Евгения Мелемина - Библия улиток Страница 2

– Вам! – выкрикнул он, срываясь на писк. – Всем, у кого тело! Вам запрещено!

– Кто сказал? – полюбопытствовала Эрю-Ли, и Капитан крепче сжал свою книжечку. – Пейте, – сказала она, не получив ответа. – Это вкусно.

Он положил пучок пальцев правой руки на бокал, сгреб его, с хрустом ломая стекло и вылил содержимое в криво раскрытый рот.

– Еще! – крикнула Эрю-Ли и вдруг полезла через стол, мелькая голыми коленями, смеясь и щекоча ему лицо голубыми завитыми локонами парика.

Она танцевала, вскидывая руки, вертя бедрами и юбочкой с оранжевыми помпонами, а Капитан судорожно выпивал бокал за бокалом, потому что ощутил – его несуразное тело стало расслабленнее, живее и теплее, и даже прекратило мерзко булькать и трястись.

Ему стало так легко, что Эрю-Ли подняла его над столом, будто воздушный змей, и еще люди держали его, разные-разные люди, все они смеялись, а Капитан плыл, глядя в потолок, где извергались клубы адского пламени и бил оранжевый фейерверк.

Потом погасли огни, Капитан оказался в комнате, где перед пыльными зеркалами страстный юноша устало разматывал цепи и втискивался в тесные джинсы. Потом юноша тоже исчез, и Капитана повела по длинным коридорам с хрустящим желтым паркетом дама в меховой накидке. Дама звенела ключами и открывала то одну, то другую дверь. Перед последней, с белым лепестком: «Не беспокоить», она повернулась на каблуках, заговорщицки подмигнула и втолкнула Капитана внутрь, оставив в его мокрых дрожащих руках холодную тяжелую бутылку.

В комнате было темно и свежо. Эрю-Ли сидела на подоконнике. Она сбросила парик – он лежал на полу голубоватой лужицей, и приглаживала ладонью коротко стриженные мальчишеские волосы.

За прямоугольником окна светился город-корабль в путанице огней и гирляндах света. Гудел на прерывистой ноте забытый кем-то саксофон, небо плыло вместе с тучами, луна белела.

Темная и тихая комната опрокинула Капитана на кровать, и он лежал, голый, жалкий, подтягивая к животу то одну, то другую непослушную конечность. Над ним цвели звезды, пахло лимоном и пудрой, и было много теплого, нежного, струящегося тела.

Книжечка в бархатной обложке приткнулась к парику, и они обнялись: ее страницы и голубые локоны.

Капитан пал в бездну и там успокоился. Бурлящее непослушное мясо, в которое он нарядился утром, устало и перестало работать.

К нему пришла странность. Не осознавая себя, он видел живые картины, кроличьи лапы, какой-то светофор и заодно мучительно составлял и обдумывал будущий мир, за создание которого принялся.

В мире же, которому вскоре предстояло завершить существование, дело обстояло так: на самом раннем рассвете, часов этак в пять, тяжелые двери бункера опознали, подтвердили и пропустили человека, которого все знали исключительно как Командора.

Командор прошествовал на рабочее место и кинул легкий чайный пакетик в кружку с изображением печального ежика. После пакетик был выдернут за хвостик и выброшен, и Командор принялся прихлебывать обжигающе горячий чай.

Перед ним в виде диковинной диорамы разлегся фасеточный мир, заключенный в сотнях экранов.

Командор поглядывал то на один, то на другой и стучал пальцем по кремового цвета панели. Он видел сгорбленных рыбаков, укутанных туманами, с удочками, канувшими в Лету; видел пробуждение помятого господина в клетчатом пальто – господин встал с лавочки в парке, отряхнулся и пошел прочь уверенным деловым шагом. Командор видел, как падает с моста самоубийца с раскинутыми для полета руками, как проститутка бежит в полицию, постукивая каблучками и проверяя, на месте ли диск-копромат, старательно спрятанный в сумочке. Видел, как встает солнце над Краем – заповедником, охраняемым Сэтто Тайгером и оттого совершенно неприступным.

Потом ему надоело. Все было по-прежнему, в мире мало что менялось, а чай закончился.

Командор поднялся, размял плечи и двинулся к выходу. Его подхватил скоростной лифт, потом увлек длинный коридор, потом круглая площадка поплыла в сторону…

Он остановился на маленьком балкончике. Отсюда был превосходный вид: стоял, прижатый к стене скобами толщиной в вековой дуб, прекрасный Ворон, и маленькие человечки наводили на него последний лоск.

Заметив его, один из человечков суетливо кинулся к лестнице, побежал наверх, громыхая ступенями, и вытянулся бравым воякой, чертиком из коробочки.

– Командор!

– Лейтенант.

