Илья Тё - Броневой Страница 21

До окна от «Васпа» – пять метров. От окна до вражеской машины – сто двадцать пять метров. На фронтальном экране чужой танк лежал просто как на ладони.

– Огонь, – боясь спугнуть тетушку удачу, прошептал Малярийкин.

Бронебойный вырвался из огнедышащего жерла, прошел сквозь окно барака, не задев стены, и вонзился во вражескую плоть! Кажется, внутри вражеского корпуса даже не поняли, что произошло. Башню вырвало так, словно с пластмассовой игрушки ее сорвал рассерженный мальчуган. С дистанции сто метров прямой наводкой даже орудие «Васпа» творило чудеса. Жив ли соперник-танкист? Глупый вопрос. Судя по языкам пламени, вырывавшимся из круглого отверстия, которое только что закрывала бронированная башня, там не было даже тела – разве что пепел.

Малярийкин откинулся на сидушку. Ну что ж, первый есть! В прошлом бою было пятеро. Интересно, побьет ли сегодня рекорд? Да ладно! Взрыв и выстрел наверняка привлекли внимание. Судя по турнирной таблице, половина участников сегодняшнего боя в локации Тотенкопф уже истреблена. Остальные ползали по округе, выискивая жертв, набирая чужими жизнями игровые очки. И сейчас, привлеченные взрывом, гибелью соперника и неожиданной активностью нового участника противостояния, уверенно потянутся сюда. Дай бог!

Маляр посмотрел на одну из видеокамер – ту самую, в которой отражался только что подбитый вражеский танк. Там умер человек. Только что. И убил его лично он. Малярийкин Петр Викторович. Не кто-то другой. Он.

Ощущал ли при этом что-нибудь Малярийкин? Да пожалуй, что ничего. Вот она, печаль, да. Черствость. Внутренняя черствость и пофигизм.

Потерев рукой глаза, Маляр отогнал от себя гуманистические мысли и пробежался взглядом по всем экранам. Он не ошибся. На площадке осталось не так много вражеских машин, и братья-враги по оружию, привлеченные возможностью срубить еще одного фрага, вырваться вперед, обогнать соперников, ползли к его стационеру[6] со всех сторон.

У них было на это право. Большинство участников нынешнего сражения в Тотенкопфе опытнее, чем он. И имели более мощные корпуса. Статистику перед боем видели все. И каждый думал – Маляр слабее. Машина лучше, пукалка лучше, бронирование лучше. Но сам пилот – хуже. Прошлая победа в Ливане объяснялась, как теперь четко понимал Малярийкин, только превосходством третьего «Васпа» над бесплатными корпусами новичков. А также советами Байбулатова. Сейчас расклад иной.

Каменное здание барака ничуть не гарантировало безопасность. Напротив, только создавало ее видимость. Любой из участвующих в бою танковых корпусов мог кататься сквозь местные домишки, как сквозь макеты из карамели. И все же… шанс был. И был, по мнению Малярийкина, крайне неплохой именно из-за здания барака.

Узкие улочки между каменными стенами и строениями не позволяли маневрировать. Чисто психологически. Если есть улица и на ней нет врага, то и ломиться сквозь стены зданий никто не станет. Хотя бы чтобы не привлекать внимание потенциального противника, невидимого и ползущего по параллельной улице. В Тотенкопфе не было открытого пространства: негде лавировать, совершать сложные маневры. В то же время поверхность здесь была совершенно ровная. Серьезных укрытий в виде возвышенностей или низин, за которыми крупная машина могла бы спрятаться не только от взора, но и от бронебойного снаряда, не было также. Сама локация сталкивала бойцов нос к носу с оппонентами, которых они не выбирали.

В этом, как неожиданно понял Маляр, и заключалась суть Тотенкопфа.

Стены и здания лишь создавали иллюзию закрытой локации, городского боя. На самом деле Тотенкопф был полем. Идеально ровной доской. Простреливаемой из конца в конец во все стороны.

Конечно, с одного края локации стрелять в другую бесполезно – снаряд долетал, но броню повредить не мог, да и попасть практичеки нереально, однако суть состояла именно в этом. В открытости. Завуалированной под скрытность. Тотенкопф вовсе не был городом. Он был большой комнатой, заставленной спичечными коробками!

С двух противоположных сторон улицы показались танки.

Медленно. Явно его не видя.

Осторожничают, крадутся. Готовы ко всему.

Но не видят!

Маляр повернул башню вправо – ориентация на правое окно. Ракурс отличный. Прямой наводкой по правому сопернику. Расстояние сто сорок метров.

Потом повернул башню влево – ориентация на левое, более дальнее и еще более маленькое окно. Ракурс хуже, но враг в прицельной сетке с увеличением – тоже как на ладони. Прямой наводкой, расстояние двести пятьдесят.

Запомнить угол возвышения. Запомнить угол разворота.

В обе стороны – огонь!

Разворот вправо – выстрел.

