Евгений Белогорский - Операция «Клипер» (В июле сорок пятого) Страница 2

Английская разведка всегда славилась своими отменными кадрами, благодаря которым империя часто была на шаг впереди всех своих противников в Большой игре. С началом войны один из руководителей МИ-6, с чьим мнением Черчилль всегда считался, предложил создать в недрах своего аппарата особое аналитическое бюро. Его задача заключалась в выяснении настроения англичан в отношении того или иного вопроса, что существенно затрагивал интересы государства. Премьер согласился с этим предложением и в дальнейшем нисколько об этом не пожалел.

В трудный для Британии час, когда её изрядно похудевший золотой запас был отправлен в Канаду, и многим казалось, что дни империи сочтены, отчеты аналитиков помогали премьеру твердо шагать навстречу всем невзгодам. Громогласно обещая по радио простому народу тяжелый труд, кровь, слезы и нужду, Уинстон отлично знал, что в душе британцы готовы заплатить эту страшную цену ради достижения победы, и не потребуют его отставки.

Раз в две недели, а иногда и чаще, начальник секретного бюро приходил на доклад к Черчиллю с серой папкой, что сейчас сиротливо лежала на столе всемогущего премьера. За годы войны она заметно обтрепалась, но Фимс упорно не желал менять её на другую, считая папку своеобразным талисманом удачи бюро.

Доклады аналитиков, как правило, были сухими и лаконичными, может быть даже несколько чопорными, подобно самим англичанам. Читать их порой было неинтересно, но за шесть лет существования бюро не было случая, чтобы аналитики ошиблись в своих прогнозах или хотя бы допустили грубый промах.

Люди Фимса верно улавливали настроение, как простого народа, так и высших слоев общества, и загодя информировали о них премьера. Когда из-за нехватки информации, или по какой-то другой причине, было трудно сделать вывод, аналитики честно говорили об этом Черчиллю и просили дополнительное время и материалы. В том случае, если заключение требовалось предоставить немедленно, бюро выдавало несколько вариантов прогнозов.

Одним словом, длительное сотрудничество с бюро приучило Черчилля полностью доверять полученным от аналитиков выводам. Все было хорошо, и обе стороны были довольны друг другом, но тридцать первое мая 1945 года стало черным днем этого плодотворного сотрудничества.

Готовясь к Берлинской конференции, британский премьер с головой ушел в переписку с новым президентом Америки Гарри Трумэном. Теперешний обитатель Белого дома не имел никакого опыта и умения ведения большой политики. Это давало, связанному по рукам и ногам статьями Атлантического пакта, Черчиллю шанс избавиться от унизительного статуса «младшего брата», и вернуть себе титул равноценного партнера Большой игры.

Огромный поток писем, записок и телеграмм стал активно циркулировать между двумя берегами Атлантики. Обсуждая с Трумэном тот или иной вопрос, Черчилль стремился незаметно навязать собеседнику свое мнение, но не сильно преуспел в этом деле. Соглашаясь с мнением о необходимости держать Сталина в крепкой узде, Трумэн не торопился признавать за Черчиллем право «первой скрипки» в англосаксонском дуэте.

Полностью занятый подготовкой к грядущим переговорам в Потсдаме, Черчилль отодвинул на задний план все свои дела, в том числе и парламентские выборы. Встав у кормила власти в самое трудное для страны время, выстояв под ударами врага и одержав победу над ним, Уинстон был совершенно уверен в благоприятном для себя исходе предстоящего голосования.

Это мнение разделяли все близкие к премьеру люди, члены кабинета и многие парламентарии. Более того, такого же мнения придерживался и лидер лейбористов Клемент Эттли, считавший, что после окончания войны бороться с популярностью Черчилля — безнадежное дело. Поэтому предстоящие выборы высокие стороны посчитали делом чисто формальным, и свои предвыборные кампании провели с минимальной активностью и финансовыми затратами. Британия испытывала острый дефицит всех видов товаров.

Каково же было удивление господина премьера, когда он стал читать представленные Фимсом прогнозы парламентских выборов. Привычно пробежав глазами начало доклада, Черчилль пропустил его средину и погрузился в изучении его выводов.

Сначала он не совсем понял сделанный аналитиками МИ-6 вывод, но чем дольше он держал в руке листы бумаги, тем сильнее стали дрожать его толстые пальцы. Когда же он полностью осознал, что пророчат ему на грядущих выборах аналитики, то кровь нахлынула на его чело, и скомканные бумаги полетели в сторону незадачливого пророка.

