Олег Верещагин - Будьте бдительны! Сборник рассказов Страница 2

Итого — + 28 бойцов. Лучше маленькая рыбка, чем большой таракан.

Потери противника, как всегда, завышены. Если их считать, то окажется, что мы уже весь оккупационный корпус НАТО плюс миротворцев ООН под Воронежем положили. Всего по рапортам выходило не меньше трёх тысяч убитых, но Ромашов, наученный опытом, решительно поделил её на три. Порядка 800–1200 убитых НАТОвцев. Если учесть, сколько у них техники и какое снаряжение — отличный результат. К одному из рапортов было приложена распечатанная на цветном принтере фотка, сделанная цифровиком (у них там где-то ещё компьютер работает!) — Ромашов узнал воронежский цирк. Повсюду лежали убитые — навалом, местами кучами. На рукавах камуфляжей генерал-лейтенант различил хорватские клетчатые нашивки. Несколько ополченцев собирали оружие. На глаз убитых было не меньше сотни. Да-а, это уже документальное подтверждение.

Хорваты, подумал генерал-лейтенант. Славяне. Славяне… Славяне… Он вгляделся в лицо молодого парнишки, лежащего на клумбе — боком, из живота через вспоротый французский жилет и немецкий камуфляж вывалились внутренности, ноги были полуоторваны у бёдер. На лице застыли ужас и боль, и Ромашов отбросил фотку к документам.

Техника. Сбит «Блэк хок», сбит «Тандерболт»… Парапланщики сожгли два «Абрамса» и «Паладин»… Генерал-лейтенант изо всех сил пытался заставить себя осознавать информацию, но понял, что не сможет. Четвёртую ночь без сна — не сможет никак.

В городе всё ещё осталось около двухсот тысяч гражданского населения, в основном — женщины, дети, старики. Не работает канализация, водопровод, мало продуктов. Можно было бы мобилизовать немногочисленных оставшихся мужчин. Но где взять оружие?

По гражданским статистики нет. А ведь они гибнут каждый день — сотнями, наверное. Вчера — Ромашов сморщился — он видел, как две девочки — лет по 9-10 — хоронили на клумбе — на пляже за Чернавским мостом — мёртвую женщину. Выкопали мелкую ямку — и… Ромашов вспомнил, как одна из девочек посмотрела на него, вышедшего из машины. Пустыми, спокойными глазами. И вернулась к — кому? Сестре, подружке? Кого они хоронили? Сестру, мать?

Господи… Что же с этим-то делать? Он не знал. Он мог защищать город, потому что это было его делом. Его профессией. Но как помочь его жителям — тем, кто не носил оружие — он не знал.

В засыпающем, измученном мозгу генерал-лейтенанта промелькнуло ещё — а вроде бы кто-то… да, командир 7-й егерской, которая обороняется в районе гостиницы «Анта»… чэзэбэшник… как его фамилия? Известная, как того таможенника в «Белом солнце пустыни» звали… а, Верещагин! Этот Верещагин вроде бы подавал докладную сегодня — что-то насчёт гражданских…

Но сил у Ромашова больше не было. Когда через три минуты мальчишка-вестовой принёс сводки радиоперехвата, генерал-лейтенант спал за столом — щекой на бумагах.

— Надсотник… надсотник… Олег Николаевич, проснитесь… просыпайтесь же…

Спящий на продавленной раскладушке в углу комнаты человек что-то пробормотал сквозь зубы и сел — с ожесточённым лицом. Отсветы керосиновой лампы, которую держал в руке невысокий белобрысый парнишка, склонившийся к раскладушке, сделали это лицо похожим на древнегреческую маску; коротко подстриженные волосы блестели сединой.

— Олег Николаевич, — парнишка с лампой выпрямился. — Вы приказали разбудить, когда вернётся разведка. И соберутся командиры сотен.

— Все живы? — на плечах камуфляжа рывком поднявшегося человека вздыбились мягкие чёрные погоны с продольной алой полосой и восьмиконечной звёздочкой — знаками различия надсотника РНВ. Под левый погон был заткнут чёрный берет. Надсотник Верещагин вжикнул молнией «Тарзана», щёлкнул ремнём, на котором выделялась большая кобура старого «Маузера» и, забросив на плечо АК-103 с прилаженным подствольником ГП-30, коротко сказал своему вестовому: — Пошли.

— Все живы, — ответил тот уже на ходу.

Надсотник кивнул.

Двери в комнатке, где он спал — бывшей щитовой гостиницы — давно не было. В довольно широком подземном коридоре в нескольких местах прямо на полу горели костры, сидели и лежали вооружённые люди, слышался негромкий разговор и даже песня:

— Берега, берега…Берег этот и тот…Между ними река нашей жизни…

Песня была из прошлой жизни, кончившейся всего три недели назад, но казавшейся чем-то древним, как история первобытного общества.

