Ваше благородие - Олег Васильевич Северюхин Страница 2

— Понял, — сказал я, — а этот сигнал как, свистком или маханием руки подавать?

— Экий какой ты бестолковый, братец, — терпеливо сказал полковник, — сигнал — это записка, написанная тобой, в которой ты подробненько все и опишешь. А я тебе списочек вопросов дам, которые нас интересуют.

— Да как же так? — возмутился я. — Я все напишу, а канцелярские все прочитают, и пойдет обо мне слава, что я на своего начальника доношу. Нет, я так не согласен. Вы вопрос задавайте, я вам все расскажу, а писать ничего не буду. Любой мою бумагу возьмет и скажет, вот он какой старший писарь Терентьев Христофор Иванович.

Я давно понял, к чему клонит полковник, и просто издевался над ним, изображая из себя наивного простачка.

— Да ты не бойся, братец, — уговаривал меня полковник, — никто твою фамилию и имя не узнает, так как ты напишешь другую фамилию.

— Какую другую? — деланно изумился я.

— Какую себе придумаешь, — сказал полковник. — Вот тебе бумага, бери ручку и пиши. Подписка. Я такой-то и такой даю настоящую подписку жандармскому управлению Главного штаба в том, что буду добросовестно сотрудничать в охране государственных и военных секретов. В целях конспирации все свои донесения буду подписывать псевдонимом… А вот сейчас выбирай себе фамилию, — сказал полковник Петровас.

— Любую? — переспросил я.

— Любую, — подтвердил полковник.

— Халтурин, — сказал я.

— Нет, давай другую, — сказал Петровас.

— Чего так? — не понял я.

— Не надо выбирать фамилии террористов, — сказал он.

— Ну, тогда Колумб, — сказал я.

— А это еще что за хрень? — начал свирепеть полковник.

— Ну, я Христофор, а фамилию, значит, придумал Колумб, тот, который Америку открыл, — сказал я.

— Ну, вот что, грамотей, пиши фамилию Разин, раз тебя все на разбойников да на иностранцев тянет, — сказал жандарм.

Я написал и расписался. Полковник расписочку так аккуратно промокнул мягкой бумагой и в папочку положил.

— Запомни, с этого дня ты Разин и не вздумай никому говорить об этом, а то за разглашение государственных секретов ответственность имеется вплоть до каторжных работ.

В течение последующих трех месяцев я трижды встречался с полковником Петровасом и докладывал ему, кто приходил к штабс-капитану Туманову и какие чертежи приносили ему на рассмотрение. Эка невидаль, в канцелярии все это занесено в журналы учета документов, а список посетителей ведется в книге учета. Возьми эти журналы и делай выписки, если так тебе это нужно.

— Это все хорошо, — говорил мне полковник, — но мне нужно знать, какие они речи ведут, как ругают правительство и государя нашего императора с его супругой. Вот что самое главное.

— Понял, — сказал я, — значит, военную тайну мы будем пускать побоку?

— Как это побоку? — встрепенулся полковник. — Давай выкладывай, что там есть по военной тайне.

— Так что, ваше высокоблагородие, — доложил я, — почти все изобретатели оружия и техники не держат язык за зубами и везде хвалятся своими разработками, о чем пишут даже в газетах. А враг не дремлет, — и я многозначительно поднял вверх указательный палец. — Фамилий я не знаю, но слышал, что один изобретатель танка пытается пробиться к его императорскому величеству, а танк-то совершенно негодный. Вот бы его врагу и подсунуть. Пусть они возятся с этими железяками.

— Молодец, Терентьев, — похвалил меня полковник, — давай, бди, наше дело правое и мы победим.

— Рад стараться, ваше высокоблагородие, — отрапортовал я, повернулся и вышел из потайной комнатки в секретариате Главного штаба.

Если бы еще полковник знал, что обо всем я докладывал с санкции его благородия штабс-капитана Туманова. Анализируя действия своего непосредственного начальника, я, безусловно, прихожу к выводу о том, что он был не меньшим специалистом в работе, которой заведовал жандармский полковник Петровас. Но об этом я расскажу попозже, по мере ознакомления с бумагами усопшего и расшифровки моих давних записей.

Еще я размышлял, как будут выглядеть пометки Марфы Никаноровны и мои записи в памятных записках его благородия, и пришел к выводу, что они нужны для того, чтобы показать, что он был не один, что вокруг были близкие ему люди и они видели все происходящее немного с другого ракурса, чем наш друг. С другой стороны, я в этом вопросе не первый. Всем памятен нашумевший роман Ричарда Олдингтона «Смерть героя», где повествование главного героя переплетается с описаниями автора, и уже непонятно, кто из них есть кто. Я думаю, что наш читатель тоже разберется в этих вопросах и, если понравится, будет читать мои записи и пометки Марфы Никаноровны. Если они ему не понравятся, то он может их пропустить и ничего не потеряет в дальнейшем прочтении записок его благородия.

Глава 2

— Товарищ курсант, ко мне!

Требовательный командный голос остановил меня в полушаге от здания железнодорожного вокзала в городе Свердловске, бывшем в свое время Екатеринбургом. За моей спиной стоял пехотный капитан с двумя патрульными солдатами.

Четко развернулся кругом, четко подошел, четко доложил о прибытии. Подал для проверки военный билет и отпускное удостоверение.

— Так-так, — приговаривал капитан, просматривая мои документы и особенно отпускное удостоверение со штампом Комитета государственной безопасности. — Почему нарушаете форму одежды? — грозно спросил он.

— Извините, товарищ капитан, — сказал я, — но у меня нет нарушений формы одежды, иначе меня бы не отпустили из училища в каникулярный отпуск.

— Как это нет нарушений формы одежды? — чуть не подпрыгнул капитан. — Почему у вас трехцветные погоны, так как курсантские погоны по всем наставлениям изготавливаются из солдатских погон путем нашивания на них ефрейторского галуна без всяких там малиновых кантов. Где вы взяли неуставной мундир? Всем военнослужащим срочной службы положены полушерстяные мундиры из диагонали, а не мундиры из чистой шерсти.

Похоже, что капитан был из тыловиков и разбирался в качестве мундирного сукна.

— Извините, товарищ капитан, — сказал я, — у нас все училище носит такую форму одежды, так как она была утверждена лично наркомом внутренних дел Берией Лаврентием Павловичем, который лично следил за формой одежды подведомственных ему пограничников. Можете посмотреть на мои погоны, они фабричного изготовления и цвет канта аналогичен цвету канта на моей фуражке.

Крыть капитану было нечем. Уставы у нас общие, а вот все остальные ведомственные документы особые. Так и хотелось сказать ему, что пограничные войска — это щит нашей родины, а все остальные войска — это шурупы в этом щите, но зачем дразнить гусей. В училище это у нас не культивировалось и пришло вместе с армейскими абитуриентами.

Повертев