Олег Синицын - Запретная дверь Страница 21

— Не перевирайте! Бог никогда не общается с человеком напрямую. Он всегда являет свою милость через кого-то или что-то.

В дверь заглянула медсестра и повелительным кивком позвала старика в коридор, очевидно на процедуры. Он оставил книгу на тумбочке, заложил ее очками и, шаркая тапками, вышел в коридор. Через секунду из-за двери грянул его хохот.

Андрей тоже усмехнулся.

В палате их осталось трое. Точнее сказать, двое — подросток в наушниках находился где-то далеко отсюда. Андрей и отец Кирилл оказались один на один.

— Меченый, — произнес священник.

Улыбку как рукой сняло.

— Что, простите?

— Ты меченый.

По внутренностям пробежал нехороший холодок.

— Вы о шраме? Это после автокатастрофы… — Андрей поспешил добавить. — Несчастный случай.

— Случай? — широко, ощерился поп, показав крупные зубы, неровно торчащие из десен. — Нет, сын мой, ошибаешься. Случаев не бывает.

Он придвинулся к Андрею. От него густо пахло церковью: ладаном, воском и вином. Лицо отца Кирилла сделалось загадочным, даже слегка страшным. Правый глаз выпучился, словно вот-вот выскочит из орбиты.

— Понимаешь, не бывает случаев у людей, — заговорил он доверительно, оглядывая Андрея этим жутким глазом. — Если что-то произошло, это не случай. Это Ему так надо.

— Да что вы! Честного человека выкидывают с работы и он кончает жизнь головой в духовке — Ему так надо?

В мыслях фраза выглядела не столь похожей на нынешнее положение доктора Ильина.

— Был человек на земле Уц, имя его Иов; и был человек этот и непорочен, и справедлив, и богобоязнен, и удалялся от зла. Были у него сыновья, дочери, был у него скот. Но Бог отнял сначала имущество, затем детей, потом язвами покрыл его тело… Почему Он поступил так со своим лучшим праведником?

— Не знаю. — Андрею не хотелось ворошить библейские темы. Да и собеседник его пугал.

— Чтобы укрепить веру! Все, что происходит с людьми, имеет смысл. Но нам, ходящим по земле, понять высшие замыслы не дано.

— А предположения есть? — язвительно спросил Андрей. — Насчет его замыслов?

— Может взрастить душу. — Низкий баритон священника проникал куда-то внутрь. Кровянистый, выпученный глаз пугал до смерти. — Может укрепить в вере, как Иова. А может подготовить для важной миссии.

Андрей в отчаянии глянул на подростка. Если бы тот хлопнул ресницами или повернулся на бок — в общем, как-нибудь показал, что жив, — Ильину было бы не так страшно. Но парня словно выключили.

— Он отметил тебя, — продолжал поп. — И это не случайно. Перед тобой открылся путь, ты должен идти по нему и не задавать вопросов. Когда будет нужно, Он подаст знак…

Скрипнула дверь.

В палату снова заглянула процедурная сестра, и наваждение моментально исчезло. И жуткое лицо, и выкатившийся глаз. Словно из священника ушло некое существо, проступившее сквозь его облик.

— Батюшка, — смиренно сказала сестра, — Господь призывает на рентген.

— Рясу надо будет снимать? — спросил отец Кирилл прежним голосом, которым рассуждал о медицине и пиве. Он снова выглядел простодушным деревенским попом. Подросток шевельнулся, открыл глаза и, оттянув наушник, прочистил указательным пальцем слуховой проход. — Мне бы не хотелось без рясы, а то у вас сестры молоденькие ходят. Увидят вдруг батюшку в трусах, несовместимо как-то с благоверным образом.

— Наши сестры и не такое видели, — задумчиво произнес Андрей.

— Да? — коротко удивился священник. — …Так вот, я бы, конечно, спросил у своего начальника: отчего у меня руки иногда трясутся, словно после праздника Троицы? Но больно отвлекать неохота.

Он крякнул, поднялся и тяжелой поступью вышел из палаты. Его ряса сзади была мятой. Андрей услышал, как в коридоре отец Кирилл обратился к медсестре и получил кроткий ответ, что божье благословение могло быть щедрее в отношении ее зарплаты. Подросток переключил альбом в МРЗ-плеере и, откинув голову на подушку, снова вырубился. Андрей неподвижно сидел возле пустой кровати, словно ужаленный парализующим ядом. На коленях лежала медицинская карта, раскрытая на чистом листе, где должен будет стоять диагноз. В ушах продолжал звучать голос батюшки, пересказывающий историю Иова, а перед глазами маячил налитый кровью глаз.

Андрей сидел так около минуты, затем тряхнул головой и принялся писать.

Буквы получались резкими, острыми, напоминая мозговую активность на ЭЭГ в фазе быстрого сна. Покрыв записями половину страницы, кончик шариковой ручки стал оставлять лишь вдавленные следы. Андрей вытащил стержень и с досадой убедился, что в нем закончилась паста.

