Евгений Красницкий - Отрок. Покоренная сила (Часть 5-6) Страница 2

Одна створка ворот на подворье Афони оказалась, почему-то открытой и Роська вписался в просвет, чудом не зацепившись санями за воротный столб. Рыжуха снова захрапела, задирая голову — Роська тормозил, как гонщик «Формулы-1», в последний момент.

Еще на ходу Мишка прочел открывшуюся его взгляду мизансцену, благо, ничего сложного в этом не было — продолжение воспитательного процесса в сольном исполнении ратника девятого десятка Афанасия Романовича. Афоня, стоя перед группкой жавшихся друг к другу людей, размахивал здоровой рукой и, чувствовалось, что с удовольствием, орал во всю глотку.

Перед Афоней стояли пятеро: мужчина, женщина, видимо, жена, девчонка лет четырнадцати и два мальца. Мужчина был высок, широкоплеч, имел роскошную окладистую бороду и… по детски наивное, перепуганное лицо с широко распахнутыми голубыми глазами. Мишка хорошо знал подобные лица еще по ТОЙ жизни. Матушка природа, расщедрилась на тело, но оказалась скаредной на разум.

Обычно такое сочетание сопровождается бычьим упрямством и агрессивностью, но изредка случается так, что нет даже и этих «добродетелей». Хрестоматийный пример — тридцатилетний недоросль, пребывающий под каблуком у мамочки, которая помыкает взрослым мужчиной, как дошкольником. Похоже, именно такой «глава семьи» Афоне и достался, только пребывал он не при мамочке, а при жене. Такое тоже случается.

Афоня токовал, как глухарь, не смог даже сразу остановиться, когда появились незваные гости.

— … И без Бурея обойдусь! Сам запорю насмерть! Пусть только хоть одна сука…

Мишка вылез из саней, забыв про костыли, спасибо Роське — поддержал, и вытащил из-за пазухи кошель с серебром. Афоня, наконец, закончил орать на холопов и, не понижая голоса, обратился к Мишке:

— Михайла! Здорово! А я вот тут… — Объяснить: что «он тут», ратник не успел — брошенный Мишкой кошель ударился Афоне в грудь и упал ему под ноги, из раскрывшейся горловины выползли на снег монеты.

— Михайла, ты чего это?..

Афоня осекся, увидев направленные на него самострелы.

— Я их у тебя выкупаю! — Мишка махнул рукой холопам. — Эй! Собирайтесь!

— Михайла! Ты че… — Снова было начал что-то говорить Афанасий, но заткнулся на полуслове. Самострельный болт ударил ему под ноги — прямо в кошель, пробил его и застрял, наполовину уйдя в мерзлую землю.

— Пересчитывать будешь? — Поинтересовался Мишка, не оглядываясь, сунул свой самострел Роське и тут же получил взамен другой — заряженный. Не услышав ответа на свой вопрос, он снова обратился к холопской семье:

— Эй, вы! Вам, вам говорю! Собирайтесь! Или вам у Афони нравится?

Немая сцена, громом звучит щелчок вставшего на боевой взвод самострела. «Глава семьи» вопросительно пялится на жену, а та, похоже, что-то сообразив подталкивает его в сторону сарая.

— Куда? А ну, назад! — Афанасий, видимо чисто рефлекторно, попытался остановить холопов.

— Афоня! Даже и не думай! Как я стреляю, ты знаешь. Куда могу попасть — тоже.

Мишка демонстративно шевельнул самострелом и здоровая рука Афони дернулась, прикрывая пах.

«Блин, ну натуральный вестерн. Клинт Иствуд явился на ранчо плохого парня восстанавливать справедливость. Как там по-ихнему: „бед бойз маст дай“? Или что-то в этом роде. А ведь мочкану, если дернется, даже сомнений нет. Голливуд, едрит твою…»

— Всем стоять! — Голос деда перекрыл топот копыт нескольких всадников. — Михайла, стрелялку наземь! Ну!!! Афоня, чего за хозяйство держишься, уже попало?

— Корней Агеич…

Уже в который раз Афоне не дали закончить начатую фразу, только теперь это сделал не Мишка, а его дед:

— Молчать! Роська, что тут происходит?

— Холопов выкупаем. — Невинным тоном сообщил десятник Василий. — Вон, серебро лежит.

Мишка оглянулся. Дед, Лука Говорун, еще четверо ратников верхами, а у ворот — толпа любопытствующих. И когда успели собраться-то?

— Ага… Кхе! И сколько дали?

— Гривну… С мелочью, деда.

— Афоня, доволен ценой?

— Корней Агеич…

— Молчать!

Афанасий изумленно вылупился на сотника.

— Ратник Афанасий ценой доволен! — Громогласно объявил дед. — Эй, вы! Быстро собираться! Бегом!

Холопов как ветром сдуло. Афоня дернулся, было, их остановить, потом оглянулся на сотника, да так и застыл раскорякой — слишком уж быстро и непонятно, для его простецкой натуры, все произошло.

