Кристофер Макнамара - Горец I Страница 19

— Кажется, я понял, кто ты, — изрек Конан. Ты дьявол, который являлся Господу и смущал его своими речами.

— Ну и самомнение у тебя, — восхищенно заметил голос и, немного помолчав, спросил: — А ты что, смущен?

— Нет, почему я должен быть смущен? Я добрый христианин и твои дурацкие…

— Ладно, ладно, успокойся. Думай обо мне все, что хочешь. Это твое дело, тем более, что это не имеет никакого отношения к тому, о чем я хочу с тобой поговорить.

— А о чем ты хочешь со мной поговорить? — спросил Конан.

Он закрыл уши ладонями, пытаясь определить, звучит ли голос снаружи или в его собственной голове. Откуда у Конана возникла такая странная мысль, он сам, наверное, ответить бы не смог.

— Обо всем, — голос звучал изнутри. — Представь себе, что мы просто два странника, которые встретились на дороге. Расскажи мне о себе. Кто ты и зачем оказался здесь. Расскажи…

— Нет, сначала расскажи ты.

— Ладно. Я изучаю вас.

— Кого это вас?

— Всех вас, людей.

— Шотландцев?

— Пусть так.

— Так, значит, ты шпион? Шпионишь для англичан? — разочарованно заметил Конан.

— Нет. Англичан я тоже изучаю. И других людей тоже. Скажем так: я изучаю всех людей, всех государств и народностей. И поэтому я сейчас разговариваю с тобой.

— И только для этого ты пришел сюда?

— Я сюда не пришел.

— То есть как? Ты же здесь.

— И да и нет. Я везде.

— Послушай-ка, — раздраженно проговорил Мак-Лауд, — перестань говорить загадками!

— Не кипятись! Сейчас я тебе все объясню. Я из другого мира, и на вашей земле никто обо мне ничего не знает.

— Значит, ты лазутчик, которого еще не обнаружили. Шпион какого-то вражеского государства, которое хочет захватить Шотландию, но боится признаться в этом. Ты, конечно, солжешь…

— Ты глуп, Конан. Рамирес прав.

— Откуда ты знаешь испанца? Ты следил и за ним тоже?

— Я тебе уже объяснял, что я из другого мира. И мне наплевать на вашу междоусобную ерунду. Меня здесь вообще нет, и мне нечего делить с вашим народом!

— Тогда почему же я тебя слышу? — немного успокоившись, спросил Конан.

— Ты меня не слышишь. Ты же только что сам убедился в этом. Ты меня думаешь, точно так же, как и я думаю тебя. Понятно?

— Нет. Не понятно, — Конан разочарованно покачал головой, но почему-то успокоился окончательно.

В конце концов, если «его» нет, то чем «он» может угрожать? И поэтому Конан спросил:

— Тогда объясни мне все-таки, что тебе нужно?

— Давай отвлечемся от этой темы, — предложил собеседник. — Расскажи лучше ты мне, что тебе здесь нужно, что ты здесь делаешь?

— Я здесь становлюсь воином, — гордо проговорил Мак-Лауд.

— Как это?

— Меня оставил здесь мой учитель. Он спросил, что я вижу вокруг себя, а потом ушел. Поэтому я и принял тебя за него. Так что я сижу здесь, смотрю… Только ничего не вижу. Ты вот пришел, то есть, извини, не пришел, то есть… Ну, ты понял.

— Так я помешал твоим размышлениям? Я не нарочно. Просто ты уже думал о конкретных вещах, и я решил…

— Да нет! Ни о чем я не размышлял и ничего еще не почувствовал. Только тебя…

— Как ничего? Разве ты не почувствовал, насколько это странное место? Разве это не чудо, что этот пень теплый и на ощупь напоминает шерстяное одеяло, разве не чудо, что он греет и защищает тебя от холода и холодного тумана и прохлада не может пересечь его границ? Разве не чудо, что ты здесь уже почти сутки и тебе не хочется ни есть, ни пить?

— Я об этом как-то не думал, — растерянно признался Конан, и ему стало стыдно, что все это увидел кто-то без тела и из другого мира, а он, сидя собственной задницей на этом чуде, ничего не заметил.

— В вашей легенде говорится, что из этого дерева были сделаны круглый стол и трон короля Артура, который был воином, рыцарем без страха и упрека, без ненависти. Ты понял, почему так рассказывают?

Горячий воздух висел над землей, размывая очертания деревьев вокруг поляны. Птичьи голоса стихли, расплавленные жестоким солнцем, и только звон вибрирующих солнечных лучей наполнял лес. Взгляд Конана упал на землю. Под стеблями высокой травы ползали муравьи. Там, в тени, они не страдали от испепеляющего жара полуденного солнца. Занятые своими муравьиными делами, они не обращали внимания на то, что над ними травяной купол, который помогает им выжить.

