ПО 3 (СИ) - Михайлов Дем Страница 19

Я замолчал. В вездеходе повисла тишина и длилась одна довольно долго, прежде чем ее не нарушил явно недоумевающий Анло:

— Так где же зерно этой истории, Охотник? Ты рассказал про чудесное хозяйство и про брошенную нерадивой матерью семью. Не нам судить ее…

— Нет — качнул я головой и взглянул на стариков — Я рассказал не о хозяйстве. И не о семье. Я рассказал про полевые цветы, за которые не стоит заглядывать… Как там сказал тот мудрец? Любуйтесь, просто любуйтесь и не заглядывайте под цветущие бутоны…

— Я не понимаю…

— Тихо — прервал его Зурло и глубоко задумался, опустив подбородок на грудь — Тихо, Анло. Охотник прав. Эта история про цветущие бутоны… Скажи, Охотник…

— Что?

— Так ты заглянул под те цветы?

Усмехнувшись, я подкурил последнюю сигарету и, выдохнув дым, произнес:

— Готовьтесь. Судя по карте, мы уже совсем недалеко от места назначения…

— А он сам? Тот Федор? Он понимал?

— Не знаю.

— Но все же… ты потом вернулся? Чтобы заглянуть под цветы…

— Готовьтесь — повторил я и дернул за рычаг — Может придется побродить в снегах, пока не наткнемся на следы или световые ориентиры….

— Охотник… пожалуйста, ответь смиренным луковианцам. Поверь, спрашивая в третий раз я испытываю жгучий стыд — ведь давить на собеседника это позор, даже если способ давления это старческая просьба подкрепленная взглядом слезливых глаз. Ты потом вернулся к той цветочной полянке на вершине горы?

— Да — после короткой паузы ответил я — Вернулся. Тем же вечером. Нашел подходящую просеку, дал круг. Оставив внедорожник, прихватил лопату и поднялся на сопку с другой стороны. Там я принялся аккуратно срезать куски цветущего дерна, откладывая их в сторону. А потом принялся копать.

— И… — Зурло подался вперед, с шелестом загнал в грудь побольше воздуха — Ты нашел что-нибудь?

— Нашел — мрачно кивнул — То, что и ожидал найти. Понимаешь… при нашем разговоре улыбчивый и несчастный Федор сказал, что у них семеро детей. Двое в городе, получают образование, младших дочерей я видел, да и сынов его заметил издали — они перегоняли овец и коз. Про седьмого ребенка Федор не сказал ничего, а я и не спрашивал. Но… эта его оговорка про семерых детей засела в сердце как заноза. Не мог же он ошибиться в счете. И раз он перечислил шестерых детей, то почему промолчал про седьмого? Да и где он или она? В общем я поднялся на сопку и раскопал чертову цветочную поляну.

— И там…

— Кости. Два скелета. Женский скелет. И крохотные останки младенца. Хотя там мало что осталось… но череп я увидел — и он был сплющен. На костях черепа редкие черные пряди. В общем все стало ясно и, аккуратно вернув все на место, я вернулся к машине и вышел на связь с полицией. Те сначала не особо шевелились — да оно и понятно, ведь я говорил о глухом месте непонятно где. Но с помощью знакомых мне удалось чуток их расшевелить и к утру полиция прибыла. Вскрыли могилу, достали кости. Доставленный на сопку Федор увидел кости, достал из внутреннего кармана новую бутылочку коньяка, не отрываясь выпил все без остатка и глухо заговорил, признаваясь в страшном.

— Я все еще не понимаю…

— Он и все его дети были русые. И жена на фотографии была совсем светлая, ее даже русой то не назвать. И лица у них у всех почти одинаковые. А вот у младенца сохранившиеся пряди волосы черные.

