Дмитрий Беразинский - По ту сторону черной дыры Страница 2

Вбежал запыхавшийся сержант.

— Разводящего на первый пост, да захвати двух солдатиков покрепче: Горомыко да Пятнавого, — пусть приволокут сюда этого Федорчука. Спятил солдат. Кто же вынесет три караула подряд! Осточертело напоминать командиру, что людей не хватает… Может и нажрался каких мухоморов… А!!! Выполняйте, сержант! — Кимарин остался на месте, игнорируя приказ и вопросительно глядя на начкара.

— Что такое, Саня? — удивился Шевенко.

— А остальных?

— Кого это, остальных? — не понял начкар.

— Часовых.

— Зачем? — недоумевал Шевенко.

— Так они же все воют, — равнодушно пояснил сержант.

— О, черт! — схватился за голову начкар, — бери разводящего, двух солдат, и пошли со мной!

На улице было непривычно тихо: вой часовых стих, из боксов доносилось мягкое гудение электросварки, да слышалось только далекое рокотание аварийного дизель-генератора.

— Саша, тебе не кажется, что стало чуточку прохладнее? — спросил начкар у зама.

— И воздух другой какой-то, — потянул носом Александр.

— Более другой! — съехидничал Шевенко, — я афоризмы тоже прочитал, что на компьютере были.

— А вы не находите?

— Если откровенно, то это мне здорово напоминает дух реанимационного отделения, — я там валялся после пожара в ангаре, — сморщился Шевенко, — но все это, Шура, бред, к делу не относящийся. Воздухом занимается авиация, а наше дело — земля.

По асфальту звонко цокали подкованные сапоги небольшого отряда. У первого поста их окликнул осипший Федорчук:

— Стой, кто идет!

— Хрен в сиреневом пальто, ефрейтор! Что это за неуставные вопли слышались из этого сектора минут пятнадцать назад?

— А вы за забор гляньте, товарищ старший прапорщик, — Федорчук пожал плечами с видом психиатра, встретившего в пивной коллегу. Шевенко нахмурился:

— Ты сейчас, Ваня, хорошо себя чувствуешь? Голова не болит? Федорчук злобно сказал сквозь зубы:

— Газы в кишечнике мучают. Вы подойдите к забору, — так я вас одной очередью, оптом! — и отвернулся, глядя куда-то вдаль. Вмешался Кимарин:

— Товарищ старший прапорщик, вы же видите — Федорчук в норме — он и с комбатом так разговаривает.

— Сам вижу, — Шевенко, казалось, напрочь забыл о часовом; подойдя к забору, он придвинул к нему какой-то ящик и, взгромоздясь на него, заглянул за…

Саша Кимарин едва успел подхватить покачнувшегося и начавшего заваливаться начкара. Оказавшись на твердой земле, Шевенко встряхнулся, снял фуражку, достал носовой платок и протер им лысину. Затем спрятал платок в карман кителя и, держа в руке головной убор, сел на ящик.

— Абсурд, мля! — произнес он упавшим голосом.

Строй, в мгновение ока превратившийся в ватагу, бросился к забору. Горомыко и Пятнавый, в ящиках не видевшие необходимости, первыми обозрели зазаборный пейзаж. Пятнавый в ужасе закрыл лицо ладонями. Горомыко, погрязший в культуризме по самое серое вещество, покрутил своим горбатым носом и ляпнул:

— Во, блин, смещение пространственно-временного карантинума!

Как оказалось, Василий сориентировался в происшедшем на два дня раньше центрального компьютера базы. Дождавшись, пока остальной личный состав попадает с ящиков, начкар сказал:

— Пойти, доложить, что ли… Пошли! Федорчук!

— Я!

— Не юродствуй. Посматривай тут. Коли появится какой-нибудь Змей Гонореич, стреляй без предупреждения.

В караулке Шевенко горько улыбнулся:

— Если в штабе сейчас капитан Львов, то после моего доклада командиру он примчится к нам со своей знаменитой «лекарствой». Айболит, хренов!

Капитан Львов был начальником медчасти, то есть, начмедом. О нем бродила недобрая слава. Он прославился своим эксгибионистским подходом к лечению любой болезни. Если к нему приходил солдат с жалобой на боли в животе, капитан самоотверженно рисовал ему бронежилет зеленкой, запасы которой в медпункте казались неисчерпаемыми. В случае с головной болью, голова солдата выбривалась, и рисовался шлем все тем же незамысловатым составом, вид которого приводил в ужас недомогающих.

Дородный, с большим хищным носом и пшеничными усами, придававшими ему сходство с пивным гномом, увеличенным в десять раз, Львов приближался к караулке хищными шагами уверенного в себе Сатаны. Выпучив водянистые глаза и придав себе и без того устрашающий вид, он постучал в комнату начальника караула.

— Входите, товарищ капитан! — раздался голос Шевенко. Львов вошел.

— Невероятно, Владимир Иваныч, как вы догадались, что это — именно я?

