Владимир Контровский - Криптоистория Третьей планеты Страница 23

Чёрные эски даже не пытались сгладить неизбежное проявление Закона Равновесия, вызванное нестандартной катастрофой — зачем настораживать наблюдателей? Гибель двух новейших японских линейных кораблей с лихвой компенсировала потерю одного русского броненосца (кстати, далеко не лучшего). Сам факт потери «Петропавловска» отнюдь не был роковым: истинно непоправимым событием стала смерть одного-единственного человека среди сотен людей на борту флагмана.

Естественность хода событий соблюдалась: обычная война внутри Юной Расы Носителей Разума, с обычными ошибками и потерями с обеих сторон, с обычными случайностями — ну какое тут вмешательство? «Сценаристы» тщательно отслеживали даже незначительные мелочи, которые могли бы оказать хоть малейшее негативное влияние на реализацию Плана Проникновения.

Адмирал Витгефт, возглавивший эскадру после гибели Макарова, не вёл никаких активных действий на море, ссылаясь на очевидное неравенство сил. Воспользовавшись этим, японцы ещё в конце апреля беспрепятственно высадились у Бицзыво, в середине мая прорвали оборонительную позицию русских на Цжиньчжоуском перешейке и в июле начали осаду Порт-Артура.

2-я Тихоокеанская эскадра ещё даже не вышла на Дальний Восток, а над 1-й эскадрой уже нависла угроза неминуемой и бесславной гибели прямо в гавани Порт-Артура. Единственным выходом оставался прорыв во Владивосток, но Витгефт, вышедший с эскадрой 10 июня, повернул назад при одном появлении на горизонте японского флота (несмотря на то, что повреждённые «Цесаревич», «Ретвизан», «Победа» и «Паллада» уже вернулись в строй). И только 28 июля, когда первые снаряды японских полевых батарей уже рвались на рейдах, Витгефт, подчиняясь категорическому приказу наместника Алексеева, снова вышел в море — без малейшей надежды на успех прорыва.

— Похоже, мы имеем дело с той самой случайностью, о которой ты говорил, Мегадер. Прорыва флота Выбранной страны из обложенной войсками Островной империи крепости в безопасное место нельзя допустить — в этом случае планируемый нами исход войны, то есть победа островитян, окажется под вопросом.

— Полностью с вами согласен. Однако нет причин волноваться — соответствующее воздействие будет предпринято.

Гуляние по Петербургу во время белых ночей — это чудо чудное и диво дивное, особенно если рядом с тобой находится человек, мысли о котором занимают в твоей голове очень много места.

Конечно, девушке из приличной семьи не пристало бродить по ночам даже в обществе потенциального жениха, но оценить завораживающую магию северной столицы можно и в те часы, когда вечерний полусумрак только сменяется собственно белой ночью. И Летний сад одно из самых лучших для этого мест.

Наташа и Андрей вошли в Летний сад с набережной Невы, куда они попали, пройдя не спеша по Литейному от Невского. Шуршала листва деревьев, по дорожкам фланировали пары из числа «чистой публики», и мраморные лики древних богов и героев равнодушно следили за вечной игрой человеческих страстей, подогретой таинственным полусумраком и ощущением нереальности окружающего.

Между молодыми людьми ничего ещё не было сказано из тех вечных слов, каковые крутились на языке у обоих, и они оба по большей части молчали — им этого было вполне достаточно. Ощущение близости друг к другу, дрожь, пробегавшая по всему телу при случайном соприкосновении рук, непередаваемое ощущение того, что ты любишь и любим (любима) — слова в таком случае излишни. За проведённые вместе три дня (это был последний вечер, завтра ранним утром мичману надлежало отбыть в Кронштадт к новому месту службы) они вдоволь наговорились обо всём — о том, что ждало Андрея, о том, к чему стремилась Наташа и о том, как всё будет здорово после того, как закончится эта нелепая война и снова наступят прежние времена. Ни Андрей, ни Наташа и мысли не допускали, что мичман Сомов может погибнуть — плохое может случиться с кем угодно, но только не с ним. И в этом тоже состоит преимущество молодости, свято верующей только в хорошее.

Они были вместе с утра до позднего вечера, а потом Андрей, проводив Наташу до дома, спешил на Лиговский, где обитал его приятель из молодых корабельных инженеров Сергей Завалишин — им обоим предстояло отправиться на «Орле» на Дальний Восток.