— Ох…

— Федор рассказал, что на ту сопку они поднялись мирно и радостно. Он и его снова беременная любимая жена. Особо не волновались — до родов был еще месяц и в этот раз он собирался отвезти ее не в последний момент, а прямо сегодня — денег хватает, пусть лучше поживет там в цивилизации, на съемной квартире впритык к роддому. Но случилось так, что при спуске Анфиса упала, а он не успел подхватить — опять выпил коньячка и рефлексы замедлились. Начались роды вызванные ударом. И прямо ему на прикрытые собственной рубашкой дрожащие руки жена уронила ему, как он выразился «это». Он сразу вспомнил заглянувших на их хозяйство пару молодых черноволосых улыбчивых парней автостопщиков, что увидели в инете рабочий запрос, добрались сюда и задержались на пару недель, чтобы подработать. Это было меньше года назад. Он вспомнил, как подолгу его жена задерживалась рядом с одним из работников и как звонко и совсем по-молодому она смеялась, запрокинув лицо к светлому небушку. Да… Да… А еще он помнил, как оторвал взгляд от младенца, взглянул на жену и задал вопрос… он помнил страх в ее глазах и дрожащий ответ… мольбу простить… а дальше он на самом деле не помнит ничего. Сознание и разум вернулись только через два дня… И он на самом деле не помнил, почему его так тянуло каждый день на вершину сопки, хотя, конечно, что-то внутри него догадывалось… Накатив коньяка, каждый раз он порывался заглянуть под цветущие бутоны… и каждый раз не решался. Больше он ничего не рассказал.

— Ушел в себя?

— Ушел из жизни — вздохнул я — Его второй по старшинству сын снял с плеча винтовку и прострелил отцу сердце. Все сделал на наших глазах, при этом сделал спокойно, можно даже сказать неспешно, но мы почему-то не сумели помешать. Федор сунулся вперед, упал лицом в землю и затих на краю разоренной могилы. Так кончилась эта история… три трупа, прижатый полицейскими к земле дико орущий сын, бегущие по склону сопки остальные дети Федора, спешащие узнать, что же там случилось. Так я разорил чужой рай, когда не стал наслаждаться подаренным видом, а решил заглянуть под цветущие бутоны. Заодно многие люди потеряли свои должности — так как не вздумали удивиться тому, что женщина на почти последнем месяце беременности вдруг подалась в бега и нигде не проявилась позднее. И поверьте — позднее я не раз вспоминал эту историю, размышляя, стоило ли мне поступать так, как я поступил. Ответа я не нашел. Но знаю, чего я боюсь сейчас…

— И чего же ты боишься, Охотник?

— Того, что своими действиями я расшевелю здешнее осиное промерзлое гнездо и нарушу это долгое и странное тройное хрупкое перемирие — ответил я, опять взглянув на неустанно шепчущий Столп за стеклом кокпита — Столп, хозяева здешней планеты и мы сидельцы… мы как-то научились жить почти в мире. Всех все устраивает. Но что, если я разорю очередную «цветущую полянку» и обнаружу нечто, что стронет с места замерзлые шестеренки мертвого механизма?

— Красиво говоришь, Охотник… я так ответить не сумею. Поэтому скажу просто — себя тебе не изменить. Плохо оно или хорошо — ты все равно пойдешь своим путем.

— Может и так — улыбнулся я и вздрогнул, вскинул руку — Свет!

Вскочившие луковианцы ликующе закричали, увидев три тусклых синих огня, что зажглись у подножия едва угадываемой темной горы. Огни были расположены не по горизонтали, скорее почти вертикально, отчего казалось, что на темную вершину ведет едва освещенная тропа.

— Цветущие бутоны на вершине горы — тихо произнес я, ведя вездеход к цели — Черт… как же хочется курить…

Взглянув вниз, я бросил взгляд на лежащее в ногах оружие. Я готов к любому развитию событий. Правильно поняв на что именно прикрытое одеялом, я смотрю, Зурло торопливо проговорил:

— Не волнуйся, Охотник! Тут живет мирный народ! Мы верим, что добрым смирением можно победить любую злую невзгоду. Война и сражение — великое зло. Мы всячески стараемся избегать этого. Тебя встретят не оружейные дула, а мирные улыбки. Не готовься к битве, готовься к спокойному долгому отдыху.

— Как сказал один древнейший полководец с моей планеты: Обманываешь ты своими речами сограждан, настраивая их против войны, под именем покоя ты готовишь им рабство. Мир рождается от войны, и потому желающие пользоваться долгим миром должны закаляться в боях.

— Ох…

— У меня была хорошая учительница — широко улыбнулся я, незаметно проверяя насколько ладно сидит за поясным ремнем полностью заряженный пистолет — молчаливый ответ Замка на предложенное им оборудование. Холл получил в дар четыре кресла с высокими спинками и подлокотниками, что тут же стали дико популярны среди его жителей. Плюс три десятка стальных и алюминиевых шампуров, большая решетка для гриля и солидная пачка черного перца горошком.