Элона Демидова - Отступник Страница 23

Глава 8

ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ БОЛЬ, НАСТУПАЕТ ПРОХЛАДА ЗАБВЕНЬЯ… Когда отряд преследователей оказался в пределах видимости синего ангара, Николай велел всем заткнуть уши специальными затычками, но разумеется, эта предосторожность не распространялась на пленницу. Вскоре она услышала неприятный свист, который издавали пасущиеся неподалеку гигантские курицы. Пятеро карателей немедленно открыли по ним огонь и четыре птицы закрутились волчком, а остальные пустились наутек. Однако в глазах атаманши потемнело, шатаясь, она закрыла ладонями лицо, забыв о сломанном носе. Острая боль заставила вскрикнуть и женщина, споткнувшись, стала падать. Чья-то сильная рука подхватила ее за локоть. — Тише, тише, Настенька, дочка, ты что! Осторожней… Настя открыла глаза — перед ней стоял отец. Но не убогий старик, каким он был в их последнюю встречу, нет, на нее улыбаясь смотрел подтянутый моложавый мужчина, лет сорока. Его лицо светилось радостью. Она взглянула на свои руки: изящные пальцы, длинные овальной формы ногти с ярким маникюром, чистая гладкая кожа. Никаких заусениц, мозолей, волдырей, бородавок… — Папа? — удивилась девушка. — И как ты угадала? — засмеялся мужчина. Настя оглядела автостоянку перед Ростовским аэропортом… Кажется, она прилетела рейсом из Москвы… навестить родителей. Нет, не просто навестить… Наконец-то ей удалось собрать денег на операцию для мамы! Теперь им были по карману лучшие клиники Германии, а уж там больную непременно поставят на ноги. — У меня с носом все в порядке? — спросила девушка. — У тебя самый красивый носик на свете, как и положено супермодели, так что уж прости за неподобающий транспорт, — ответил мужчина, открывая дверцу потрепанного двухместного пикапа. — Какая же я супермодель! — отмахнулась Настя. — Так, второй эшелон. — Не скромничай! Дай срок и станешь самой первой звездой. Мать не расстается с журналом, где ты на обложке, всем соседкам уже похвасталась… — усмехнулся отец, а потом слегка нахмурился. — Только мне не нравится, что ты взяла какое-то дурацкое имя. — Папа, это законы шоубизнеса. Знающие люди считают, что сегодня Галина звучит предпочтительнее, чем Настя. По дороге до самого дома девушка улыбалась: надо же, какой дурацкий сон ей снился в самолете. Бред сивой кобылы! Будто она живет в страшном мире после ядерной катастрофы, где ее избили, сломали нос и заставляли куда-то идти. А вот же солнце, ласковый ветерок, гладкий асфальт шоссе… и нет никаких ужасов, жестокости, голода, никакой радиации, грязи, вшей… Она вбежала в знакомую с детских лет комнату, осторожно ступая но старому клетчатому линолеуму. Мама, сильно сдавшая за последний год, протянула руки ей навстречу. Слезы потекли по Настиным щекам… А потом мать с дочерью обнявшись, почти до утра говорили о прошлом, о настоящем, и, разумеется, о будущем. Конечно, болезнь была сильно запущена, но это поправимо, теперь все должно стать иначе! И они просто болтали о разных пустяках. На следующий день радужные перспективы разбились о страшную действительность. Ужасно завыли сирены, сея на улицах неописуемую панику, и еще большая паника охватила саму Настю, заставляя метаться по комнатам, брать какие-то вещи, и тут же ронять их. Она совершенно потеряла способность связно мыслить. Казалось, что самое главное это уехать из города, где наступил хаос, где не было больше власти, а на улицах слышались выстрелы и крики. В Ростов! Немедленно ехать в Ростов. Может, еще можно успеть на какой-нибудь самолет на Москву, где должен быть порядок, это столица, там ведь правительство… Да, в Москву! — Ростов, скорее всего, уже разбомблен, ракеты упали севернее Таганрога, — убеждал отец, — нам нужно в другую сторону! Однако нет гарантии… Вот что: я отвезу тебя на военный аэродром, там всегда самолеты. Они должны будут взять тебя на рейс. Не забудь паспорт! — Что делать, мама… прости… нужны деньги, а все лежит на счету в немецком банке… Но я что-нибудь обязательно сделаю, как только доберусь до