Андрей Ерпылев - Выход силой Страница 20

Поднимаясь по лестнице, Игорь твердо знал, что рухнет, уснет сразу и проспит все сутки кряду. Но тут… Тут он вдруг пробудился. Сердце бухало тяжело, в висках молотило, а сладкого воздуха вдруг перестало хватать. Под покрывалом, льнущим к телу, она была совсем нагой. И Игорь больше не мог думать ни о чем другом. И уснуть он тоже теперь не сможет.

Он ведь… Он ведь купил ее. Купил эту ночь. Купил целые сутки. Отдал пятьдесят патронов. Теперь на долгие двадцать с лишним часов эта девчонка – его законная собственность. Так ведь?

Лариска все откладывала их близость. Стань офицером, потом женишься, потом… Потом дослужишься и до ласк. А тут вроде как внеочередное звание, тупо сказал себе Игорь. Вроде как в нарушение иерархии… Сколько раз ему снилось такое – горячечное, невнятное, – но всегда именно с Лариской.

И вот он всего в шаге от этого. От такого. Может прямо сейчас. Имеет право. А Лариска… Не узнает она никогда.

Но только здесь, рядом с кроватью, глядя на чистые простыни и девушку, ждущую его с непонятным выражением огромных, кажущихся черными в неверном свете ночника, глаз, он вдруг подумал о другом: как неимоверно грязен, как воняет заношенное обмундирование… Стало стыдно и неловко. Вот так все случится?

– Вымыться тут можно где-нибудь? – буркнул он, отворачиваясь: лечь в чистую постель в таком виде показалось ему кощунством.

– Да, там слева от двери… И кувшин с водой есть…

Голос девушки напоминал звук серебряного колокольчика…

Сбросив грязную одежду прямо на пол, пристроив автомат и шпагу в уголке крошечного помещения до потолка выложенного кафелем, Игорь с наслаждением плескался, не обращая внимания на то, что вода ледяная. Главное – ее было много: кувшин больше походил на ведро, а на полочке под небольшим зеркальцем нашелся кусок мыла…

– Я сейчас, – буркнул он, со скрипом сбривая неопрятную бородку, но оставив неуставные усы найденной там же туповатой бритвой, когда дверь приоткрылась, и в щели появился любопытный девичий глаз: слава всевышнему, он уже успел обмотать бедра полотенцем.

– Там ужин принесли, – сообщил глаз и скрылся.

Игорь придирчиво осмотрел в зеркальце свою свежевыбритую физиономию и решил, что выглядит вполне прилично. И пахнет – неведомые доброхоты оставили рядом с бритвой флакон с ядовито-зеленой жидкостью. Полустертая этикетка обещала одеколон «Шипр».

Постояв немного перед дверью, молодой человек набрался смелости и шагнул в пряный полумрак спальни.

– Я у тебя первая была? – девушка лежала рядом с парившим где-то в небесах парнем и осторожно водила тонким пальчиком по его голой груди.

– Ты что! – вяло запротестовал он, чувствуя, что вот-вот провалится в сон: никогда еще он не был так опустошен и обессилен.

– Первая-первая, – тихо засмеялась своим волшебным серебряным смехом девушка. – Я же в таких делах опытная – вижу. Вернее, чувствую.

– Давно?

– Что давно? – удивилась она.

– Давно ты здесь?

– Уже давно, – вздохнула она и села на постели, уже не стесняясь своей наготы. – Порой кажется, что целую вечность…

– Откуда ты родом?

– Какая разница? Это далеко отсюда. Очень далеко. Не вернуться.

– А как попала сюда?

– Продали, – просто ответила она.

Его ошеломленный взгляд она выдержала легко – только глаза ее, огромные и прекрасные, заблестели еще больше.

– Продали, как вещь. Мы, женщины, и есть вещи. Игрушки для мужчин.

– Кто тебе это? Откуда?

Игорь искал слова; спать снова расхотелось. Да, пусть он и сам только что купил эту девушку, купил ее тело, но… Отчего-то показалось ему вдруг страшно несправедливым все, что с ней происходит. Так ему оказалось с ней хорошо, такую благодарность к этому хрупкому созданию он почувствовал, что теперь думать, как ей пользуются другие, было тяжело, неприятно.

– Ты не игрушка! Не для меня… Сволочи те, кто такое говорят! – запротестовал он.

– Мои родители так говорили. Меня и сестер так воспитывали, – она слабо улыбнулась, но в уголке глаза собрались росинки; прорвавшись, сбежала слеза.

– Расскажи, – потребовал юноша.

И она рассказала.

Как жила на отдаленной небогатой станции в большой «семье», как ее с детства готовили стать жрицей любви, как исчезали навсегда старшие девочки, когда им исполнялось пятнадцать, и неведомо откуда появлялись крохи-несмышленыши, еще даже не умевшие говорить… Игорь слушал эту горькую исповедь и только сжимал и разжимал в бессильной злобе кулаки.

