Завтрашний царь. Том 2 - Мария Васильевна Семенова Страница 20

– Зачем? – только и выговорил Ознобиша.

Костный хруст, выбитые зубы, кровь на камнях подземного хода… Бедный Смоголь, обмякший на руках у порядчика…

– Я пожелал с лица на лицо узреть твоё благородство, о коем премного наслышан. – Топтама широко, обезоруживающе улыбнулся. – Я и в мыслях не держал, что Заоблачный Полководец одарит меня наивысшей удачей. Служка, что всюду сопровождает тебя, без раздумий сбросил личину лишь для того, чтобы уличный мальчишка сохранил владение пальцев!.. Отважная сестра государя возвысила мой дух, дав полюбоваться подвигом чести. Такой дар не вручается без отдарка. Мне кажется, ты уже догадался, что в твоей стране я назвался малым именем, принятым ради похода…

Ознобиша потянулся к шапке, собираясь преклонить колено перед шагадом. Газдарайн Горзе удержал его.

– Славные дщери Хур-Зэх не брезгуют одеваться в мужское, чтобы выиграть скачку или отомстить за родню. Целомудренная тайна царевны неприкосновенна, советник. Но скромный телохранитель Топтама всё же тщится надеждой, что ему позволят ещё перемолвиться с маленьким служкой, не дающим спуску обидчикам.

Безымень

В Выскиреге много колодцев.

Есть питьевые. Туда трещинами течёт влага с капельников, с залежей снега, венчающего утёсы.

Есть сущие пропасти, что уходят на страшную глубину и сообщаются с морем. Вековечный Киян размеренно дышит, вода в нём, как говорят выскирегцы, заживает и западает. Когда меняется прилив, морские колодцы возмущаются и бурлят. Толкучая зыбь слагает на поверхности почти различимые лики. Перетекая подземными дудками, вода ревёт, свищет, рокочет… вещает почти человеческими голосами.

К морским колодцам девки ходят гадать о суженых.

Вглядываясь, как в туманное зеркало, в тёмную неспокойную воду, силятся рассмотреть мужской облик у себя за плечом. Слушают зыки в глубине: вдруг да имечко прозвучит?..

– Звали её Сватавой, – рассказывал Сибир. – Матушка говорила, на старом языке это «приносящая счастье». Хороша была – глаз не отвесть! Сама рыбацкая дочерь, а сговорили её за справного зверобоя, он на дальние острова с ватагой ходил. Сказывают, не токмо волей родительской плат внахмурочку повязала. Рада-радёшенька была доброго молодца обнимать. И вот уж и рубахи посадские сшила, вот уж и рукобитье свершили… да тут пала с островов буря. Расходился Владыка Морской, острогу воздел!.. И вынесло к Ожерелью дощечки от жениховой лодьи. Оно, Ожерелье наше, о ту пору впрямь зелёное красовалось. Песок белый, чистый, волнами умытый. Я мальчишкой туда под парусом плавал, берега жемчужные помню.

Сибир нёс цельную волоху, снятую с белого оботура. Ту самую, что стелили царевичам для выхода к хасинским гостям. Царевна Змеда так пристально слушала о намеченном гадании, что Эльбиз загорелась: «А пошли с нами, сестрица? Вдруг тоже лицо разглядишь, имя услышишь?»

«Нет, нет, – отреклась Змеда. – Куда мне…» И заробела пойти. Однако меховую шкуру дала, попросив рассказать потом, что колодец откроет.

– А я слышала, – вставила Эльбиз, – не дощечки там были. Выловили рыбу острорыла, брюхо взрезали, а в брюхе отъеденная рука со знакомым кольцом!

Сибир переложил громоздкий свёрток с плеча на плечо. С кем спорить взялась! Он-то выскирегским легендам от колыбели внимал!

– Люди, государыня, что угодно соврут для пущего страха. Их слушать, вечорнего случая не узнаешь, ветхость старобытную и подавно! Не глотали рыбы ничьих рук, как есть обломки прибило. Померкла Сватава… побежала не глядючи… и то ли сиганула в колодезь, то ли оступилась… городьбу над устьем потом только сложили. Так и не сыскали бедную девку, отлив был, утянуло водой незнамо куда.