Москвы… — Настя рыдала на груди у матери, а та, лишь тревожно улыбаясь, пыталась оттолкнуть дочь, бормоча: — Иди, милая, иди… Со мной все будет хорошо… Я сама как-нибудь справлюсь… а вы с отцом идите, идите, мои хорошие… Отец с дочерью уезжали по шоссе, забитому автомобилями, на запад, в сторону Украины. На аэродром их не пустили автоматчики, но и повернуть назад в город уже было невозможно: все полосы шоссе и даже обочины были запружены транспортом, который двигался только в одном направлении — прочь от Таганрога… — Ничего, ничего… Все будет в порядке, просто небольшой крюк. Надо проехать по мосту через Миус и мы вернемся в Таганрог с севера… — говорил совершенно растерянный отец. Вместо привычных полутора часов, устья Миуса они достигли только к ночи. По слухам, мост был взорван, и пришлось остановиться на подходах к деревеньке со смешным названием Лакедемоновка. В толпе водителей из беспорядочно сгрудившихся машин никто ничего не знал толком, но каждый передавал какие-нибудь рассказы, один нелепее и страшнее другого. Пропыленная, потная, безумно уставшая Настя кое-как умылась тоником, нанесла на лицо крем (забывать о собственной внешности было нельзя ни при каких обстоятельствах), а потом надела свитер, носки и попыталась задремать на откинутом сиденьи. "Как глупо было не захватить что-нибудь поесть… да и вода кончается… спекулянты уже за бутылку теплой минералки хотят золотое кольцо… Подонки… Хорошо, что маму не взяли, ей было бы тяжело… — пробегали невеселые мысли, которыми Настя пыталась успокоить запоздалые укоры совести. — Ну, ничего скоро весь этот хаос кончится… вернемся назад, в город… а там как нибудь…" А потом появились вооруженные люди. Две группировки поначалу чуть было не постреляли друг друга, но затем пришли к соглашению и совместно захватили власть. И вот она с отцом вторые сутки стоит в длинной очереди измученных беглецов, а вдоль прохаживаются вояки с автоматами; все в темных очках, за которыми не видно глаз. Возле стола, установленного под открытым небом прямо посреди дороги, толстяк в форме придирчиво осматривает и сортирует бедолаг, делая пометки в бумагах. — Мне нужно отвезти дочку… ее ждут на том берегу… встречают… пропуск… — неумело врет папа. — Твоя профессия, — говорит сортировщик равнодушно. — Электрик, — машинально отвечает отец, сбитый с толку таким вопиющим безразличием. — Пойдете в подсобные рабочие, хотя больно худосочна твоя девка! Какой от нее будет приплод? Ладно, прислугой будет. Лицо Насти покрывается красными пятнами. Она вне себя от гнева, несмотря на голод и жажду в ней еще осталась достоинство! Это оскорбительно! Прислугой!? Она, если не королева, то уж точно — фрейлина высокой моды! Но, как оказалось, в эти дикие времена пройти отбор и попасть в кабалу — тоже огромное счастье. С большинством беженцев поступали гораздо хуже, отгоняли на десятый километр, а тех, кто пытался сопротивляться или посмел возвращался — расстреливали. Поселок Русский Колодец стал коллективной могилой для многих и многих подобных неудачников. Так что Насте и ее папе несказанно повезло, они стали слугами, получили еду и крышу над головой. Впрочем, Фортуна ей всегда улыбалась на кастингах… Но чтобы удержаться хотя бы в этом низком социальном статусе и не стать кормом для червей, надо было тоже прилагать огромные усилия. Бывшей модели пришлось позабыть о гордости, тщеславии и гламурном блеске, работать не покладая рук за скудную пищу, а за какой-нибудь жалкий кусок хозяйственного мыла развлекать ночами отребье, объявившее себя высшей кастой, полноправными гражданами. Так что первых двух детей она родила сама не зная от кого, и они умерли от голода в младенчестве. Потом, когда прошли самые ужасные годы, Настю взял в жены какой-то неотесанный мужлан, которого женщина никогда не называла по имени. Жизнь не стала от этого легче или безопасней: еще троих детей скосила эпидемия. Хотя Настя отчаянно плакала каждый раз, когда хоронила свое дитя, но никогда не испытывала радости материнства. Она боялась и ненавидела этот мир, не хотела