Валерий Алфеевский - По памяти и с натуры 1 Страница 21

Помню нашумевшие его статьи в «Комсомольской правде» против АХРРа, которые произвели тогда своей шумной агрессивностью большое впечатление, его статьи против РАПХа, которые отличались по тому времени бесстрашной откровенностью, из-за которых накануне падения РАПХа он жестоко от РАПХа поплатился. Долгое время он был в нетях и только после войны начал печататься и как-то неожиданно превратился в маститого Владимира Ивановича, на счету которого появилось много книг, таких, как книга о Петрове-Водкине, об ОСТе, и такая хорошая монография о Мавриной.

Уже не было ОСТа, но помещение еще оставалось при МОСХе, где была организована студия по повышению квалификации. Художники собирались в ней по вечерам и рисовали обнаженную модель.

В этом помещении бывшей студии Якулова, в маленькой, узкой комнате, жил его родственник, художник Аладжалов. Вся комната до потолка была увешена картинами с изображением обнаженных восточных красавиц и производила впечатление гарема. Однажды вечером на сеанс пришли сразу три натурщицы. На кухне начали готовить восточные блюда. Такое занятие рисунком имело все основания превратиться в оргию. После этого с повышением квалификации было покончено и студия прекратила свое существование.

Помню, что мы тогда испытывали потребность показывать друг другу свои работы. Условились, что при обсуждении будем предельно правдивы и искренни.

Мы собирались чаще всего у Левы Зевина. В маленькой комнате было тепло и уютно. За чаем с черным пайковым хлебом весело и заинтересованно обсуждали наши работы. Работы свои мы разбирали так, как если бы это было лоскутное одеяло, оценивали живопись по кускам, не обращая внимания на ее внутреннее содержание, как будто это было само собой разумеющимся. Участниками этих обсуждений чаще всего были художники Филипповский, Аксельрод, я, Лева Зевин, иногда Берендгоф, актер Чувелев и другие.

У нас было много свободного времени, много работали с натуры, писали подмосковные пейзажи, портреты. Я писал композиции. Помню, что выставлялся крайне редко, не очень довольный тем, что тогда делал.

У меня, как у многих молодых художников, наметился отход от условных решений, я ощущал усталость от авангардистской риторики, стремление обратиться к природе. Я, как и многие из моего поколения, со спокойной душой отдавался советам натуры, не считая, что возможности непосредственного восприятия жизни, опирающиеся на проверенные веками традиции, полностью исчерпаны.

Зарабатывал я на жизнь главным образом графикой, стараясь обеспечить себе возможность, время для бескорыстной работы. Бескорыстной работой была для меня живопись.

Весной тридцать восьмого года во Всекохудожнике проводилась перерегистрация членов кооператива. На одном из просмотров я показал свою живопись, и после лестного о ней отзыва, опубликованного в газете «Советское искусство», я был законтрактован по живописи на создание картины с выплатой мне ежемесячного жалования.

Эти последние до войны годы я смог заняться живописью, которую любил больше всего.

В противоборстве идей и направлений в нашем искусстве по законам взаимного проникновения образовался тот сплав, который послужил фундаментом искусства сегодняшнего дня.

Моя работа в газете «Советское искусство»

Осенью 1934 года я был приглашен редакцией «Советское искусство» на работу в качестве художника-репортера. В мою обязанность входило посещение спектаклей, главным образом премьер. В антракте за кулисами я делал рисунки актеров — главных героев пьесы.

В те времена в газетах и журналах был распространен жанр так называемого дружеского шаржа, в котором не было ничего дружеского, и только само название снимало ответственность с художника и редакции. Рисунки эти носили очень условный, стилизующий характер, и жанр этот раньше меня нисколько не привлекал.

Мои рисунки должны были сопровождать рецензию на спектакль и, как правило, появлялись в газете без промедления. Работа была всегда срочной, рисунки надо было делать в считанные минуты и наверняка. Работал я с увлечением и почти каждый день.

В те годы в Москве появилось множество новых театров, театров- студий со своими программами и премьеры следовали одна за другой.

С самого начала, преодолевая известное волнение, я старался, не отходя от натуры, передать в своих рисунках не только театральную маску, но по возможности образное содержание роли. Конечно, не всегда мне это удавалось.