Разворот влево – выстрел. Буквально с двухсекундной разницей.

Малярийкин замер.

Вокруг разливалась пронзительная тишина.

В реальном бою после произведенного выстрела машина однозначно себя выдавала. Компьютеризированная техника могла рассчитывать местоположение стреляющего по баллистической траектории. В игре было не так. При любой самой навороченной технике внутри кабины боевой машины данные на обработку полученной информации поступали только на обзорные мониторы. Для восприятия человеком. И только им. Это было слабое звено.

Вряд ли человеческий глаз, даже самый зоркий, мог заметить, как из маленького окошка вылетает снаряд. Дым и пыль, поднимавшиеся после этого в течение пары минут при беглом осмотре и десяти-пятнадцати минут при внимательном осмотре, могли выдать место, откуда произведен выстрел. Но не раньше. А главное – при выстреле через оптическую просеку не видно самой вспышки выстрела. Она пряталась – в глубине здания. Из окна или полосы пролома вылетал только снаряд!

Остаток времени в Тотенкопфе Малярийкин тупо сидел в своем лжеукрытии («лже» – потому что реальным укрытием от танкового огня оно не являлось) и шмалял вражеские машины с регулярностью одна в пятнадцать-тридцать минут. Враг обычно осторожно заползал на одну из простреливаемых Маляром улиц и, не находя противника, осторожно пер дальше, готовый выстрелить в любой миг, как только кто-нибудь появится из-за угла.

Но никто не появлялся. Малярийкин спокойно выжидал, пока дистанция не станет оптимальной, наблюдая за противником сквозь очи видеокамер на чердаке. Выпускал один-два снаряда сквозь микроскопические окна (а иногда и прямо сквозь стену) с расстояния в пятьдесят-сто метров. В упор. И затем не производил ни единого лишнего движения, почти не дышал.

Подобная примитивная тактика приносила потрясающие плоды. Число подбитых оппонентов росло как на дрожжах. Спустя два часа Малярикин с легкостью выбился в лидеры турнирной таблицы. И не без удовольствия наблюдал, как мощные попадания его орудия буквально сминают вражеские машины сокрушительными выстрелами накоротке. Пушка третьего «Васпа» победно клокотала раскатами грома, стабилизаторы работали на полную, чтобы оружие откатом не швыряло к противоположной стене.

Фраг!

Смертоносный процесс затягивал. Малярийкин вскоре забыл про управление танком, полностью, до последней своей клеточки превратившись в снайпера-стрелка. Он словно слился с пушкой, почти физически переживая каждое мгновение от выстрела до попадания в цель.

Фраг!

Секунды перезарядки отсчитывались в голове автоматически. Наводя орудие на очередного несчастного, Маляр ощущал несравненный восторг. Адреналин пульсировал в венах, сердце стучало, нервы звенели.

Фраг!

И только когда количество мертвых танков на каждой улице превысило две-три единицы, новые машины, прибывавшие одна за другой к месту бойни, стали понимать, что сталкиваются не просто с точкой, где проводилась дуэль, а с полноценной засадой. Но даже это не помогало. Уничтожать все дома подряд вслепую в условиях ограниченного остатка снарядов ни один танк не стал. Были попытки обойти злополучное место с тыла и фланга. Но все они приводили лишь к тому, что очередной «умник» оказывался под огнем Малярийкина не на этой улице, а на соседней.

Спустя еще какое-то время Малярийкин даже не сразу понял, почему перестали появляться танки. На фронтальном мониторе таблица снова обнулилась, показывая на отдельно очерченном экране номер единственного выжившего.

Но победитель почему-то указан не был.

Помимо затрат на починку боевого корпуса, а также в силу необходимости оперативно передвигаться по городу, Байбулатов, вернувшись в ангар после бойни на Тотенкопфе, убедил Малярийкина потратить кусок доставшегося после первой победы лаве на индивидуальный транспорт. Причем предложил ему свой. Байбулатов передвигался по дистриктам на относительно новом (десять лет пробега по Сибири) американском «Студебеккере». Это был джип с дугами, кенгурятником, задорным литьем и окраской хаки – то есть модным и навороченным. И его, конечно, старый подонок Малярийкину не отдал бы. Однако помимо ездовой ежедневной тачки у Байбулатова имелся и второй аппарат на замену – еще более древняя «Кобра», названная так в честь знаменитого в годы Второй мировой войны (той самой, которая была до Третьей) американского истребителя. Выпуск этой автомашины начался как раз перед Войной-Смерть в независимом государстве Иллинойс, и в Сибирские автономные зоны они поставлялись в те годы в очень больших количествах. В меньших, чем из Южной Африки, но все же. При этом многие ТС этой марки до сих пор (то есть после войны уже) оставались на ходу. Что, безусловно, делало честь производителю. В общем, Байбулатов убедил Малярийкина купить у него эту развалюху, что Малярийкин, на радостях победы, и сделал.