– Сама прыгнула! – решила царевна. – Это с мостика оступиться можно, умом помрачась. А в глубокую пещеру случайно не забежишь, не улица проходная.

Извилистый ход в самом деле всё время спускался, и притом круто.

– Я ещё слышала, собачка у Сватавы была, – сказала Нерыжень. – Выть ходила к колодезю. Потом тоже пропала.

– И теперь людям, кто лишнее гадает, далёкий лай слышится. Остерегает, – кивнул Сибир. – Ну так вот. Собрали бедной Сватаве пир поминальный… тут пропавший жених в дверь и вошёл. Оказалось, чужой корабль ватажников спас. Узнал про невесту, весь белый стал. Ввадился посиживать у колодезя, по имени звать. Так с горя и зачах. А вскорости примечать стали, что колодезь правду вещает, когда спрашивают о сердечных делах.

Порядчики, друзья Сибира, загодя проследили, чтобы к месту гадания не совался праздный народ. Пещера, с её вечными сквозняками из бездны, прежде была глухим закоулком, какими изобиловал Выскирег. Пол – глыба на глыбе, сверху каменные сосульки. Со времён «Приносящей счастье» люди здесь устроили почти храм. Выгладили свод, убрали обломки, огородили кладкой устье провала…

Царевна сразу подбежала к колодцу, глянула за край, прислушалась. Внизу не слыхать было никакого движения, даже плеска. Лишь негромко, однозвучно пел сквозной ветер. Это значило, что до поверхности, могущей что-нибудь показать, было много саженей. Эльбиз вытянула руку со светильником, но ничего не увидела. Отвесную дудку заполняла густая, как кисель, тьма.

Сибир тоже подошёл, посмотрел, удивился:

– А пора бы приливу.

Эльбиз отвернулась, стала хмуро смотреть на устье прогона, которым они сюда пришли.

– Всё зря! – сказала она. – Это знак мне! О чём гадать собралась, если всё уже решено!

Досадное восклицание рассыпалось отзвуками. В одной стене заплакало, в другой – засмеялось. Тени камней изготовились восстать провидицами с шёлковыми повязками на глазах. Вещий колодец любил почтительную тишину.

– Решено будет, когда решат. А пока – вилами на воде, – вполголоса возразила Нерыжень. – Не сворачивать стать, коли пришли.

Сибир разостлал волоху – хвостом к колодцу, мордой прочь. Девки сели, прижались. Сибир длинным чапельником обвёл обережный круг и сам ступил внутрь, потому что Сватава бывала щедра, бывала строга, бывала проказлива.

– Мы же сегодня не смеялись, не веселились? – шёпотом понадеялась царевна.

Нерыжень подтвердила:

– Воды грязной не лили, золу на улицу не метали.

– Дров не пилили.

– Ещё и блинов напекли Сватаве на онученьки, чтобы ей сети не подворачивать.

– А если спросит, сколько звёзд на небе?..

Обе помнили чудесный шар Тадги, но бесплотный дух ждёт заветного слова, и верный ответ был:

– Звёзд – сколько шерстинок на боку у чёрной коровы, а другого счёта им нету.

Сибир вытряхнул белёный столешник, накрыл девок. Если Сватава явится гневная, вместо гадальщиц ей предстанет сугроб.

– А ты спрашивать будешь? – прошептала царевна.

– На что мне, – тихо ответила Нерыжень. – Ты иголка, я нитка.

В недрах колодца явственно зашумело.

– Прилив поспевает! – встрепенулась Эльбиз. – Сватава идёт!

Вскочила, бросилась смотреть. Переступила бы круг, да Нерыжень поймала за пояс, утянула назад.

– Ну тебя! – рассердилась царевна. – Как отсюда что-то увидеть?

– Отсюда все смотрят. Всё видят, кому суждено.

– Я…

– Ты, свет, зачурайся сразу. Помнишь? «Чур сего места!» А то вместо ответа безыменя узришь, призрака страшного.

– Это не полая вода ещё, – разрешил девичьи споры Сибир. – Так,