Михаил Ахманов - Путь на Юг Страница 2

Кивнув им тоже, Шахов поднялся наверх, в приемную, где секретарша Верочка доложила: все собрались и ждут.

— Мне и Брауну — чай, Гурзо — минералку, Виролайнену — кофе с коньяком, — распорядился он, шагнув к своему кабинету.

Комната была уютной и нравилась Шахову. Стены, обшитые панелями из светлой сосны, матово поблескивали и, казалось, еще хранили приятный смолистый запах. Окно, полускрытое шторами, выходило в парк, где ветви елей гнулись под тяжестью снежных хлопьев. Большой письменный стол у окна, с компьютером, селекторной связью и телефонами, был выдержан в лучших традициях финского дизайна, хотя изготовили его в Новосибирске, на Первой мебельной. Шахов миновал его и направился к дивану и креслам в дальнем углу, где проводил обычно совещания. Там его поджидали трое: Сидней Браун, куратор от заокеанских партнеров, психолог Елена Гурзо, моложавая изящная блондинка лет за сорок, и старый Виролайнен, научный руководитель Проекта. Рядом с Гурзо и Брауном он выглядел как дряхлый пень между березкой и кленом, но это являлось лишь иллюзией: в свои семьдесят пять Виролайнен был на редкость энергичен и задирист. Он относился к плеяде советских «секретных академиков», творцов ракет, реакторов и бомб, жал руку Хрущеву, целовался с Брежневым и получил от каждого по ордену. Впрочем, почет и слава его не волновали; он был апологетом чистого знания и убежденным технократом.

Шахов сел в кресло, дождался, когда Верочка принесет напитки, отхлебнул крепкого чаю и произнес:

— Прошу вас, Елена Павловна. Если я правильно понял, вы собирались объяснить причину наших неудач. Дело, кажется, не в технике?

Виролайнен фыркнул, и Гурзо поспешно сказала:

— Не могу судить об этом, техника не моя сфера. Я отвечаю за психологическую подготовку испытателей и анализ их состояния Там и Здесь. — Она раскрыла лежавшую на коленях папку и начала перебирать бумаги и компьютерные распечатки. — За последние шесть лет… собственно, с момента гибели Чернова… да, шесть лет и два месяца… Так вот, за этот срок погружались двадцать шесть ходоков… простите, испытателей, наших и американцев, дважды с летальным исходом. Всего шестьдесят четыре погружения, и все они запротоколированы здесь. — Ее ладонь коснулась папки. — Подробные беседы с испытателями, каждый опрашивался не менее трех раз. Это статистически значимые материалы, позволяющие сделать определенный вывод. Вычленить нечто общее в их состоянии, оценить его и…

Виролайнен снова фыркнул, бесцеремонно прервав психолога:

— У вас отличный кофе, генерал. Еще чашечку, пожалуйста… Только поменьше кофе и побольше коньяка… — Он бросил взгляд на Гурзо из-под кустистых бровей. — Что же до статистически значимых материалов Елены Павловны, то смею заметить: мне не понадобилось шести лет, чтобы вычленить, оценить и сделать выводы. Техника тут в самом деле ни при чем, ни техника, ни феномен ДС. Шок, коллеги, шок! Жестокий шок, вот что они испытывают!

Браун закивал головой. Знание русского у него было вполне приличное: все понимал, но изъяснялся с некоторым трудом.

— Да, шок, стресс! Наши бойз говорить мне, сэр… все они чувствовать… как это?.. Ужас. Хотя все вери стронг… очень крепкий парень, так?

— Так, — подтвердила Гурзо. — Ужас — непроизвольная подсознательная реакция, а она порождает первый позыв: бежать! Скрыться, спрятаться, вернуться… И наши крепкие парни соскальзывают. Или, как это называется у физиков…

— Выныривают, — буркнул Виролайнен и резко отставил чашку. С минуту он размышлял, шевеля густыми бровями, и все почтительно молчали, словно хотели подчеркнуть ценность мыслей академика. Наконец он вымолвил, как бы про себя: — Любопытный вывод, хотя и спорный! Конечно, психические импульсы играют немалую роль… может быть, основную… Мы ведь все-таки занимаемся не термодинамикой, не квантовой теорией и остальным примитивом, а психофизикой, нейронной матрицей мозга и ДС-переходом, согласно принятой терминологии. В этом случае связь между прибором и объектом эксперимента гораздо сложнее, чем принято считать… как-никак наши объекты-ходоки — живые люди, и их эмоции могут влиять на процесс… — Академик повернулся к Гурзо: — Об этом вы и хотели нам сообщить, любезная Елена Павловна?

Психолог молча кивнула и захлопнула папку. Шахов, чувствуя, как на лбу выступает испарина, сказал:

— Мы тщательно отбираем испытателей. Как правило, это офицеры, прошедшие спецподготовку… десант, морская пехота, альпийские войска… идеальное здоровье, сила, выносливость, а в смысле психики они…

Гурзо замотала головой, взметнув белокурые кудряшки.

