Матвей. Внештатный канцелярист - Антон Сергеевич Федотов Страница 20

раз за прошедшие сутки стоял возле очередного казенного присутствия и, словно опытный дегустатор, маленькими порциями позволял свежему воздуху заполнять свои легкие. Для полного счастья ему не хватало лишь ощущения кофейно-коричной горечи, что способен был подарить стаканчик бодрящего капучино. Однако, несмотря на близость к центру, по столь раннему времени достать заветный стаканчик было негде. Возможно, где-то неподалеку и имелись заведения, готовые порадовать очень раннего жаворонка либо столь же позднюю сову порцией бодрящего зелья, вот только молодой человек о них не знал. Как-то жизнь его слишком разогналась с момента приезда в Петербург, а на простые радости вроде составления карты любимых кофеен времени что-то и не хватало.

Вот и наблюдал Матвей за темными водами Мойки, не имея возможности согреться любимым напитком, не обращая внимания на привычную любому петербуржцу морось, стараясь изыскать в своей черепной коробке хоть какие-то дельные мысли. Таковых не находилось после очередного сеанса общения с людьми в серых костюмах, чьи водянистые глаза и ничего не выражающие лица, казалось, будут преследовать его не только во снах, но и за Кромкой, если Великие Весы покажут, что в жизни своей он больше сделал дурного.

Матвей с удовольствием вогнал в легкие очередную порцию свежего воздуха, прямо-таки кожей ощущая ту волшебную ауру города, что вдохновила Ахматову на замечательные строки:

И в памяти черной, пошарив, найдешь

До самого локтя перчатки,

И ночь Петербурга. И в сумраке лож

Тот запах душистый и сладкий.

И ветер с залива. А там, между строк,

Минуя и ахи, и охи,

Тебе улыбнется презрительно Блок,

Трагический тенор эпохи!

Молодой человек, не сводя пристального взгляда с темных вод реки, и сам хотел поделиться с городом радостью от наступления нового дня, наслаждения свежим воздухом, а также счастьем от осознания, что он еще жив. Матвей пошарил в самых дальних закутках своей души, решая, что именно он хочет сказать миру в начале нового дня, понимая, что до великих строк классиков ему не дотянуться никогда, и все же… Через миг молодой человек улыбнулся и с выражением полного умиротворения на лице потянулся со словами:

– Блин, хорошо-то как!

Ну а что? Это тоже чувства и экспрессия! Тот же Пушкин, в мистическую связь с которым искренне верила ранее упомянутая Анна Ахматова, недаром сожалел, что из его «Бориса Годунова» «выпущены народные сцены, да матерщина французская и отечественная»[10]. И писал поэт великий в своей «Телеге жизни»:

С утра садимся мы в телегу,

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: пошел! Е**на мать!

С этими мыслями уже окончательно вернувший себе душевное равновесие Матвей потянулся в карман куртки за телефоном. Его «телега», призванная доставить юношу к дому, сама себя не вызовет! Чтоб ее!

Стоянка ПИУ. День сорок третий от прибытия в столицу Российской империи

– Матвей Александрович, знаете, вы очень… плохой друг, – задумчиво произнесла девушка с интонациями, которые любому понимающему человеку говорили о превосходном родовом образовании, а также о прекрасной работе наставников по постановке речи.

В чем-то парень был с ней готов согласиться. Во всяком случае, действовал он сейчас отнюдь не так, как полагается рыцарю без страха и упрека. А вовсе даже напротив. Но у всего, как водится, была цель.

– Дружба дружбой, а звездюли лучше получать врозь, Ольга Григорьевна, – столь же изысканно заверил ее юноша, делая шаг вперед и в сторону, словно дистанцируясь от своей собеседницы, но даже и не думая опускать указующий на нее палец. В воздухе до сих пор висело брошенное им небрежно обвинение: «Это все она!».

Третий их спутник обвел своих однокурсников слегка ошалевшим от неожиданно разыгравшегося на его глазах спектакля двух актеров взглядом. Затем единственный зритель сего представления не спеша поднял руки, развернул их ладонями друг к другу и слегка нарочито хлопнул ими раза три, отдавая должное актерским талантам Ольги и Матвея, одновременно демонстрируя, что у него в руках оружия нет.

– Браво, молодые люди, – бодро вскричал князь Владимир Сергеевич Волоконский неожиданно поставленным голосом, чье происхождение он тут же бодро и объяснил: – А что, мы тоже могём! Я же в профильном лицее учился. Ди-пло-ма-ти-чес-ком. Лицедейство – наше всё. Вот только впервые наблюдаю, как служитель Мельпомены под сокрытием игры выходит на огневую позицию. Отвлечь внимание противника на даму и… Матвей Александрович, прекратите тянуться к пистолету. В практической стрельбе с вами никто состязаться не намерен. Наоборот! Я здесь, чтобы урегулировать все те… недоразумения, что в тот день испортили нам отдых.

Ольга и Матвей обменялись быстрыми, буквально искрящими от информации взглядами. Сотни оттенков эмоций, смыслов и вопросов были в один миг молчаливо обработаны, после чего было принято единое решение. Кирилл Бобров, с которым они собирались отметить окончание сегодняшних лекций стаканчиком, а возможно, и не одним, ароматнейшего кофе (кто же мог предположить, что вьетнамские фины, равно как и матвеевская традиция пить сей напиток из граненых, по его собственному определению, стаканов, найдет столь горячий отклик в сердцах сразу трех представителей русского дворянства?!), непонимающе переводил взор с одного на другого участника столь странного диалога.

Что ж. Может, оно все и к лучшему. Будь его воля, Воронцов бы тоже был рад держаться от всех этих игр и нюансов подальше. Однако, увы, шансов у него на это более не было. Это в плохом кино обычно можно представить, что, попав на службу и в иные конторы тем образом, каким умудрился сделать это Матвей, есть шанс быстренько отвоевать свою свободу обратно. А если еще и в секретку какую вляпаться, то работать парню на благо родины еще очень долго. Если не до того момента, когда со службы его просто вынесут. Вперед ногами.

Матвей же лишь усмехнулся, но и руку от пояса далеко не убрал. И уж тем более не стал разочаровывать Волоконского сообщением о том, что на огневую позицию выходил не он, а уже успевшая переместить с поясной кобуры в карман нечто убойно-компактное, что уже почти декаду носила после выписки из родовой лекарской Ольга. Молодой же человек в случае конфликта должен был воспользоваться вовсе не любимым «глоком», а кинетическим щитом. А вот об этом не знала уже Демидова.

«Прямо шпионские ясли», – со злой ухмылкой подумал он, но вслух лишь заметил:

– Действительно, Владимир Сергеевич, отчего же и не урегулировать, – слегка расслабился молодой человек.

Тут и до Кирилла,