Василий Звягинцев - Скорпион в янтаре. Том 2. Криптократы Страница 2

Здесь же вместо телефонного звонка просто вваливаются в прихожую грубые люди и заявляют впрямую — пошли и забудь. На сборы времени — пока спичка горит.

Не приходилось Игорю раньше подвергаться психологическому давлению такого уровня. С физическим он умел справляться, да и прошлый раз ему удалось сохранить адекватность, всего лишь ударив Артура, ни в чем не повинного, по зубам. На этот раз на него, как на слабое звено, нажали посильнее.

Точнее сказать, только на него и нажали. Суздалев, очевидно, находился вообще вне «зоны поражения», а Шульгин, как и задумал, мастерски прикрывался тенью соратника. Есть в бою такой не очень благородный, но эффективный прием. Если очень нужно живым дойти до намеченного рубежа под уничтожающим огнем, знающий боец начинает маневрировать на поле боя, стремительно просчитывая направления вражеских директрисс и углов поражения, так, чтобы всегда его заслоняли тела товарищей.

Бежит, залегает, снова вскакивает, постоянно имея между собой и неприятелем одного, двух, лучше несколько человек, за которыми тебя не видно и которые примут летящую в тебя пулю.

Японский «сад камней». Откуда ни посмотришь, один из четырнадцати всегда невидим. Шульгину с его привычками и манерами ниндзя такая тактика была близка.

В данный момент пули не летали, но весь вражеский интерес сосредотачивался на Ростокине. Слишком сильно и ярко он излучал.

А собственная личность Игоря сейчас почти свернулась, закуклилась, умело отодвинутая за пределы партии. Причем сделано это было еще там, в комнате Елены, и в защищенную келью игумена он принес с собой уже всаженный в него вирус покорности, сейчас отдавший приказ на агрессию.

Суздалев не успел этого осознать, а Шульгин и, что интересно, отец Флор поняли сразу. Монах заступил журналисту путь к двери, а Сашка, хоть и был ниже ростом и килограммов на тридцать легче, резким толчком в плечо развернул Ростокина почти на сто восемьдесят градусов, заломил ему руки к лопаткам.

— Генерал, полотенце!

Здесь бывший полковник не подкачал. Секунда-другая — и длинным льняным полотенцем они вдвоем стянули запястья Игоря не хуже, чем стальными наручниками.

Игумен бормотал странно звучащие слова, скорее из чина экзорцизма, чем обычные молитвы, сделал массивным, как кистень, наперсным крестом несколько пассов вокруг Ростокина, поперек окон и дверей.

— Силен враг рода человеческого! — выдохнул он, вытирая скуфьей вспотевший лоб, сел на табурет, потянул к себе не до конца опустошенную флягу. Шульгин и Суздалев не возразили.

Игорь сидел на полу, и взгляд его не выражал почти ничего. Примерно в таком состоянии оказался в свое время Шульгин, попав под ментальный удар в «коммунальной кухне» Замка, хорошо, Новиков среагировал безупречно.

— Так, отче, — проглотив сто грамм настойки, начал распоряжаться Шульгин. — Двоих монахов покрепче — сюда! Игоря Викторовича в самолет, тьфу, дископлан. Я сам буду отход прикрывать. Вы, генерал, идете впереди меня. По пути твердите все известные вам заклинания. На русском, арабском, иврите, арамейском…

— Зачем? — не выдержал Суздалев.

Разучился товарищ в своих чинах беспрекословно исполнять указания более информированных товарищей.

— Для шумового фона! — рявкнул Сашка. — Вперед!

Когда дюжие парни в рясах подхватили Ростокина, Суздалев, достав из кармана не очень солидный пистолет, двинулся следом. Шульгин коснулся руки игумена:

— Вы же, отче, коридор, ведущий в келью «княжны Елены», перекройте чем-то серьезным, не мне вас учить, и перенастройтесь на нынешнее время. Сумеете?

— Поборемся, брат, поборемся, — достаточно спокойно ответил Флор. — Вы же своим делом занимайтесь. Силен князь тьмы Вельзевул, да не преодолеть ему господней силы! — и не совсем совместимо со своим саном погрозил в пространство крепким кулаком. Волосатые пальцы были унизаны перстнями, кто его знает, может, и чудотворными.

Пассажирский отсек дископлана был достаточно комфортабелен. Не салон бизнес-класса, но и не дребезжащая коробка отечественного военного вертолета. Главное — там было тихо. Как в приличном автомобиле.

Ростокину Шульгин приказал впасть до приземления в очищающий подсознание сон, после чего обратился к текущему моменту.

