Дмитрий Силлов - Кремль 2222. Шереметьево Страница 21

Эх, Русь-страна хулиганская. В свое время много видел я в продаже этих бит, и деревянных, и металлических, длинных, средних, коротких… Но ни разу не видал на прилавках мячиков для бейсбола. Потому как не распространен бейсбол в России, не прижился, как футбол или хоккей. А вот биты стали чуть ли не национальным русским оружием, как кинжалы у кавказцев. И даже не потеряли своей актуальности через двести лет после ядерной войны – судя по обшарпанному, побитому виду, данную семейную реликвию передавали из поколения в поколение. Видать, не одной горячей головушкой сыграли в русский бейсбол воинственные предки Никифора…

Такие вот объемные философские мысли плотным, стремительным табуном пронеслись в моей голове за то недолгое мгновение, пока толпа оценивала ситуацию. Но – оценила, заволновалась, зароптала нестройно. С одной стороны, ярость требовала выхода. С другой – никто не хотел получать в тыкву тяжелой деревяшкой, потому как по свежим вмятинам и царапинам на ней видно – Никифору не раз приходилось повторять бейсбольные подвиги своих предков.

– Ну, стои́м, – раздался из толпы знакомый голос княжеского телохранителя. – И чо?

– Через плечо и на охоту, – с показной ленцой в голосе обронил Никифор, рядом с которым неспешно встал его молчаливый брат Степан, похлопывая по ладони толстой кожаной плетью со стальным завинчивающимся карабином на конце. Понятно, что это такое. Боевая плеть, к которой перед боем пристегиваются всякие стальные неприятности типа граненых шариков, а то и клинков. Сейчас на плетке ничего такого не было, но разумный человек должен понимать, что в умелых руках эдакий инструмент может и невзрачным карабинчиком высечь качественные искры из глаз. В толпе разумные люди имелись, причем в большинстве, поэтому я еще оставался в живых.

– Ты, Тарас, конечно, герой бесспорный, – продолжил Никифор. – Не уберег с напарником князя, а теперь хочешь свою вину на пришлого чужака свалить? Он наш гость, между прочим, и на моих глазах немало тварей положил. Ты того не видал, а я видел. И люди, что на стенах были, видели.

У княжьего охранника глаза стали белыми от ярости.

– Ты, Никифор, никак меня попрекнуть хочешь тем, что я на стенах не был? Так то должность моя такая, князя беречь. И кабы не твой гость, сберег бы я его, не сомневайся. Посыльный к нам прибежал, сказал, мол, герой в Новгороде объявился на чудесном стальном коне, кучу скведов порешил, атаку помог отбить. Ну, князь и поднялся с ложа, хотя лишь сегодня очнулся, еле выжил после когтя того ядовитого. Не странно ли тебе, Никифор, такое совпадение? Только князь за порог, а ему блестящую игрушку в руки – на! Все взгляды на нее, а сверху откуда ни возьмись – крылан. Слыхал, что такое отвлекающий маневр? А сейчас на твоем госте эта игрушка, у мертвого забрал и на себя повесил…

– Умолкни, – мрачно бросил Степан. – Я слышал, как князь перед смертью Снару ее завещал. А остальное…

– То, что Тарас говорит, изрядно на правду похоже, – раздался голос из толпы.

Я проследил взглядом… Ага, второй телохранитель высказался. В отличие от Тараса на рожон не лезет, но свои пять копеек вставить не преминул. А ведь красиво излагают. Уже никто и не вспомнит, что обязанностью этих двоих было не на артефакты пялиться, а пространство вокруг объекта гляделками своими сканировать. Уже и Никифор со Степаном слегка притухли, переглядываются, а в их взглядах можно прочитать зарождающееся – и на кой мы ввязались в эту борьбу за правду со своими же? Чужак, конечно, гость, но он – чужак, и этим все сказано…

И тут мне вспомнилась одна история, про то, как дружинник Данила в московском Кремле решил похожую проблему. Просто и безыскусно. По закону, совершенно не логичному для цивилизованного человека, но абсолютно понятному для людей, после глобальной катастрофы поневоле скатившихся в махровое средневековье.

Воспользовавшись паузой, пока народ осознавал сказанное Тарасом, а он сам набирал в широченную грудь воздуха для окончательного аргумента, я шагнул вперед и сказал лишь два слова:

– Божий суд.

Тарас поперхнулся набранным воздухом и выпучил на меня глаза. Его удивление понять было можно – по сравнению с этим гигантом не то что я, Степан с Никифором казались людьми довольно скромного телосложения. Рядом поставь нас, я точно на голову ниже окажусь, а уж про плечи и говорить нечего – хотя задохликом меня сроду не считали, но всё познается в сравнении.

Толпа тоже обалдела, стоят, глазами хлопают, собственным ушам не веря. А у Тараса в глазах начала разгораться радость осознания. Мало того, что нашел на кого вину свалить, так помимо этого еще и в героях сегодня ходить будет. Как же, не только изобличил, но и на божьем суде зарубил убийцу, шпиона и предателя. Глядишь, не сегодня, так завтра можно будет народу подкинуть идею насчет того, кто должен сидеть в освободившемся княжьем кресле.

– Ты уверен, чужак? – вкрадчиво осведомился Тарас. – Я не ослышался? Не народного веча ты требуешь, а суда божьего?

Так. Похоже, я слегка поторопился, ибо были варианты. Или не было? А хрен его знает. Может, у них тут не как в древности было. Может, у них человека растерзать без суда и следствия как раз вечем и называется.

– Уверен, – сказал я. – Языком ты трепать горазд, посмотрим, на что еще сгодишься.

Я, конечно, блефовал. Эта горилла, небось, с детства воинскую науку постигала. Хотя, если биться нож на нож, у меня с моей «Бритвой» есть кое-какие шансы. Ну, а коли придется стреляться из тех ТТ, что княжьи телохранители в подмышечных кабурах прячут, так вообще красота…

– Все слышали? – еще громче Никифора заорал княжий телохранитель. – Пришлый божьего суда требует. Стало быть, мне оружие выбирать. И я выбираю мечи.

Ах ты ж, маму твою за ногу! Сволочь… Хотя, все правильно. С древности на Руси повелось – кого вызвали, тот и выбирает, чем биться. И тут я попал конкретно…

Если честно, всегда недолюбливал я длинномерный холодняк. Вернее, не понимал увлечения им. Огнестрел – ясно, это святое для любого вояки. Нож – тоже, хоть и второстепенное оружие, но все-таки оно вполне способно в траншее, в тесном коридоре, да вообще в любом ограниченном пространстве дать тебе реальный шанс против врага, вооруженного чем угодно. Если умеешь им работать, конечно. А я без ложной скромности умел, и любил ножевой бой нисколько не меньше огневой подготовки.

Длинномер же в моем понимании всегда был анахронизмом, не имеющим к современной войне ни малейшего отношения. Ну, и зачем, спрашивается, заниматься тем, что тебе никогда не пригодится в жизни?

Оказывается, ошибся. В мире реактивных самолетов, скоростных лифтов и подземного метрополитена меч стоит в одном музейном ряду рядом с пращой, щитом и алебардой. А в постап-мире, где огнестрел сам стал музейной редкостью, длинномер вновь обрел право на жизнь. Вернее, на отнятие жизни у других…