И вдруг перед его глазами пронесся нескончаемый поток птичьих гнезд, мышиных нор и человеческих домов, мелькали какие-то странные животные, которых он никогда не видел, их дома, опять дома людей, но сделанные почему-то из снега или из каких-то листьев, как будто… Поток жизни омыл душу и умчался, но он мог вернуться.

«Да, я понял, — подумал Конан. — И еще я понял, что это только легенда».

— Ты будешь воином, — тихо сказал голос.

— Я буду воином, — согласился Конан. — Потому что пришло мое время встать под удар вражеского меча во имя того, кто назвал день моего появления в этом мире, кто послал мне учителя, кто сам является моим учителем и кто показал мне силу, которая поддержит меня всегда и везде, где бы я ни был. Мне надо еще научиться ею пользоваться, но я стану воином.

Оранжевые блики ложились на траву. Уставшие после трудного дня солнечные лучи пробивались сквозь плотную шапку листвы косыми нитями, вышивающими мягкие тени на зеленом бархате поляны. С каждым стежком они теряли свою силу, потому что клубок золотого солнца катился все дальше и дальше, убегая за горизонт.

Фиолетовые клубы сумерек обняли пушистый лес. Ночной холод опускался резкими бодрящими волнами, оседая крупными каплями вечерней росы на широких травинках. Полукруг луны выплыл из лесного мрака, и тусклый желтеющий свет боязливо повис над верхушками деревьев. Поляна преобразилась. Желтый сверкающий ковер лесным озером лежал перед Конаном, а пень, словно белый остров, стоял посреди этого великолепия.

Наклонившись, Конан увидел перед собой только одну капельку, замершую, скованную страхом под великим и бескрайним небом на дне лесного колодца. В капельке отражался полумесяц, такой же желтый и великолепный, как и на небе; и он точно так же дарил свет своему маленькому миру. В капле отражался какой-то город. По его улицам ходили маленькие человечки с крылышками и без них, маленькие барышни в высоких островерхих шапочках. Они что-то пели, играли на маленьких дудочках и танцевали.

Конан прислушался. Ноты капельками упали в бездонное небо. Звуки, льющиеся из росинок, сливались в тоненькие трели, которые сплетались в музыку. Она гремела на весь лес, она гремела везде, где росли потомки великого дерева жизни.

Тело Мак-Лауда, повинуясь этому ритму, задвигалось в странном танце.

— Пойдем домой, мой мальчик…

— Ты уходил отсюда стариком, Рамирес.

— Это было давно. Целую жизнь назад. Пойдем домой.

— И ты опять молод.

— И я опять старик. Пойдем домой.

— А разве мы не дома?

— Конечно, дома. Пойдем домой.

— Пойдем.

Бой был изматывающим. Рамирес наносил удары с неимоверной быстротой. Конан сдерживал атаки испанца, каждый раз стараясь отбросить противника хоть на несколько шагов, чтобы получить вожделенное мгновение передышки. Парируя прямой выпад Рамиреса, шотландец отлетел в сторону, словно листок, подхваченный ураганом. Лезвие клейморы лязгнуло о скальную плиту и застряло в узкой трещине в камне.

Времени для извлечения оружия из ловушки не было. Беспощадный испанец поднес меч к горлу Конана.

— Ты снова мертв, — проговорил он спокойным ровным голосом.

Мак-Лауд опустил меч и выпрямился, тяжело дыша.

— Я опять что-то не так делаю, — прохрипел он, — но никак не могу понять, что именно.

— А что тебя смущает?

— Неужели я слабее тебя?

— Нет.

— Но тогда почему же я не могу остановить твои удары, а ты останавливаешь мои не глядя. Почему через несколько минут боя я устаю, а ты, упражняясь часами, дышишь так же ровно, как и в первые минуты тренировок, и не чувствуешь усталости?

— Я рад за тебя. И горд, — сказал Рамирес. — Ты видишь то, что должен видеть. Ты научился видеть, но ты не умеешь дышать.

— Разве можно не уметь дышать?

— Разве можно так быстро забыть, что с тобой только что произошло? Дело все в том, что ты не умеешь дышать и держаться на ногах. А для того, чтобы этому научиться, тебе нужно совсем немного. Ты просто должен чувствовать каждый вдох вот здесь, — Рамирес постучал кулаком по пряжке пояса, на котором висел его меч. — Представь себе, что у тебя здесь волынка. И ты играешь на ней. Ты надуваешь воздухом мягкий кожаный мешок, который, наполняясь, становится упругим и может звучать. Только это ты звучишь своими движениями. Чем сильнее сдавишь воздух в мешке, тем громче будет музыка. Ты сам волынка и волынщик. Попробуй. Смотри, вдыхай коротко и быстро носом, а выдыхай медленно, словно поешь, через рот. Ну, что ты чувствуешь?