Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром Страница 199

— Здорово… Это ты сам сочинил?

Новиков громко хмыкнул, а Наташа рассмеялась. Не над необразованностью Шульгина, а от радости, что Дмитрий и здесь оказался на высоте, показал, что не уступит Новикову и на его поле. И не слишком почитаемый ею Гумилев пришелся сейчас очень и очень к месту.

Новиков же, в очередном озарении, не слишком, впрочем, гениальном — отгадка лежала почти на поверхности, — понял, что задумал и о чем хотел сказать Воронцов. Впрочем, что значит — на поверхности? Чтобы восстановить ход мысли Воронцова, Андрею пришлось вспомнить некоторые ранние беседы с ним на общеисторические темы, намеки Антона да вдобавок сопоставить стихи Гумилева с одной сценой из почти всеми забытого романа «Угол падения» некоего В. Кочетова.

Андрей одобрительно кивнул Воронцову и показал ему сложенные кольцом большой и средний пальцы. А теперь пусть думает, к чему этот знак относится: к песне или…

Пикник же на самом деле удался на славу. Казалось бы, все давно пресытились и чудесами, и приключениями, любой мыслимой роскошью и неограниченным выбором самых экзотических блюд и напитков, а вот поди ж ты — оказывается, звездного неба над головой, тепла и света костра, душистого мяса, запиваемого дешевым вином, и разговоров, и песен под гитару вполне достаточно, чтобы вновь ощутить себя молодыми, способными довольствоваться столь малым, и вспомнить, что жизнь и вправду хороша сама по себе, несмотря ни на какие «привходящие обстоятельства».

Лариса, тоже давно забыв о своем недавнем срыве, подбила женщин на ночное купание в океане, и все согласились, даже Сильвия, самая молчаливая и будто бы настороженная.

— И чтоб не подсматривать! — крикнула Лариса, скрываясь в темноте и на ходу начиная раздеваться.

— Только смотрите, как бы вас не похитили… — игривым тоном добавила Наташа.

— Слушай, смех смехом, а как тут насчет акул? — спросил Воронцова Новиков.

— Не должно. Здесь мелководье, опять же речка пресноводная впадает, но вообще надо предупредить, чтоб за отмель не заплывали.

Когда он вернулся, проведя необходимый инструктаж, Шульгин предложил добавить по стопарику, пока бабы не мешают.

— А то они когда-нибудь тебе мешали…

— Не в том суть. Просто так положено. Они отвернулись, а мы раз — и все…

— Ну, разве что положено…

— И вообще, мужики, — сказал Воронцов, прислушиваясь к доносящимся с берега крикам, взвизгиваниям и смеху, — чтобы со всякими такими разговорами завязывали. Хватит философий и мировых проблем. Затянули девушек в наши заварушки, хоть извольте создать им подходящую жизнь.

— А то она у них неподходящая, — тут же возразил Шульгин. — Где это они красивше видели?

— Все правильно, — поддержал Андрея Левашов. — Наше дело решать проблемы, а им «санни сайд оф лайф»…

Берестин молчал и ковырял гаснущие угли острием шампура. Новикову стало неловко. Черт его знает, не одно, так другое.

В обратный путь тронулись, когда небо над океаном начало светлеть. Гроза так и не собралась разразиться.

Чуть приотстав от основной группы, Шульгин спросил Сильвию:

— И как тебе наша компашка?

— Трудно ответить сразу. Ты же понимаешь — мне нужно привыкнуть. Раньше у меня было несколько иное общество…

Шульгин по своей российской наивности предполагал, что Сильвия станет рассыпаться в комплиментах и поведает о том, как она счастлива быть принятой в столь приятную компанию; он просто не принял во внимание, что в отличие от Ирины, изначально запрограммированной на роль советской студентки и оттого легко и естественно вошедшей в их круг, Сильвия прожила жизнь прирожденной английской аристократки. Она тоже поняла, что обманула Сашкины ожидания.

— Но вот я наблюдала за вами всю ночь и абсолютно не могла понять, как вы — такие, какие есть — смогли все это сделать? И в Москве, и на Таорэре, и…

— И с тобой, — мстительно продолжал Шульгин.

— Да, и со мной тоже, — легко согласилась она.

— Что же ты, столько лет прожила в Англии и даже про Джеймса Бонда не смотрела? Он как раз англичанин и работал ничуть не хуже нас…

— О чем ты говоришь, Саша? — Его имя она произнесла с заминкой, словно ей трудно было окончательно перейти на русский язык и русскую манеру обращения. — Кто всерьез воспринимает эту бульварщину? Я привыкла общаться на ином уровне и исходить из совсем других критериев. А когда партнер, которого ты считаешь серьезным, начинает себя вести… как персонаж комикса…

Шульгин рассмеялся самодовольно.