Рисунки в основном нравились и появлялись почти в каждом номере, их печатали также «Литературная газета» и газета «За индустриализацию». Несмотря на достаточно искаженное воспроизведение рисунков, была радость видеть их напечатанными.

Актеры позировали с величайшей готовностью, для них мой рисунок, помещенный в газете, стоил хвалебного отзыва в рецензии. Не было случая, чтобы они выражали свое недовольство рисунком, даже тогда, когда я их уверял, что рисунок не получился. Многие актеры, позируя, пытались мне помочь, входили в роль, разыгрывая отрывки из спектакля. Актрисы кокетничали, наивно уверенные в моей способности передать всю неповторимость их сценического и женского обаяния.

После премьеры участники спектакля и гости собирались в кабинете директора, а иногда «Жургазе» за щедрым угощением. Среди гостей можно было встретить видных театральных критиков, режиссеров и актеров других театров, художников и драматургов. Обсуждения проходили оживленно, в атмосфере непринужденности, а иногда заканчивались танцами. Я с удивлением замечал, что не узнаю разгримированных актеров, которых только что рисовал.

Кроме работы в театре, я ездил на совещания драматургов и режиссеров, где также делал рисунки для газетного репортажа.

Я нарисовал и напечатал тогда в газетах портреты В. Мейерхольда, В. Марецкой, С. Михоэлса, А. Коонен и многих других. Вспоминаю, как однажды Мейерхольд, рассказывая о своей работе над «Пиковой дамой», легко вскочив на стол, с неподражаемой грацией показал, как танцует Асенкова на столе, среди бутылок.

Работал я в театре два года, с 1934 по 1936-й. За эти годы я сделал множество рисунков, большая часть которых была утеряна. Часто я дарил свои рисунки актерам, стараясь выбирать лучшие.

Много лет спустя я подарил Р. Симонову рисунки, сделанные мною к его постановке в Театре Вахтангова «Человеческой комедии». В ответ Рубен Симонов подарил мне свою книгу о Вахтангове с надписью:

«Уважаемому Валерию Сергеевичу с благодарностью за редкий для меня рисунок Герцога Шолье. Рад нашей встрече и надеюсь на последующие, которые будут такими же приятными.

С уважением. Рубен Симонов

4 апреля 1961 года».

5. Портрет Всеволода Мейерхольда. 1935

Несмотря на кратковременность моей работы в газете, работа эта принесла мне не только радость общения с искусством театра, но и способствовала расширению моего художественного кругозора. И я до сих пор испытываю благодарность за удачу, которая тогда выпала на мою долю.

Строгая выверенность композиции мизансцен привила мне вкус к композиционным решениям, а характерность и выразительность театральных персонажей отвечали некоторой моей склонности к гротеску и способствовали интенсификации средств художественного выражения.

Мне довелось за этот короткий период времени повидать великое множество спектаклей, многие из которых стали легендой. Мне посчастливилось видеть спектакли Мейерхольда — «Ревизора» и «Даму с камелиями»; «Оптимистическую трагедию» в Камерном; «Леди Макбет» у Немировича и почти все интересное, что тогда шло на московской сцене.

В эти года многие художники-станковисты ушли в театр, а с ними в театр пришли свежие идеи. В театре с успехом выступали такие художники, как В. Фаворский, А. Гончаров, В. Татлин, А. Тышлер, П. Вильямс, Г. и В. Стенберги, Ю. Пименов, А. Лабас и многие другие, ставшие не только полноправными участниками спектакля, но подчас и главными действующими лицами.

6. Портрет Веры Марецкой. 1934

Я мало что могу рассказать об актерах, которых рисовал. По характеру моей работы, по ее мимолетности общение это было поверхностным и, как правило, не имело продолжения. Все то, что я здесь написал, всего-навсего короткое пояснительное сообщение к моим рисункам.

Лето сорок первого

Воскресенье. За неделю до начала войны, в чудный солнечный день, захватив этюдники, мы с женой поехали в Лужки посмотреть, нельзя ли будет на лето снять избу. Идем вдоль Истры. Над водой зависают стрекозы, из-под ног веером выстреливают кузнечики, и птичий гомон с опушки леса.

Как хорошо было в это воскресенье в Лужках!