Надсотник на ходу кому-то кивал, кому-то улыбался, кому-то бросал пару слов. Он делал это не для игры и не по обязанности. Просто… а что — «просто», он бы не взялся объяснить даже за полный цинк патронов. Но, вглядываясь в лица дружинников, он ощущал одно чувство — единство с ними. И с теми ста с небольшим, что ещё оставались в строю. И с теми шестью десятками, которые сейчас лежали в госпитале на Правобережье, на Ростовской. И с теми полутора сотнями, которых больше не было… но странным образом они были. Были здесь. С живыми.

Большинство дружинников — молодые крепкие мужики по 25–35 лет. Но мелькали лица 18-20-летних, тех, кому уже перевалило за сорок (и даже сильно), а иногда — мальчишеские физиономии 15-16-летних. Это всё были его бойцы. Не убавить, не прибавить.

— Прибавить я бы не отказался, — пробормотал он, поворачивая на лестницу.

— Что? — спросил вестовой.

— Ничего, Паш, это я так, — мягко ответил надсотник. Помедлил и спросил: — Паш… Ты не жалеешь, что увязался со мной?

— Нет, — коротко ответил вестовой.

Наземные полуразрушенные этажи гостиницы в предутренний час караулили только пулемётчики и снайперы, лежавшие неподвижно в своих гнёздах — там, где отсвет многочисленных пожаров надёжно ослеплял вражеские приборы ночного видения. «Батька», немало сделавший для формирования РНВ, не поскупился — войско было хорошо вооружено. В дружине были три 82-мм миномёта, 12 «Утёсов», столько же АГС-30. Правда — это было в начале боёв. Сейчас миномёт оставался один, «Утёсов» — десять (хотя враги за ними охотились специально и упорно — их пули поджигали даже БМП), гранатомётов — семь. И ко всему этому — всё меньше и меньше боеприпасов. Правда, в сотне были теперь ещё трофейные «Браунинг» и Мк-19.

Около одного из снайперов Верещагин присел — в стороне от пролома, который миновал, привычно пригнувшись. Снаружи пахло гарью, тленом, взрывчаткой.

— Что там? — спросил он. Снайпер был одним из тех, кто просматривал Елецкую дорогу. Оттуда могли придти поляки — если части, держащие оборону вдоль водохранилища, не выдержат натиска.

— Тихо, — буркнул, не двигаясь, боец.

Компьютерный центр гостиницы уцелел чудом. Уцелел даже автономный генератор, но машины уже давно никто не запускал, а генератор переключили на фельшпункт в подвале, чтобы хотя бы там можно было дать нормальное освещение. На стульях-вертушках сидели трое офицеров, командиры сотен — сотник Земцов, подсотник Басаргин и сменивший недавно убитого командира второй сотни Демидова надурядник Климов, командир разведчиков. На сухом горючем кипел котелок с чаем, лежали рассыпанные галеты.

Поприветствовав командира кивками и взмахами рук, офицеры дождались, пока он усядется на один из стульев, вытянув ноги. Земцов передал Верещагину никелированную кружку с чаем.

— Я слушаю, — буркнул надсотник.

— В общем, так, — невысокий, широкоплечий, бритый наголо Климов был, как всегда в мирной обстановке, нетороплив. — В районе ксюшкиной церкви — никого. На Бульваре Победы, на Жукова — пусто. Отошли. А вот на Невского стоят «паладины». Двенадцать штук… — он засмеялся, как будто говорил что-то весёлое. — С самоходками штатовские морпехи. Настоящие. Улица 60-й армии забита поляками. Штурмовые группы в полной готовности.

— Так, — сказал Земцов — тоже невысокий и крепкий, но белобрысый, с густой короткой бородой и длинными усами. — Вот и подарок.

— Пашка, — Верещагин повернулся к вестовому. — Садись на скутер. Дуй в «Буран». Ромашову скажи — с рассветом нас атакуют. Пусть подкинет огонька по Невского, по 60-й армии… если пришлёт хотя бы одну «Шилку» — будет великолепно.

— Не пришлет, — сказал высокий, кавалергардски изящный, чисто выбритый Басаргин. — Скажет — одна уже есть.

— Дуй и проси, что я сказал, — повысил голос Верещагин, и вестовой выбежал в коридор.

Офицеры какое-то время молча пили чай, слушая, как где-то на юге то разгорается, то затихает бой.

— Опять на Вогрэсовский мост ломятся, — сказал Земцов. Поставил пустую кружку, с сожалением вздохнул. — Ладно, пойду к своим.

— Угу, — кивнул Верещагин. — Клим, иди тоже, поспи.

— И то дело, — согласился надурядник, ловко закидывая за спину «Сайгу» 12-го калибра, а АКМС со сложенным прикладом беря в руку.

Басаргин, облокотясь на компьютерный столик, играл златоустовским «Бекасом» — нож порхал над пальцами, крутился между ними… Верещагин долго и бездумно следил за движением ножа. На юге стали бить орудия.