Юрий Корчевский - Пушкарь Страница 21

– Ни сидеть не могу, ни ходить, лихоманка меня трясет, – помявшись, добавил, – и оправляться по большой нужде больно.

После осмотра, когда стал ясен диагноз – острый парапроктит, – я предложил ему вскрыть гнойник.

– А выдюжу? Может, сам прорвется, ежели подорожник приложить.

– А помрешь ежели?

Помирать ему явно не хотелось.

– Ладно, ты лекарь ученый, делай, как знаешь.

Я дал ему выпить из плошки настойку с опием, через какое-то время глаза его затуманились, речь стала тягучей. С помощью его же холопа раздев его, уложил на стол. Вымыл руки спиртом, вскрыл гнойник, оказалось довольно много гноя. Сделав перевязку, отпустил домой, наказав завтра же посетить меня снова. Вырисовывалась еще проблема – что делать с больными, нуждающимися в наблюдении после операций, даже не тяжелых. Сделать пристройку во дворе, как у Игната Лукича в Касимове?

«Серый кардинал» Афанасий подсказал другой выход – недалече от торга амбар стоит, его для себя купец один строил, да прогорел, вишь, продает. Посмотри, перегородки внутри поставь, ежели надо, все быстрее будет, коли желание есть.

Амбар и впрямь оказался хорош – толстые бревенчатые стены, обширный подвал из камня, недалеко от торговой площади. Сговорились мы с бывшим купцом, а ныне скромным лавочником быстро. Я накидал на бумаге план перепланировки. Наутро привел Захара с Прохором в амбар и на месте показал, что делать. Мужики походили, посмотрели:

– Артель плотников нанимать надоть, доски, гвозди.

Прикинув, во что все обойдется, я отсчитал им деньги, пообещав заглянуть на стройку завтра. Без транспорта было как без рук, приходилось передвигаться пешком, сейчас я бы согласился на любую повозку.

Домой привезли вчерашнего боярина – выглядел он повеселевшим, жар спал, боль была терпимее:

– Спасибо тебе, лекарь Юрий. Ожил я, думал – конец подходит, ан семья большая – как им без меня?

– Все теперь уж, боярин, еще пару раз на перевязку приедешь – и здоров будешь.

Когда боярин, еще кривясь от боли, но уже без помощи холопов, выходил, оставил на столе кучу серебра – по весу куны полторы будет. Хорошо себя боярин ценит.

Следующие две недели я разрывался между стройкой и приемом больных. Вот уж не думал, что кроме лекаря я буду и строителем, и вновь изобретать уже сделанное кем-то. Но жизнь здесь была явно интереснее. Да, не было телефона и телевизора, не было машин и электричества, водопровода и много чего еще. Но здесь был вольный дух, свежий воздух, искренние до наивности люди, дорожившие своей честью. Сейчас я уже сомневался – предложи мне выбор – останусь я тут или предпочту вернуться.

К моменту окончания переделки амбара в госпиталь, как его называли, была готова у каретника моя повозка, чему я был рад. Пешком бегать по Рязани было утомительно, я решил перенести прием больных и небольшой стационар при нем в переделанный амбар, оставив в доме на экстренный случай приемную комнату. Насколько я знал, были в Рязани травники, костоправы и другие целители, но никого оперирующего, естественно, не было. Поработав несколько дней в госпитале, понял, что без персонала мне не справиться. Взять готовых было негде, разве что санитарок – перестелить, убрать.

Их-то я нашел быстро, а вот подготовить что-то вроде сестер милосердия или сестричек мне придется самому. Я попросил Прохора сходить на торг, поговорить с людьми, пригласить к себе на отбор парубков и девушек. Дня через два-три ко мне стали подходить молодые люди, в основном меня интересовало, грамотный ли, не боится ли работать с кровью. Объяснял, что надо делать по-сле обучения. В итоге из более чем трех десятков человек отобрал троих – двух парней и девицу. Немаловажным было и то, что у них было желание врачевать.

Забот прибавилось – кроме лечения больных пришлось заниматься и с будущими медиками. На приеме больных я показывал им практические навыки, когда больных не было – рассказывал в объеме, который они могли усвоить, теорию – начиная с анатомии человека и кончая стерилизацией инструментов и приготовлением лекарственных трав. Кое-какие проблемы удалось решить – например, для шитья ран я использовал конский волос из хвоста. Но для всех случаев жизни, кетгут взять было негде, шелковых нитей тоже, хотя на торгу шелковые рубашки были, их привозили из Синда.

Так, в хлопотах, обустройстве личной жизни, обучении помощников пролетело полгода. Прошла зима с ее морозами, снегом, проводами масленицы с кулачными боями. Я пообвыкся в городе, оброс знакомствами, многие дела решались проще и быстрее. На улицах прошлые и настоящие пациенты раскланивались, постепенно пришло уважение.

Анастасия и Мишенька вошли во вкус учебы, уже довольно быстро читали и писали, научились сносно считать. У одного их лоточников я покупал книги, сначала попроще, и приучил Анастасию к чтению.

Периодически я захаживал в Кремль справиться о здоровье княгини, вызнать у Афанасия новости, пообщаться с боярами. Конечно, я не имел благородного звания, но пользовался уже авторитетом и весом в обществе, и разговаривали бояре и ближние княжеские люди вполне доброжелательно, как с ровней, без спеси и высокомерия. Не одного из них я поставил на ноги, дав возможность жить полноценной жизнью.

В один из вечеров внезапно, как это и бывает, ко мне домой на возке подъехал боярин, которого я оперировал пару месяцев тому назад с парапроктитом. После мы сошлись, несколько раз встречались на застольях или торгу. Звали его Никифор Артемьевич. Степенно сошел он с возка, отдуваясь в меховой шубе, чинно поприветствовал:

– Нужда привела к тебе, лекарь, выручай. К князю посол французский пожаловал, проездом из Москвы, да занедужил сильно, князь попросил тебя приехать, попользовать болящего.

– Ладно, что ж не поехать, коли князь зовет.

Собрался я споро, Прохор уже запряг мой возок и положил в него сумку с инструментами. Доехали быстро. Изба посольского приказа располагалась рядом с Кремлем. На широкой кровати, на мягкой перине лежал крупный мужчина в атласной рубашке с кружевами, мокрым от пота лицом. Рядом вертелся чернявый сухой мужчина неопределенных лет – толмач. После приветствия и осмотра я пришел к неутешительному диагнозу – ущемленная паховая грыжа. Надо оперировать, еще вопрос – выживет ли после операции, но без нее – гарантированная смерть. Все это я втолковывал переводчику, боярин Никифор Артемьевич стоял рядом, его глаза беспокойно перебегали с меня на посла и обратно.

– Не дай бог, у нас в Рязани преставится, царь Михаил Федорович осерчает. Помоги!

– Да как я могу помочь, если больной не решается оперироваться.

Кое-как с помощью переводчика и сам кое-где по латыни, а где жестами я попытался объяснить послу положение вещей. В ответ услышал, что болезнь эта у него давно, при увеличении грыжи он сам вправлял ее и состояние улучшалось, но этот приступ не проходит и попытка вправления не удалась.