— Что это такое!!? — взорвался в праведном гневе Черчилль. — Что за ерунду сочинили ваши парни, Фимс!!? Они, что, к концу войны разучились понимать то, что понимает любой начинающий политик!? Как так партия победы может проиграть выборы!!? Вы сами вдумайтесь в эти слова!!

— Извините, сэр. Для меня самого подобный прогноз стал полной неожиданностью. Поверьте, сэр, но все наши аналитики пришли к одному и тому же выводу, и не верить им у меня нет никаких оснований.

От слов Фимса лицо Черчилля стало ещё больше пунцовым. Сделав над собой огромное усилие, политик попытался найти для себя достойный выход.

— Возможно, ваши парни сделали выводы, используя не вполне достоверные данные. Вы как-то сами мне говорили о подобной возможности, Фимс, — с затаенной надеждой в голосе предположил премьер, но чиновник тут же раздавил все чаяния премьера безапелляционным вердиктом.

— Прежде чем идти к вам с подобным известием, я приказал перепроверить все исходные данные, сэр. Аналитики их трижды перепроверили и пришли к одному и тому же результату. Он перед вами.

В этот момент на сэра Уинстона было жалко смотреть. Не веря до конца в открывшуюся ему измену британской нации, он горько простонал.

— Но то, что вы принесли немыслимо, просто немыслимо, Фимс!

Подобные сетования премьера нисколько не тронули чиновника, успевшего хорошо узнать натуру Черчилля за годы войны. Ему очень хотелось сказать сакраментальную фразу «Глас народа, глас Божий!», но он этого не сделал. Возможно из джентльменской солидарности, но, скорее всего, из боязни за собственное место. Ведь, в порыве гнева, Черчиллю ничего не стоило разогнать отдел аналитиков, и выдать всем незадачливым сотрудникам «вечный волчий билет». Поэтому он попытался подсластить горькую пилюлю премьеру, и одновременно спасти свой отдел и собственное место.

— Видите ли, в чем дело, сэр. Мы только фиксируем настроение простых англичан и делаем свои выводы. А что породило их недовольство, как правило, остается за рамками доклада. Будучи, так же как и вы, сэр, изумлен полученными результатами, я занялся исследованием причин их породивших. С определенной степенью вероятности можно предположить, что на настроение населения повлияли не только тягости военного времени, но и возможное воздействие третьей силы.

— Вы это серьезно, Фимс? — в голосе Черчилля уже звучал не обиженный в своих чувствах джентльмен, а обнаруживший шанс на реабилитацию политик.

— В полученном нами материале на это есть некоторые намеки, сэр. Но мы не можем с полной уверенностью утверждать это. Ведь мы только аналитики, — заюлил Фимс, опасаясь, что премьер взвалит на его плечи розыск этой зловредной третьей силы.

— Вот и изложите все ваши мысли на бумаге, четко и подробно, как вы это умеете. Все остальное — забота других, — изрек Черчилль и кивком головы отпустил Фимса.

Когда двери за вестником горя закрылись, премьер с большим трудом дошел до кресла и буквально рухнул в него. Дрожавшими от возбуждения руками, он налил из хрустального графина янтарное бренди и принялся торопливо поглощать его жадными глотками.

С начала войны для Черчилля это было лучшим лекарством, при помощи которого он боролся с тайным недугом, который очень часто посещал душу правителя Британии. Мало кто знал, что всегда внешне уверенный в себе и вполне успешный политик, был подвержен приступам депрессии. При получении дурных вестей пожилой политик становился меланхоличным, и не был в состоянии быстро принимать нужные решения.

Достигнув вершины политической власти, в шестьдесят пять лет, Черчилль очень боялся лишиться поста премьера, к чему он шел всю сознательную жизнь. Обращение за помощью к врачам ставило крест на его политической карьере, и потому Черчилль предпочитал бороться со своим душевным недугом при помощи бренди.

Янтарный напиток действительно хорошо взбадривал дряхлеющий организм политика, и под его воздействием меланхолия отступала, уступая место бурной деятельности. Черчилль искрился множеством идей и предложений по выходу из очередного кризиса, становясь тем лидером нации, которого все привыкли видеть, начиная с мая 1940 года.

Так было во времена горестного поражения у Дюнкерка и на Крите. Так было при ожесточенном сражении под Аламейном в Африке и отчаянном штурме твердыни Монте-Кассино в Италии. Так было и во время арденской катастрофы, когда судьба Западного фронта висела на волоске.