Замена привычного марсофлотам[6] паруса на пар и внедрение на боевых кораблях массы всяческих других мудрёных штуковин вроде электричества потребовали появления судовых технических специалистов, и хотя морские строевые офицеры из дворян ещё посматривали искоса на выходцев из разночинцев, между мичманом Сомовым и инженером Завалишиным сложились дружеские отношения. Более того, Сергей сделался кем-то вроде поверенного в сердечных делах своего приятеля, хотя сам он относился к любви и связанными с этим чувством переживаниями несколько иронично. Завалишин жил в мире цифр и чертежей, свободно оперировал тактико-техническими данными кораблей русского, японского и прочих флотов, водоизмещением и скоростью хода боевых судов, толщинами бортовой и палубной брони, калибрами орудий и углами обстрела башен главного и вспомогательного калибра и считал это своё увлечение главным делом жизни.

Инженер искренне считал, что в условиях непрерывно ускорявшегося технического прогресса и внедрения всё новых и новых изобретений ума человеческого в повседневную жизнь именно техника является тем новоявленным божеством, которому стоит возносить молитвы. А что до амурных дел, так это для курсисток и любительниц женских романов. Впрочем, причина такой прохладности Сергея к прекрасному полу объяснялась до смешного просто — не пришло ещё его время, и не появилась та, ради одной улыбки которой стоило позабыть все на свете уравнения остойчивости и постулаты теории кораблестроения.

Наташа и Андрей добрели до выхода из Летнего сада в сторону Инженерного замка, и оба одновременно внутренне вздохнули. Неумолимое время убегало и убегало, пора было возвращаться привычной дорогой по Садовой на Невский и дальше по центральному проспекту северной столицы к Староневскому.

Молодые люди только-только вышли из сада, кинув последний взгляд на пруды, как перед ними возникла словно из-под земли выросшая цыганка неопределённых лет. Ничего необычного в её облике не было: широкая цветастая юбка, монисто на шее поверх тёмной кофты и цветная же косынка на чёрных как смоль волосах. Вероятно, она давно уже углядела выходившую из Летнего сада парочку и профессионально оценила её с точки зрения возможности заработка. Влюблённые — а то, что молодой морской офицер и юная девица таковыми и являлись, определялось с первого беглого взгляда, особого таланта психолога и физиономиста здесь не требовалась, — это самая что ни на есть благодатная клиентура для гадальщиц и предсказательниц. Не нужно даже особо напрягаться: знай мели то, что юноша с девушкой хотят услышать, — всё очень просто.

И цыганка уже плела привычную паутину слов «дай-погадаю-судьбу-узнаю-что-на-сердце-что-под-сердцем», но, подняв глаза и всмотревшись в лица Наташи и Андрея, она внезапно осеклась на полуслове и сникла — словно птица, которой резко подрубили крылья.

Наташу обдало пронзительным холодом, хлынувшим из широко распахнувшихся глаз цыганки, холодом той чёрной пустоты, в которой плавают звёзды. Однако Андрей ещё ничего не замечал.

— Ну что же ты, право! — добродушно обратился он к гадалке. — Расскажи-ка нам, что нас ждёт, пожалую целковым, — и мичман вытянул из кармана рубль.

А в глазах цыганки заплясало тёмное пламя, её липкая скороговорка «яхонтовый-бриллиантовый-позолоти-ручку» оборвалась. Теперь уже и Андрей заметил что-то неладное в поведении дочери фараонова племени.

Исчезло шутовство, голос гадалки изменился — в нём появились металлические оттенки. Лицо же её, доселе светившееся лукавством, сделалось неподвижным и посерело.

— Тёмно, ой темно… — бессвязно забормотала она. — Не человеку заглядывать в такие бездны… Не пойдёте вы рядом сейчас, ибо уже прошли свою дорогу, и не здесь, а под солнцем иным… Не кончено искупление, и не скоро дочь родителей отыщет, хоть и старается она… И верьте только, и берегите… И не тронет вас ни меч, ни стрела, ибо назначено вам, и даже… И рождаться вам снова и снова, до конца Круга…

Оборвав свою странную речь на полуслове, цыганка вдруг резко крутнулась на каблуках — широкая юбка разлетелась веером — и бросилась прочь через мостовую, так и не протянув руки к деньгам, которые ей предлагал Андрей.

С Садовой, цокая подкованными копытами, вылетел лихач. В коляске сидело несколько расхристанных краснолицых мужчин и растрёпанных залапанных девиц. Весёлая компания горланила вразнобой нечто малоразборчивое, но громкое. Купечество гуляло во всю ширь русской души, так, как оно понимало настоящую гульбу: с морем шампанского, с песнями, с кафешантанными девками, с криками и с бешеной скачкой по гулким булыжным мостовым.