Денис Шабалов - Право на жизнь Страница 21

Надо сказать, для Выжгоры этой после Удара мало что изменилось. Разве что пенсию перестали с почты носить да телевизоры, радио и телефоны умолкли. Все по-прежнему осталось – хозяйство свое, огород, скотинка. Мясо-молоко-яйца по двору бегают – а что еще человеку нужно? Конечно, поняли люди, что изменился мир, и не к лучшему изменился. Хватило и на то соображалки, чтоб понять, что вместе теперь надо держаться, а не отдельным хозяйством. Собрались селяне одним днем и решили общим гуртом теперь выживать. Мужика того, Грибника, приглашать не стали – был он нелюдим, а сплетни по округе о таких людях всегда ползают, причем нередко самые таинственные и жуткие. Вот и о мужичке слухи ходили. На руку тут все сыграло – и нелюдимость, и связи с военными, и вообще ореол таинственности, что его окружал… Обсудили на собрании да решили, что они – сами по себе, а он пусть сам по себе. Как ни увещевал председатель – дескать, ни по-людски это, да только никто его не послушал. Люди, порой, удивительно жестоки бывают, особенно в том, что касается собственной шкуры… – Сказочник замолчал, будто припоминая что-то, и вздохнул. – Тут надо сказать, что историю эту мне сам председатель и рассказал, – продолжил он. – Был он мужик серьезный, шутить не любил и байками тоже не увлекался. Я его давненько знал, потому как частенько раньше по тем местам бродил. Был он на десять лет меня старше, я все больше Сергеичем его называл, чаще по отчеству, чем по имени…

– Был, знал, называл… – заметил Данил. – Все в прошедшем времени… Есть тому причины?

Игорь Антонович кивнул, и словно судорога прошла по его лицу.

– Рассказ его я давным-давно записал, да только после того в те края больше и не захаживал. И тогда уже, когда в последний раз у него побывал, народу в селении почти не оставалось, а теперь, наверно, и подавно… Я тогда даже ночевать не остался – выслушал и рванул оттуда без оглядки. Не посмотрел что ночь, да и дождь еще начал – поздней осенью это было – бежал километров двадцать, не останавливаясь… – Ивашуров примолк на мгновение, собираясь с мыслями. – Сергеич, доложу я вам, человеком был совестливым и понимал, что решением своим люди Грибника фактически на смерть обрекли. Ну, протянет он год-другой на своих запасах – но потом-то что делать? И поэтому стал он внучку свою на хутор иногда посылать. С посылками. То хлеба несколько караваев отошлет, то мясца килограммов пять, то яиц лукошко. Грибник с благодарностью все это принимал и взамен частенько грибами отдаривался. Причем ни каких-то там замухрышек, а самых что ни на есть отборных, толстеньких, крепеньких, ни разу не червивых. То свежих пришлет, а то и сушеных целую связку – внучка говорила, что грибов этих у него полон сарай сушился.

Словом, таким вот образом этот обмен посылками шел у них года два, если не больше. К тому времени знал уже Грибник, что люди в Выжгоре одним хозяйством живут. И о том, что его принимать не желают, тоже знал, – Дарья, Сергеича внучка, рассказала. Обижался, понятно. Ничего ведь плохого он не сделал, с округой в мире жил и того, чтоб вот так с ним обошлись, не заслужил, честное слово. Только с Сергеичем у него все нормально складывалось. Дарья обычно раз в неделю к нему ходила: отнесет посылку, передаст, Грибник поблагодарит, лукошко с грибками, загодя приготовленное, взамен вынесет, проводит и обязательно накажет, чтоб все грибы до единого они с дедом съели – больше-то и не было у них никого, вдвоем Сергеич с внучкой жил.

И вот как-то раз приходит она к домику Грибника – а дверь заперта. Странно ей это показалось – никогда такого не было, к ее приходу всегда все настежь… Стучится Дарья – а ей Грибник из-за двери и говорит: оставь, говорит, посылку на крыльце, а под крыльцом корзинку с грибами возьми. И обязательно, говорит, обязательно эти грибы съешьте. Я, говорит, приболел малость, открывать тебе не стану, чтоб ты заразой не надышалась. Ты там деду привет передавай и скажи, чтоб не волновался, жду на следующей неделе, как обычно. А грибы – еще раз говорит – съешьте обязательно.

Ну, Дарье как сказано было – так она и поступила. Ничего необычного в том, что Грибник так настойчиво грибами их своими потчует, она не усмотрела – он и раньше всегда частенько по два-три раза этот наказ повторял. Посылку она оставила, взяла корзинку, спросила – не надо ли из лекарств чего? Грибник ее уверил, что все у него в порядке, простыл только малость. На том и разошлись. Дарья, конечно, деду все рассказала, но Сергеич все же обеспокоился и на следующий же день отправил ее назад на хутор. Медком нагрузил, травками кой-какими от простуды, таблетками, какие остались…

Дарья уже издали заметила, что дверь избы опять, как всегда, нараспашку. Успокоилась – значит, нормально все, выздоровел Грибник, и теперь снова все по-старому пойдет. Зашла в сени, посылку на лавку поставила – и прямиком в горницу. Ей бы, дуре, крикнуть сначала, обозначиться, что пришла, голос подать – может, и по сию пору деревенька жива была бы… – Сказочник вздохнул, – да вот не додумалась, наверно…

– Грибник оказался злобным мутантом? – ухмыльнувшись, перебил его Кубович. – И прямо там ее и сожрал…

– Да тихо ты, Кубыч, не лезь, дай человек доскажет, – одернул его Профессор. – Дальше-то что, Антоныч?

– Домик, надо сказать, у Грибника небольшой был, – понизив голос, продолжал рассказ Ивашуров. – Всего-то и состоял он из горницы да кухоньки. И из сеней одна дверь в горницу вела, а вторая – в кухоньку аккурат. Заходит, значит, Дарья в горницу… Обстановка простая – стол, диван, сервант с фотографиями, на которых Грибник в военной форме изображен. Комод в дальнем углу. И – никого. Но только слышит она вдруг, что из кухоньки бормотания какие-то раздаются и звуки такие, будто плачет кто-то… Вернулась она в сени, подошла к двери на кухню, открывает – Грибник. Сидит он к ней спиной на табурете, бритвой по щекам водит и как-то так… поскуливает, будто бы больно ему бриться. Дарья возьми, да и спроси, дескать – дяденька Грибник, у вас все нормально? И в тот же момент, когда она вопрос этот задала, смотрит она на пол – а волоски, которые Грибник уже сбрил, на полу извиваются… Да и не волоски это вовсе, а какие-то толстенькие черные отростки, словно щупальца меленькие… И тут же Грибник с табурета вскакивает, оборачивается и видит она, что щупальца эти мелкие все лицо его покрывают и под воротник рубахи спускаются. И видно, что даже и под рубахой они по всему телу растут, потому что ткань рубахи, как живой ковер, шевелится, волнами ходит, будто ползает там кто!.. А там, где Грибник эти щупальца со щек сбрил, – там из мелких отверстий в коже желтый гной сочится с кровью вперемешку, и снова тонкие кончики этих щупалец торчат… – Игорь Антонович замолк, оглядывая слушателей и любуясь произведенным впечатлением.