– Я тебя уведу отсюда, – пообещал он, когда Инга завершила историю своей недолгой жизни.

– Ты так богат? – улыбнулась она сквозь слезы, дрожащие на длинных ресницах.

– Разве это важно? – нахмурился Игорь.

– За меня заплачены немалые деньги, и хозяин не отпустит меня так просто, – вздохнула она.

– Этот прилизанный слизняк внизу? Да я его…

– Хвастунишка… – узкая девичья ладошка погладила Игорев бицепс. – Пьеро не хозяин, он такой же работник, как и я. И он тоже отрабатывает долг. И все остальные девчонки, и Степан-коридорный. Мы все заложники. И вырваться просто так отсюда нельзя. Не дразни меня, в моем положении вредно мечтать. Давай больше не будем об этом. У нас так мало времени…

– Все равно ты здесь не останешься, – упрямо сказал Игорь, уступая ласке и опускаясь на смятые простыни. – Обещаю.

– Ты спасешь меня от дракона? – Инга засмеялась серебряным колокольчиком, и Игорь закрыл глаза.

По коридору словно пронесся ураган, – они не стали отвлекаться – но еще через несколько минут в дверь загрохотали чьи-то кулаки.

– Открывай! Открывай сейчас же!

Игорь метнулся к автомату, вспомнил, что тот не заряжен, попытался вспомнить, куда дел шпагу, но комната уже заполнялась людьми. Его грубо схватили за руки, ударили по лицу…

– Кто таков? – голого, избитого, крепко держа за руки и плечи, его поставили перед облаченным в черную форму громилой с угрюмой харей, на которой было столько шрамов, что казалось, будто она вся сшита из лоскутов.

– Фальшивыми платит, сволочь! – ввинтился сбоку давешний Пьеро, сжимая в кулачке Игоревы патроны. – Мошенник!

Угрюмый отодвинул человечка будто лишнюю вещь и повторил вопрос:

– Кто такой? Откуда прибыл?

– Пошел ты, – улыбнулся Игорь разбитым ртом.

Если на Первомайской не все знают, что есть на свете Черкизон, то и в Черкизоне не каждому надо знать, что существует Первомайская. Отправят экспедицию за рабами – отобьется ли Батя и его дружина?

– Расскажешь…

Скроенный повернулся, словно собираясь уйти, но вместо этого резко крутанулся на пятке и вломил Князеву ногой под дых. Игоря скрутила в узел чудовищная боль. В голове будто взорвался черный шар, и Игорь полетел во тьму…

Ключ загрохотал в замке железной двери с глазком. Князев очутился на пороге тесного вонючего помещения, заставленного трехъярусными полками. На них сидели и лежали люди – много людей. В воздухе пластами висел сизый дым – многие из сидящих курили, хотя и без того дышать в помещении было нечем: у старшины запершило в горле, будто кошки изнутри когтями драли.

– Ты уж или сюда или туда, – пробасил один из обитателей камеры. – Закрой дверь – весь кайф выходит.

Князев сделал шаг вперед, и дверь с грохотом закрылась, оставив его один на один с этими людьми.

– Иди сюда, служивый, – продолжал все тот же персонаж: жилистый крупный мужчина с покрытой редким седым ежиком головой. – Расскажи нам, болезным, о своем горе-злосчастье.

Одежду избитому Игорю все-таки вернули, обшарив карманы дочиста, но старшинские лычки на плечах не тронули.

У порога лежала белоснежная тряпица, и парень просто перешагнул ее, чтобы не пачкать своими далеко не блестящими сапогами. Сидельцы переглянулись.

– Ну, это понятно, – пресек седой шепотки. – За что загребли тебя, солдатик? Не стесняйся, ответь – здесь все свои.

Послышались смешки.

– Да патронами он вареными фарцевал, – заявил тощий нескладный тип с верхней полки нар, стоящих у самой двери.

Игорь изумился: пока он торчал в предбаннике, где рыхлый невыспавшийся субъект в черном заполнял бумаги и выполнял прочие формальности, весть о его прибытии уже его обогнала. Тюремный телеграф самый быстрый.

– Фармазон, значит, – констатировал седой. – Людей объегоривал? Неуважаемая статейка, дорогой. Эй, ты, сявка! – окликнул он человечка, скрючившегося под нарами, стоящими у двери. – Освобождай плацкарт. Замена тебе пришла.

Какой-то помятый, смазанный человечишко на четвереньках порскнул к хозяину камеры, но тот лениво отпихнул его ногой и он под общий хохот скрылся под другими нарами.

– Тесновато тебе там будет, – участливо сказал седой. – Но что делать – привыкнешь. Надо же с чего-то начинать.

– Возможны варианты, – вклинился еще один из сидельцев. – Машкой станешь – на нарах будешь жить. Правда, возле параши.