд сигарету, грустно вздохнул и еще раз посмотрел на меня. В купе забежал сотрудник технической службы и доложил:

— Поезд готов к отправке.

— Не теряйте времени, — кивнул Владислав, — я скоро подойду. И обеспечьте прикрытие с Питера. Корпус Корабельникова может нас не ждать.

— Есть, — козырнул техник и скрылся за дверью.

Владислав постучал пальцами по столу и печально проговорил:

— Андрей, ты должен понимать, что ситуация очень сложная. Я не хочу обсуждать позицию начальства в области управления силовыми структурами, у меня просто нет полномочий. Ты не входишь в мою юрисдикцию. Казачий корпус мне не подчинен, я просто обязан тебя передать в руки вашего руководства. Мы, чистильщики, осуществляем лишь поиск, а вот решение принимать не в моих силах. Это можно было бы замять, но сообщение от твоего сотника уже пришло. Он не стал ждать, а доложил по факту о твоем дезертирстве сразу.

Я с вызовом посмотрел на чистильщика: