Дмитрий Никитин - Алайцы на Айгоне Страница 22

  Стрелять, однако, не пришлось. Варвары мигом нырнули обратно в кусты. Преследовать их барон не мог, пришлось принять на руки падающее вперед тело медика. Когда же Вин была передана с рук на руки подбежавшему Багу, треск в кустах успел утихнуть. Не слушая приказов, бортмеханик помчался в лагерь со своей драгоценной ношей на руках. Обрабатывать бронеход дезактивирующим раствором пришлось самому. Загнав 'Котенка' в капонир и включив сигнализацию по датчикам движения, Лугс вошел в жилой купол, надеясь, наконец, получить исчерпывающие объяснения.

  ***

  Командир ломал пальцы в холодном бешенстве. Этому Динге крупно повезло, что безвременно отошел в мир иной. Ладно, сам погиб, так и еще и умудрился загубить на пустом месте всю экспедицию. Не важно, заманили ли его дикари в засаду или действительно напали какие-то местные твари. Факт тот, что 'Дикобраз' безвозвратно потерян. Вин, очнувшись у подножия скалы, несмотря на истерическое состояние сделала видеосъемку останков фургона. Рухнувшая с огромной высоты машина сложилась как карточный домик, погребя под собой и преступного бортинженера, и всякую надежду для остальных.

  Лишившись 'Дикобраза' с энергостанцией, они остались без топлива. 'Котенок' пришел в лагерь на последнем баке водорода. Остатка горючего хватит на несколько километров. Дальше, до 'Тары' придется идти пешком. Успеют ли они дойти, прежде чем кончится кислород, который они в силах нести с собой? Можно, конечно, просить о помощи имперцев. Но что за это потребует Грогал? Вполне может предложить лететь обратно на 'Сайве', чтобы потом все их газеты писали, как Империя спасла незадачливых алайцев. Большего унижения Герцогства и представить себе трудно. Нет, уж лучше попытаться как-нибудь самим добраться до корабля. Лишь бы не сели на хвост аборигены.

  Лугс повернулся к Вин, продолжающей всхлипывать на откидной койке:

  - Так значит, айгонцы вели себя с Вами уважительно?

  - Не айгонцы, - поправила Вин, подняв на командира покрасневшие глаза. - Это пантиане. Динга мог с ними разговаривать...

  Лугс сильно сомневался, что здесь могли очутиться варвары Запроливья, равно и в том, что покойный бортинженер знал пантианский язык. Скорее всего, просто дурил бедной простушке голову. Но если эти туземцы настроены миролюбиво, можно попытаться договориться...

  - Хорошо, пантиане, - Лугс всем видом выражал благожелательное терпение. - Так что же они всё-таки хотели? Только, прошу, не говорите ничего про конусы!

  - Динга сказал, что пантиане хотят вернуться на Гиганду...

  - Ну, мы все в этом заинтересованы, - криво усмехнулся командир. - Но может, их устроит кое-что из наших вещей или запасов? Нам ведь все равно будет не на чем всё это везти. Можно нанять носильщиков хотя бы до края котловины? И почему, в конце концов, действительно не взять их вождя с собой на Гиганду, у нас ведь есть теперь на корабле свободное место.

  ***

  После молчаливого ужина Вин продолжала лить слезы, а Бак бренчал на осиротевшей шестиструнке, печально напевая под нос:

  Давай полетим на Айгон,

  Подружек себе там найдем,

  Веселых подружек - разумных лягушек,

  Встревожим мы их водоем...

  Жалко, конечно, жалко веселого балагура Дингу. Да и несправедливо возлагать на покойника всю вину. Ответственность в любом случае лежит на командире. Это он должен был добиться беспрекословного выполнения своих распоряжений. Что поделать, время такое. Раньше было проще, люди сами цеплялись друг за друга в пирамиду, и никому бы в голову не пришло хоть в чем-то перечить вышестоящему, каждый знал свое место. Вот при Тоце Воителе был бы он, Лугс, например, хозяином замка, Баг - его оруженосцем, Хэнг - допустим, кем-то вроде управляющего, Динга, скажем, - конюхом или кузнецом, Вин - поварихой или, нет, знахаркой. И ни у кого не было бы сомнения, кто здесь главный.

  А сейчас! Во-первых, все вдруг стали благородными. Даже у Бага - дворянский титул, даром, что из мужиков, и вот уже ему так просто ничего не скажи. С Дингой и Вин - изволь соблюдать политкорректность, уважать права женщин и этнических меньшинств! А с Хэнгом и сам задумаешься - кому кого слушать? Чувствуется в штурмане такое, будто он тебя на две головы выше и только из вежливости этого не показывает. К тому же, вообще, кто в космонавтике важнее - пилот или ракетчик? В начале как было: в кабине ничего не трогать, расчет траектории и дистанционное управление из Центра. Ручное управление только если автоматика даст сбой. Да и сейчас - в пределах видимости сам маневрируй, а чуть подальше - решает ЦУП или штурман.

  Нет, всё зло от прогресса, а вернее - от войны, будь она неладна! Если б не имперская угроза, не нужны были бы все эти ракетометы, бомбовозы и подводные лодки. Не надо было бы строить оружейные заводы, открывать для простолюдинов школы, вдалбливать в них грамоту себе на голову. Научить крутить болты и чертежи читать хватает и полугода, за пять лет готовят инженера, за восемь - конструктора, но чтобы стать настоящим мастером - мало и трех поколений! Нет смысла в учебе без благородства сознания. Что это с позволения за 'дворянство духа', если у него, извините, нет нравственного стрежня, поколений предков за спиной?! Мало накормить голодных и дать заработок бедным. Самая страшная нищета - нищета духовная! Вот и завершилась 'Эра разума' Большой войной и Великой Смутой.

  Вот тогда 'люди мысли' ужаснулись ими же созданному просвещенному холопу и позвали на помощь благородное сословие. А сейчас опять всё возвращается на круги свои, только и слышно: 'Не может Алайское герцогство выиграть космическую гонку без широчайшей интеллектуализации общества'. В общем - догоним и перегоним Империю по охвату масс политехническим образованием! Чернь с кольями и вилами в руках можно было не бояться, справились и с холопами, взявшимися за винтовки и пулеметы, но что делать с мужичьем, которое доберется до стратегических ракет и орбитальных лазеров?

  До подобных рассуждений Лугс дошел, конечно, не сразу. Вырос-то он во вполне 'прогрессивной' аристократической семье, что половину дохода расходовала на благотворительность - от основания провинциальных университетов до раздачи бесплатных книжек в приютах. Перед Малой войной Герцогство переживало расцвет науки и культуры, Алай сравнялся по блеску с главными городами метрополии. Растущее могущество подхлестывало амбиции, в экваториальных землях основывали всё новые колонии. Это вело к столкновению с Империей, и весь алайский народ, от придворных до самых низов, был охвачен патриотическим подъемом. 'Не отдадим крысоедам устье Тары!'

  Молодой баронет, только что вышедший из лицея, тоже был полон светлых идей о прогрессе, разгоняющем тьму невежества, торжестве социальной справедливости, национальном единстве перед лицом внешней угрозу. Всё его мировоззрение перевернулось, когда, роясь зачем-то в семейной библиотеке, он обнаружил книгу Пэпина Славного 'Поход на север'. Он начал чтение, думая, что держит в руках очередной боевик с описанием молниеносного разгрома Империи в будущей войне. Но это оказалось старинное сочинение о покорении Запроливья. Прежде чем баронет понял свою ошибку, его навсегда пленил живой, образный язык Пэпина, так не похожий на новомодную скороговорку. Этот язык был полон духа иной эпохи, увлекал за собой в тот канувший в прошлое чудный, дивный мир.

   Лугс вдруг осознал, что опоздал родиться. Настоящее казалось ему скучным и приземленным. Впрочем, сейчас и довоенное время юности, когда разъезжали коляски на высоких рессорах, а вечерами на улицах фонарщики зажигали газовые фонари, кажется наполненным невыразимо прекрасным, ушедшим. Впрочем, кое в чем технический прогресс пришелся ему по душе. Ведь отказался он от конных ристалищ ради планерного кружка, а потом и авиашколы. Как манил его зеленый небесный простор, безбрежный воздушный океан, которому не было дела до тех, кто жил там, внизу.

  Скоро он заработал репутацию 'консерватора'. Такие, как он, становились предметом насмешек и язвительных комментариев прогрессивной печати - им, дескать, 'нужны не умные, нужны верные'. От него отвернулась родня, закрылись двери домов, куда он был ранее вхож, перестали здороваться многие знакомые. А общения с другими, видевшими в нем 'героя и надежду нации' Лугс сам старательно избегал. Из настоящих друзей остался только Дигга, более известный по лицейской кличке Гепард. Да и он старался вернуть Лугса на путь истинный, убеждая, что опасно не просвещение, а отсутствие в этом руководящего начала и соответствующей системы: 'Враг не образованный человек, враг - интеллектуал, усомнившийся и неверующий в государственное благо!'

  После лицея, кстати, Гепард пошел в воспитатели - создавать новую элиту из подзаборных мальчишек, так, чтобы в них парадоксальным образом совмещались беспрекословное повиновения с научными знаниями и навыками самостоятельности в действиях. А какие надежды подавал Дигга, сам маршал Нагон-Гиг приглашал его в свой Генеральный штаб! Вот так погиб военный гений из-за дурацкой педагогики. Может, и вышел бы в гепардовой затее толк, не сгори он без остатка со всеми своими курсантами в Большую войну. Тоже ведь додумались - бросить курсантов элитной школы под гусеницы имперских бронеходов!