Суздалев морщился, потирая собранную тридцать лет назад из мелких фрагментов ногу. Обычно она его почти не беспокоила, а тут вдруг заныли старые раны…

Был бы у Шульгина с собой гомеостат, вылечил бы коллегу за час, а так просто положил ладонь ему на колено и послал успокаивающий боль импульс.

— Спасибо, Александр Иванович, вы, похоже, хороший врач.

— Увы, в основном приходится заниматься менее гуманными делами. Даже и врачам. Вот, например, близкого друга обидел…

— Вы же не его лично, как я понимаю. А что все-таки произошло, поясните, пожалуйста. Реактивный психоз?

— Да откуда? Он парень психически абсолютно здоровый, проверено. Тут дело похитрее…

В сжатых выражениях Шульгин объяснил Суздалеву ситуацию, разумеется, в пределах, поддающихся популяризации, и не выходя за границы, которые считал на данный исторический период достаточными для своего нового партнера.

За недолгое время сотрудничества Новикова с Георгием Михайловичем Андрей довел до его сведения лишь одну истину. То, что «мир Полдня» в здешнем варианте является всего лишь отражением, в платоновском смысле, Главной исторической последовательности, на которой размещается мир «настоящий». И даже снабдил кое-какой литературой из библиотеки «Призрака». Версия для генерала-монаха оказалась сколочена достаточно крепко, в пределах его знаний и представлений непротиворечиво. Труда эта работа для Новикова в соавторстве с Ириной не составила. Если уж человек почти научился создавать жизнеспособные мыслеформы регионального, моментами даже планетарного масштаба, то умозрительная конструкция, ориентированная на одного конкретного слушателя, — семечки.

Суздалев поверил в нее безоговорочно (или умело сделал вид, что поверил). Теперь предстояло слегка расширить его горизонт.

Сашке внезапно пришло в голову, что его внешне бессмысленные приключения последних дней в свете текущих событий приобретают некоторую логическую связность.

То, что решение «задержаться» в теле Шестакова было принято им самостоятельно, без влияния Антона, Сильвии или Дайяны, он считал не подлежащим сомнению. Но так ли это на самом деле?

Нет, в гипноз или иное силовое воздействие со стороны Игроков он по-прежнему не верил. Весь предыдущий опыт, тщательный, многократно дублированный анализ событий, начиная с первых страниц эпопеи, свидетельствовал, что ими используются только «непрямые действия». Фигуры противника на доске трогать не принято, и никто не вынуждает под пистолетом раскрывать карты, когда у тебя флешь-рояль.

А вот рассчитать, зная стиль и манеру игры противника, как он может поступить в тщательно подготовленной позиции, и именно там подстроить ловушку — вполне. Испокон веку так и поступают хоть шулера высокого класса, хоть гениальные полководцы.

Наживка (вернее — наживки, числом до десятка) была заброшена с большим искусством. Не на одну рыбка клюнет, так на другую. С тем же самым результатом. Неважно, чем именно наживлен крючок, распаренным горохом, живым червяком, искусственной мухой…

Трудно сказать, как бы развивались события, вздумай Шульгин наплевать на судьбу наркома с его проблемами, забыть о Лихареве и записке Сильвии, о словах «черного игрока», переданных через Дайяну…

Решил бы, как они «твердо» договорились с Новиковым, сосредоточиться на мире Ростокина и новозеландской базе, ни во что больше в иных реальностях не вмешиваясь. И все пришло бы в ту же точку, где он так или иначе оказался. Другим маршрутом, «срезая углы», не отвлекаясь на встречающиеся по пути артефакты вроде поста зампреда Совнаркома и испанскую войну.

Да, сел нахальный малолетка с битыми зэками в очко играть!

И Ростокина заманили сюда же.

Только их двоих, никто больше из членов «Братства» здесь пока не потребовался.

Впрочем, можно ведь и иначе взглянуть. С совершенно противоположной точки зрения. Игроки тут совершенно ни при чем, наоборот, именно они сейчас в проигрыше. Нет, о проигрыше говорить не будем, просто удалось отыграть несколько темпов.

Там, в двадцать четвертом, мы забрели в позиционный тупик, как европейские армии на Западном фронте к шестнадцатому году. И вот нате вам — в Галиции Брусиловский прорыв, на турецком — взятие Эрзерума Юденичем и десант в Трапезунд!

Вот и Шульгин самостоятельно, своим удвоенным (сейчас, пожалуй, и утроенным) разумом сформировал совершенно новую гиперреальность. В каковой и развернется очередной акт трагифарса.