— Десятник Младшей стражи Василий! — продолжил распоряжаться дед.

— Здесь, господин сотник!

— Старшина Михаил ранен и немощен. Грузи его в сани, и — домой.

— Слушаюсь, господин сотник!

Роська подхватил Мишку под руку и помог усесться в сани.

— Корней. — Подал голос Лука Говорун.

— Чего, Лукаша? — ласково отозвался дед.

— Парень твой моему человеку оружием угрожал, прямо в его доме. Не дело!

— Эх, Лукаша! — Тон деда стал уж и совсем задушевным. — Да у меня двоих родичей и вообще застрелили. Правда, не в доме, а в лесу. Не слыхал?

— Гм…

— Это молодежь, Лукаша, нынче торгуется так — гривна с мелочью и болт в придачу.

— Да… Торговаться… Гм… По-разному можно… — Пробормотал десятник и вдруг вызверился: — Баба, скройся!!!

С крыльца дома Афони кто-то шмыгнул в дверь. Лука мрачно окинул взглядом растерянно стоящего посреди двора своего подчиненного.

— Я тебя, Афоня, доли лишил, а ты меня — своего десятника — кривым ходом обошел. Подумай теперь: пошло ли тебе это впрок? Посмотри-ка сам, что из этого получилось…

— Кхе! Верно говоришь, Лука, — не дал развить мысль своему говорливому десятнику дед — кривые ходы, они того… до добра не доводят. Ладно, вы тут разбирайтесь, а мне — недосуг. Не сочти за труд, пришли людишек, как соберутся, ко мне на подворье.

— Сделаем, Корней Агеич.

Роська уже разобрал вожжи и тронул сани к воротам, когда Мишка, все-таки, не выдержал и заорал так, чтобы слышно было и собравшимся на улице зевакам:

— Афоня! По Русской Правде, если раба понесла от хозяина и родила, то хозяин повинен дать ей волю, жилище и кормить, пока ребенок не вырастет! — И, уже из-за ворот, добавил: — Я тебя от оскудения спас, кобель блудливый!!!

У ворот лисовиновского подворья собрался весь семейный «женсовет»: мать, тетка Татьяна, обе мишкины старшие сестры — Анька-младшая и Машка. Даже ключница Листвяна была здесь, хоть и стояла в сторонке. Дед, еще не доехав до ворот, закричал издалека:

— Бабоньки, чего сгрудились? Никак женихов высматриваете? Глядите у меня, по улице всякие люди ходят, долго ли до беды. Я вот, к примеру, и вовсе неженатый.

Дед по-гусарски подкрутил ус и лихо подмигнул Листвяне. Женщины заулыбались. Раз дед веселый, значит, обошлось.

— Батюшка, что случилось-то? — на всякий случай, все-таки спросила мать.

— Ох, Анюта, и не спрашивай! Такие страсти, такие страсти. — Дед дурашливо схватился за голову. — Михайла с Афоней из-за холопов торговаться взялись, да так разгорячились, что твой старшенький Афоне чуть все на свете не отстрелил, насилу растащили. Луку с десятком ратников на подмогу призывать пришлось. А тебе, Листвяна, докука — надо будет еще куда-то пять человек пристроить и скотину.

— Пристроим, Корней Агеич, — приветливо пропела ключница. — а ты, батюшка, откушал бы медку чарочку с устатку да волнений. И Михайла Фролыч с Василием Михайлычем, поди, с утра не евши.

— Каким таким Василием Михайлычем? — не понял дед.

— Так вот… — Листвяна указала на Роську. — Имени природного батюшки мы не знаем, наверно можно тогда по имени крестного отца… Или нельзя?

— Кхе! Ну, ты и удумала… Даже и не знаю. Отца Михаила разве спросить, так он больной весь насквозь. Анюта, что думаешь?

— Пусть будет, батюшка, нельзя же человеку без отчества. — Отозвалась мать.

— Да? А ты что скажешь, Василий… Кхе, Михайлович?

— Господин сотник, — Роська выскочил из саней и сдернул с головы шапку — дозволь доложить?

— Ну, докладывай. Кхе… Только шапку надень, застудишься.

— Это не старшина холопов выкупил, а я!

Мишка изумленно обернулся на крестника, но увидев умоляющие глаза Роськи, прикусил язык.

— Я перед Господом обязан… — Роська запнулся, с трудом подбирая слова. — Мне через Святое Крещение воля вышла, и я теперь должен… Пять душ, тоже через Святое Крещение… И волю дать.

— Кхе… Совсем все с ума посходили. — Дед несколько растерянно огляделся и зацепился взглядом за ключницу. — Листвяна, а ты насчет чарочки-то права оказалась… Да и не одной, наверно. Да… Кхе!

«Ни хрена себе! Сэр Майкл, а крестник-то Ваш, похоже, того — повернулся слегка на религиозной почве. Пошли дурака Богу молиться он и это самое. Несовместимые с разумной жизнью последствия. Жил себе парень, горя не знал, о конфессиональной принадлежности не ведал, так нет — взяли и окрестили».