— Не в этом дело, Сергей Борисович. Согласна, они отважные парни, крепкие и психически устойчивые, и каждый знает, на что идет. Более того, им известно, что вероятность гибели сравнительно невелика — десять процентов, а это меньше, чем на поле боя. Но я говорю о другом, об инстинктивной реакции, которая неподвластна человеку. Разве храбрец не боится, не испытывает ужаса? Конечно, испытывает — ведь шок, стресс, страх — это, в конце концов, биохимия, и сделать с этим ничего нельзя, разве только накачать наркотиками… Просто храбрый человек способен совладать со страхом, держать эмоции в узде. Но в нашем случае это не выход.

— Если так, — медленно промолвил Шахов, — нас можно прикрыть хоть сейчас. Мы ничего не добьемся. Ничего и никогда.

Браун кивнул с мрачным видом. Отказываться от щедрой кормушки ему хотелось не больше, чем Шахову.

— Мани, — каркнул американец. — Нас и филиал в Нью-Мексико финансировать Фонд МТИ. Фонд нравится давать деньги на разный фантастик прожект, пока есть надежда. Они давать и думать: вдруг что-то выйдет. Пусть не сразу, но что-то полезный. Они искать таких, как доктор Верланен и доктор Форд, и говорить им: попробуй, яйцеголовый парень. Пять лет, десять лет, двадцать… Они ждать, сэр. Но если… как это?.. да, если ясно, что зашло в тупик, нет мани. Если они узнать про Эллен айдиа, — он кивнул в сторону Гурзо, — мы банкрот.

Виролайнен откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Кожа на тонкой шее натянулась, морщины стали глубже, и Шахов впервые подумал, что академик слишком стар и может скончаться в любую минуту, от любого потрясения. А потрясение было изрядное! Они, все четверо, тесно связаны с Проектом и расставаться с ним не собирались, хотя у каждого свои резоны и причины. Для Виролайнена это как лебединая песня на закате дней, Гурзо любопытна, в меру тщеславна и собирает материал для докторской, а Браун делает карьеру в Фонде, и если Проект окажется успешным, он — вице-президент. Что до самого Шахова, то он относился к Проекту примерно так же, как хозяин особняка к удобному жилищу. Власть над тремя сотнями военных и гражданских лиц, причастность к еще неведомому официальной науке, возможность распоряжаться средствами спонсора — все это тешило самолюбие, не говоря уж о хорошем довеске к генеральскому окладу. Нет, он совсем не хотел, чтобы Проект прикрыли!

— Есть выход, Сергей Борисович, — произнесла Гурзо. — Я вам о нем говорила. И вам, Хейно Эмильевич.

Виролайнен хмыкнул, не открывая глаз. Шахов поднялся, шагнул к своему столу, включил компьютер, потыкал в клавиши, вызывая базу кадрового состава. Экран мигнул, и в левой половине возникла фотография: темные волосы и глаза, сурово сжатый рот, широковатые скулы, крепкий подбородок… Одинцов Георгий Леонидович собственной персоной. Специалист по контртеррористическим операциям, знаток военной техники, мастер выживания, диверсант и десантник, бог войны по кличке Один… можно сказать, в узких кругах личность почти легендарная. Послужной список, сведения о выполненных заданиях, характеристики, награды, ранения…

— Восемь, — сказал он, всматриваясь в строчки личного дела, которое знал наизусть.

— Простите? — Гурзо подняла светлые брови.

— Восемь, — повторил Шахов, глядя на экран. — Сорок семь лет и восемь ранений средней тяжести и тяжелых. Какой из него ходок? Живого места нет! Ранен в бедро, в плечо, слева в подреберье… прострелено легкое… колено собирали по кусочкам… осколок под сердцем… и спина… Вы его спину видели, Елена Павловна?

— Видела. Но все же он не инвалид!

— Не инвалид, — согласился Шахов. — Давеча я на него полюбовался… Скачет с саблей как молодой. Не инвалид, а нормальный герой на пенсии.

— Так в чем же дело?

— В том, что, если он погибнет, с меня снимут голову. С меня, а не с психолога Гурзо и не с врачей, которые оформят ему допуск.

— Или голову снимут, или финансирование. Второе, полагаю, много хуже, — проскрипел Виролайнен. Когда касалось его научных трудов, он был безжалостней гиены и жизнь человеческую в грош не ставил. Чему удивляться не приходилось — он вырос в суровое время концлагерей и пролетарской диктатуры.

Браун согласно закивал. Хотя он родился в стране демократии и свободы, но в данном случае был солидарен с Виролайненом, ибо самое ужасное для демократа — лишиться финансирования. За жизнь испытателей он никакой ответственности не нес и относился к ним как к пушечному мясу. Тем более что из двадцати шести персон, упомянутых Гурзо, лишь трое были гражданами США, причем второсортными, — пуэрториканец, негр и потомок эмигрантов с Кубы.