Командор поискал рукой кружку с чаем, ничего не обнаружил и поморщился.

– Какие прогнозы? – спросил он, кивая на Ворона.

Лейтенант посмотрел вниз.

– Три-четыре дня.

– Три.

– Три.

Некоторое время они молчали, Лейтенант явно нервничал и порывался что-то сказать, но Командор не торопился это заметить.

– Какие-то проблемы? – осведомился он наконец.

– Сюда должна прийти делегация понтифика, – нерешительно сказал Лейтенант. – Нужно благословить Ворона. Синдромеры суеверны, понимаете…

– А вы? – спросил Командор.

– Я тоже синдромер.

– Это военный объект, Лейтенант, – с деланным сожалением покачал головой Командор, – гражданским здесь не место.

– Но…

– Они спонсировали проект, – согласился Командор. – Если я решу спонсировать операции по смене пола, я превращусь в женщину, Лейтенант?

– Нет.

– Никаких понтификов на территории военной базы.

Он еще немного полюбовался на Ворона и пошел обратно. По пути ему встречались то никелированные тележки с нагромождением пластиковых контейнеров, то ремонтные бригады в лиловых комбинезонах, то катились навстречу роботы-уборщики, но все они двигались исключительно упорядоченно и точно, так, что не возникало никакого ощущения сумбура. Так и должна выглядеть военная база, удовлетворенно думал Командор, и никаких тут понтификов, пусть они хоть сто раз заказчики.

Он снова заварил чай и снова выбросил пакетик прежде, чем напиток стал крепким. Потом надел на голову квереон-шлем и полчаса дремал под его контролем: чувство было приятным, будто кто-то тихонько перебирает волосы на затылке. Просто легкий массаж, даже странно подумать, что в это же время в памяти компьютера растет и формируется личность-дубликат, близнец самого Командора.

В два часа появился обед. Командор жевал котлетку в грибном соусе и наблюдал, как в одном из роддомов Фареста появляются на свет раздутые, окровавленные младенцы, и женщины c нежностью принимают их на руки.

И это накануне войны, подумал он. Жизнь совершенно распоясалась, ей плевать на все угрозы. Празднуют, рожают, ловят рыбку…

Синдрому прямо кость поперек глотки. На их половине сейчас бдения, молитвы, серые будни, рабочие часы, продажа шерстяных одеял и противогазов образца позапрошлого века, очереди за спичками и забитые мешками с крупой квартиры. Готовность номер один – первый шаг к лучшей жизни, не омрачаемой присутствием и влиянием весельчаков из клуба «Апокалипсис» и стриптиз-бара «Шесть сосисок».

Переключать мониторы на камеры слежения за Свободой было запрещено, но Командор такие запреты от гражданских лиц запретами не считал и протянул руку, сменил картинки диорамы.

Рыбак собирает снасти, кутаясь в непромокаемую куртку. Рядом горит костерчик. Дамочка с плохо подведенными глазами шествует в полицию, держа под мышкой строгую папку. Она шлепает по асфальту плоскими подошвами, держится прямо и по-военному. Как таким попадается их запланированный улов? Небось прямо в койке раскрывает папку и начинает проводить допрос.

За углом школы, под деревом, украдкой целуются подростки. К ним с дальнего конца двора несется багровый от натуги толстяк. Пока он далеко и может позволить себе бежать, а когда подойдет ближе, то примется пробираться на цыпочках, боясь хрустнуть сучком или шевельнуть веточку. Ему нужно застать парочку врасплох, иначе будет утерян весь воспитательный элемент.

Командору стало их жаль. Он вспомнил себя: молодого человека с настолько острым восприятием мира, что больно становилось от вида морских волн или западающего за горизонт солнца.

Ее звали Эмми-Ли, и она тоже ходила смотреть на закат и тоже любила волны. Бегала от прибоя, словно от игривого щенка, и ей никогда не надоедало… Белое платье на загорелых бедрах, цветная веревочка на лодыжке. Простые и ясные линии тела, серые глаза в крапинку.

Когда он в первый раз ее поцеловал, ему тоже стало больно: защемило в груди, странно подтянулись мышцы, и не хотелось отпускать руки, не хотелось останавливаться, потому что – а что будет в ее глазах после этого поцелуя?..

Вот было бы весело, если бы в этот момент выбежал откуда-то потный толстяк и началось: позор, как вам не стыдно, не рано ли вам этим заниматься, да посмотрите сначала на свои оценки, я думаю, вашим родителям нужно знать, что…

Настроение у Командора испортилось, и он выключил экраны Свободы.

Квереон-шлем пискнул, одновременно залился трелью коммуникатор. Экраны мигнули и сложились в общую картину: лицо понтифика, очень благородное, очень бледное над черным отложным воротником.