При себе запасной ручки не было. В палате тоже. Пришлось бежать в ординаторскую. Во внутреннем кармане его пиджака лежал «паркер» с позолоченным колпачком, подаренный еще Анжелой. Когда Андрей полез за ним, пальцы наткнулись на торчащие из блокнота края тетрадного листка.

Первая мысль была: почему он лежит здесь, а не в кармане халата? Затем доктора Ильина пронзило острое, как пика, воспоминание.

Он развернул лист и уставился на неуклюжий карандашный набросок, сделанный два дня назад. Голос отца Кирилла, все еще бормочущий что-то у него в правом ухе, вдруг отчетливо произнес: «Когда будет нужно, Он подаст знак».

Авторучка и те мелочи, которые Ильин собирался ею записать, моментально вылетели из головы. Стены ординаторской вдруг раскрылись, потолок исчез, и Андрей обнаружил себя на равнине. Перед ним возносилась в небо могучая статуя. Разведенные в стороны руки словно приглашали войти в ее владения. Глядя на каменное изваяние, Андрей неожиданно вспомнил, о чем думал во сне.

Два мира — сновидение и реальность — сошлись в карандашном рисунке, который он держал в руках.

Перельман оторвался от компьютера, на котором одним пальцем набивал перечень препаратов, требующихся для отделения, и удивленно посмотрел на ворвавшегося в кабинет Андрея.

— Ну что, есть мысли насчет священника? — спросил Миша.

— Мне надо домой, — сказал Андрей. — Миша, отпусти меня, пожалуйста.

Перельман озадаченно потер переносицу.

— Это из-за Кривокрасова, да? Хочешь поговорить об этом?

— Нет. Мне просто надо домой. Очень надо.

Перельман был не слишком доволен, но отпустил его.

Андрей не помнил, как добрался до Садовой улицы. Войдя в квартиру, не снимая ботинок, он сразу прошел в гостиную.

Пухлый том энциклопедии в красных корках стоял между справочником лекарственных средств и книгой «О вкусной и здоровой пище» в глянцевой суперобложке. Вытащив его, Андрей принялся лихорадочно листать страницы. На некоторых останавливался, разглядывая фотографии, недовольно качал головой и листал дальше. Он чувствовал, что разгадка близка. Быть может, через двадцать… через десять страниц…

Перевернутый лист открыл длинную фотографию. Андрею хватило одного взгляда на нее, чтобы гостиная закружилась перед глазами.

— Боже мой!

Сорокаметровая каменная статуя Иисуса Христа раскинула руки над солнечным городом, расположенным на берегу изумрудно-голубого залива среди скал и зеленых холмов. Она действительно напоминала огромный крест, а поза, выражение лица и длинный балахон в точности соответствовали тому, что Андрей видел во сне.

Надпись под фотографией гласила: «Рио-де-Жанейро».

— Боже мой! — пролепетал Андрей. — Это невозможно!

Альбина проснулась очень рано, как обычно. Немного понежилась в кровати, разглядывая журнальные вырезки в рамках на стене, затем встала, умылась, расчесала волосы, простирнула некоторые вещи, оставленные с вечера. В ванной ее настиг запах жарящихся блинчиков. Хозяйка квартиры, глухая на левое ухо бабушка, поднялась чуть свет и уже вовсю занималась стряпней.

Войдя на кухню, Альбина поздоровалась с ней, налила воду в чайник и поставила его на плиту.

— Кофе свой опять? — спросила хозяйка.

— Угу, — кивнула девушка.

— Покушай Лучше блинчиков. Вон какая худущая.

— Да нет, спасибо.

Хозяйка, велевшая называть себя тетей Таей, задалась целью сделать из Альбины девушку достойных форм, о чем сообщила в первый же день их знакомства. Приговаривая, что с такой худобой в доктора не берут, она жарила блинчики, оладьи, яичницу, пекла пирожки, плюшки и рулеты. Альбина изо всех сил уклонялась от холестериново-мучного изобилия, хотя иногда, особенно по вечерам, когда возвращалась после работы уставшая и голодная, не могла устоять перед блюдом на кухонном столе, накрытым вафельным полотенцем. По утрам же она завтракала мюсли и кофе. Если тетя Тая настаивала, брала немного печева в больницу, где угощала других ординаторов и медсестер.

Заварив чашку кофе, она вернулась в свою комнату и удобно устроилась за столом перед раскрытым томом «Клинической неврологии». Подработка курсовыми и репетиторством позволила ей оставить общежитие и снять эту комнату на окраине Питера. Комната была крошечной, два на три, но с большим окном, из которого вечерами можно наблюдать закат. На шести квадратных метрах умещались кровать, дореволюционный шкаф и небольшой стол, за которым девушка работала, читала книги по психиатрии и неврологии, иногда ужинала. Несмотря на тесноту, Альбина была счастлива. Впервые за много лет у нее был свой дом, впервые она ни от кого не зависела.