— На это мы как раз и рассчитывали. А брак по расчету бывает счастливым, когда расчет правильный… Ладно. Привыкнешь, как другие привыкли. Ты тут, кстати, не одна такая аристократка, есть и покруче. Причем настоящие, прямая линия аж с одиннадцатого века. Лучше вот что мне разъясни, раз к слову пришлось. Для чего вы с Джорджем именно такое для меня испытание выбрали, ну с тем, с наркомом? Я же для вас все-таки новозеландцем выглядел, и вы сами, со своими британскими привычками, как-то, на мой взгляд, далековаты от сталинских штучек. Я об этом все время думаю.

— Ничего странного. Новозеландец из тебя и вправду получился довольно убедительный, только мы-то сразу знали, что ты русский. Пусть даже «пришелец», однако с базовой подготовкой русского. Стоило тебе появиться, и я через минуту тебя идентифицировала. Мы даже сумели определить твое подлинное имя… Жаль, что не имели информации об эксперименте базы с Новиковым и Берестиным. Если бы знали, выбрали что-то другое. А так… Сам по себе замысел был безупречен: ты подселяешься в уже измученного страхом человека, плюс твой шок от переноса матрицы, тут же арест, тюрьма — а этого человека отвезли не на Лубянку, а сразу в Сухановскую, и почти месяц непрерывно и жестоко пытали… Ты должен был сломаться…

И Шульгин с запоздалым страхом подумал, что ведь действительно… Откуда он знает, что стало бы с ним после месяца костоломных упражнений ежовских специалистов? На лихую эскападу он способен, на хороший технический мордобой, на красивую смерть при свидетелях, в конце концов, но к сталинским застенкам он себя не готовил. Зато… Зато подтвердилась еще одна теория, выработанная им умозрительно, а сейчас получившая проверку практикой. Точно как учили классики. Если бы он помедлил, решил подождать, что дальше будет, опомнился бы только там, откуда и при его способностях не убежишь. И значит, все верно — сначала бей, потом думай…

— Ты так спокойно мне повествуешь… — Он заглянул в лицо совершенно нормальной на вид, милой и привлекательной молодой женщине.

— Я говорю тебе о том, что планировала руководимая мной резидентура в отношении неизвестного, внедряющегося с заведомо враждебными намерениями. А не я, нынешняя Сильвия, собиралась мучить тебя нынешнего Сашу… Для тебя есть разница? И еще, заметь, ты по отношению ко мне вел себя не слишком по-джентльменски… Впрочем, в своем теперешнем положении я ни на что не могу претендовать, победитель всегда прав.

Шульгин не совсем понял, означают ли ее слова истинную покорность судьбе или имеет место в лучшем случае кокетство. Но возмутился он искренне.

— Вот этого не надо! У нас так не принято. Если ты с нами… со мной дальше быть собираешься, про то, что было, — забудь. То есть никто зла не таит и никаких больше счетов. Сумеем по-настоящему подружиться — хорошо. Нет — устраивайся по своему разумению.

— Извини. Если ты действительно так думаешь и чувствуешь, я постараюсь…

В предрассветных сумерках Шульгин вновь посмотрел ей в лицо. Может, дело в сероватом рассеянном свете, но ему показалось, будто выражало оно сейчас чисто русский бабий фатализм. Тех еще, естественно, времен. Когда просватали за впервые увиденного мужика — и делать нечего, остается только надежда, что, может, сильно бить не будет, а то и приласкает при случае…

Подчиняясь аналогичному генетическому чувству, он слегка приобнял ее за плечи и тут же отпустил, чтобы не подумала, будто он, пользуясь случаем, предъявляет на нее свои права. После той лондонской ночи он прикасался к ней впервые.

И не желая выглядеть сентиментальным, снова вернулся к прежнему. К тому, что его волновало, несмотря на некоторую уже привычку.

— Ну а на самом деле что это было? Фантоматика, наведенная галлюцинация или все же реальность?

— Что ты имеешь в виду? Ах это… Даже не знаю, как тебе ответить. Для наркома совершеннейшая реальность. Он существовал на самом деле и был расстрелян. Убежать ему, естественно, не удалось. Да и не приходило в голову. С момента наложения на его мозг твоей матрицы возникла новая реальность… И он ее прожил как-то иначе.

Шульгин уже неоднократно обсуждал с друзьями временные парадоксы, в которые им довелось попадать, но в отличие от Левашова и Новикова Сашка даже не делал вида, будто что-то понимает в этой проблеме. Он просто выслушивал те или иные доводы, согласно кивал, с умным видом говорил что-то, но рано или поздно говорил одну и ту же ритуальную фразу: «Ну, про пар мне, барин, все ясно. Теперь только скажи, куды здесь лошадь запрягать?»