— Элементарно, капитан Ватсон! Кого еще могли прислать из штаба после моего доклада! Вы один или с группой захвата?

— Один.

— Странно!

— Вы, Иваныч, обладаете самым деревянным лбом из всего личного состава. По моему глубокому убеждению, сдвинуть вам мозги набекрень может разве что вид Люцифера, собирающего травы для гербария.

— Если это, Игорь Леоныч, комплимент, то очень и очень сомнительный, — хмыкнул Шевенко, — вроде того, как «пуля попала в голову, поэтому больших разрушений не причинила». Прошу вас.

— Что? — не понял Львов, доставая кошелек.

— Да не взаймы! — рассвирепел Владимир Иванович, — пошли на рекогносцировку, правнук Эскулапа!

У забора Львов постоял минуту в задумчивости, достал из портмоне лакмусовую бумажку, сунул ее в рот, вынул и, осмотрев со всех сторон, бросил под ноги.

— Случаи массового помешательства описаны лишь в священном писании, а мы с вами, Владимир Иванович, люди военные. Придется звать Норвегова со всей кумпанией. Пусть дядя Костя приходит и разбирается в этой кутерьме. Сей случай ничего общего с медициной не имеет.

Повернувшись в сторону вышек, он добавил:

— А эти, как их, постовые, пусть зайдут ко мне после караула.

— Любопытно, что вы им помажете в этот раз? — не удержался Шевенко.

— Горла, чтоб не болели после воя!

Глава 1.

— Господа! Я спешу вам сообщить принеприятнейшее известие, — произнес начальник базы на экстренном совещании, — у нас абсолютно поменялась окружающая панорама. Прошу прощения, но более толково выразиться не в состоянии.

Офицеры недоуменно переглянулись. «Спятил!» — решили они. «Чего еще за слово — „Панорама“, — подумали прапорщики.

Все находились под впечатлением от происшедшего, но особой паники не наблюдалось. Контингент базы состоял из бывших «афганцев», «друзей африканских стран» и нескольких экс-офицеров ГРУ. Для всех их служба на благополучной во всех отношениях части была своего рода реабилитацией, курортом, призванным подлечить расшатавшиеся за годы лихолетья нервы. Кое-кто из молодых офицеров успел засветиться в Чечне и Абхазии — их прислала по «обмену опытом» российская сторона.

Начальник в молодости вообще оттрубил на Кубе охранником Рауля Кастро Руса пять лет, и частенько любил приговаривать, что «лето круглый год отбирает здоровья на три года вперед».

Командира базы отличала ярко выраженная служебная мимикрия. Полковник Константин Константинович Норвегов, или, как за глаза его прозывали «Костя Кинчев», в бытность свою замполитом батальона заваливал командиров подразделений планами политико-воспитательной работы, в которых темы были почерпнуты из передовиц «желтой прессы». Однажды он поразил всех тем, что задал им провести во вверенных подразделениях беседу на тему: «Тектоническое оружие: миф или реальность?» Все ответственные недоуменно испрашивали друг у друга:

— Слышь, старик, а че такое — «Тектоническое оружие?»

Никто этого не ведал ни сном, ни духом. Пытались узнать даже у начальника клуба — прапорщика Самоедова, но тот только отмахнулся аккордеоном и послал всех к младшему сержанту Дмитриеву из роты материального обеспечения. Неудавшийся студент горного факультета, хохотнув, объяснил, что тектоника — наука о движениях Земной коры, вызывающих ее деформации и разрывы. Тем самым, политическая ситуация внутри базы была приведена к нормальному бою. Сам Норвегов, сделав эту очередную пакость, присаживался к ящику с видеокассетами, и кабинет замполита превращался в один из райских уголков на земном шаре. Он страстно обожал видео. Смотрел все, подряд и много. И, как следствие, у него проявились способности в психологической мимикрии. Дома с женой он был Аленом Делоном, с подчиненными — генералом из «Особенностей национальной охоты», а с начальством — бравым солдатом Швейком.

Как— то раз в кабинете у начальника штаба собрался небольшой сабантуйчик, по поводу очередных проводов на пенсию подполковникам Рябинушкина. В разгар веселья закончилась закуска. И здесь-то майор Норвегов вспомнил, что у него в портфеле лежит невостребованный «тормозок», завернутый во вчерашний выпуск «Правды». Он ловко слазил в портфель, достал заветный перекус, отдал его на порезку, и уже хотел скомкать газету, как вдруг его внимание привлекла заметка с многообещающим названием «Семь кругов эмпиризма». Прикидывая, какую титаническую умственную работу задаст он офицерам и прапорщикам, Норвегов благовейно сложил газету, и утащил ее в свой кабинет. Там он опять развернул драгоценный выпуск, как бы опасаясь за целостность заметки. Бегло прочитав статью, он понял, что на сей раз перехитрил самого себя. Никакого намека на то, что обозначает таинственный силлогизм, но инстинктивно майор чувствовал, что это —нечто, не вписывающееся в рамки социалистического уклада жизни.