впускать новую жизнь в этот ад, однако тело жило отдельной от разума жизнью: оно рожало, заботилось, страдало… На седьмой год после Великого Коллапса степное поветрие истребило многих. Мужлана тоже унесла болезнь. Остался отец, которого зарезал кто-то из отпрысков военной элиты во время их сатанинских ритуалов. Жизнь неслась перед глазами Насти стремительно, без оглядки… Уже случилось бегство, была сколочена банда, обитавшая в том самом Русском Колодце, буквально усыпанном человеческими костями… Встреча со странным крестьянином, больше похожим на воина, бегущим в мертвый Таганрог… Роковое нападение на отряд преследователей, гибель всех, всех до единого товарищей. И вот Настю тянут куда-то, она сопротивляется, ее бьют… И вспыхивает странная мысль: "Выбор, ведь можно сделать выбор, иной выбор…" Дикарка открыла глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Сквозь слезы проступило глумливое лицо сопляка, который с бешенством орал: — Ты, сука, опять бузить вздумала!!! — Такое бывает, это все из-за свистунов, — просипел лысый каратель. Настя покачнулась и начала оседать. Ее подхватила за локоть чья-то сильная рука. — Тише, тише, Настенька, дочка, ты что! Осторожней… Петля времени замкнулась. Змея укусила себя за хвост. Перед Настей снова стоял папа, моложавый и подтянутый. Они опять находились на стоянке возле Ростовского аэропорта. И только что в самолете ей приснился жуткий сон, будто она прожила целую жизнь в кромешном аду. Но ведь это был только сон… — Папа, это ты? — пробормотала она. Глаза женщины закатились, голова бессильно болталась на шее. — Мля! Эта дура совсем с катушек съехала! — возмутился Артур. — Степан, — сказал Николай, — тебе снова придется тащить ее до аномальной зоны, это еще где-то полтора-два километра. — Ничего, я выдержу, — спокойно ответил рукопашник и взвалил дикарку на плечо. Каратели были уже возле Нового кладбища, закрытого черно-серым забором, из-за которого выглядывал золотистый купол заброшенной православной часовни, когда зной неожиданно сменился могильной стужей. Туман начал образовываться буквально перед глазами. И уже спустя минуту зловещий пенящийся морок со всех сторон окружал отряд. — Поставь ее, — сказал Николай Степану. — Прости меня, мама, прости, у меня нет выбора… — шептала шатающаяся женщина. Старейшина приблизился и с размаху ударил атаманшу под дых. Дикарка буквально выплюнула воздух, перегнувшись пополам. — Это тебе за "лысого мудака", — с ужасающим бесстрастием в голосе просипел Николай. — Прости меня мама… прости… — шевелились ее губы. Мужчина подошел к скорчившейся на асфальте женщине и еще раз ударил ее в живот тяжелым берцем. — А это тебе за "лакедемонского засранца". Дикарка дернулась, всхлипнув, и замерла. Только губы ее продолжали еле двигаться: — Прости… прости… прости… Мгла, густая и беспросветная, медленно и неуклонно надвигалась на отряд. Настя, лежащая на заиндевевшем асфальте, не замечала тумана, окутавшего ее, не чувствовала лютой стужи. Она была слишком стара для того, чтобы ощущать окружающий мир, ведь за последние полчаса ей пришлось прожить сто жизней. Сто раз отец поддерживал ее за локоть, чтобы она не упала, и столько же раз они с радостной надеждой ехали в Таганрог. Сто раз Настя бросала мать, оставляя ее в обреченном городе одну, и переживала потом многолетний постапокалиптический ад. Голодала, терпела побои, унижения, работала в грязи и холоде, отдавалась за еду, теряла детей, отца, сбегала из рабства. И вот в сто первый раз завыли сирены, и опять она плакала от страха, прося прощения, и мать отвечала, как в первый раз: — Иди, милая, иди… Со мной все будет хорошо… Я сама как-нибудь справлюсь… а вы с отцом идите, идите, мои хорошие… И вдруг Настя сказала спокойно: — Я тебя не покину. Ведь выбор есть всегда. — Что ты, дочка, — испугалась женщина в инвалидном кресле. — Отец уже машину завел, тебя ждет. Иди, иди… Здесь опасно! — Нет, — ответила Настя, глотая слезы. — Нет, я останусь с тобой, потому что двадцать лет ужаса и страха не стоят одного дня любви… чтобы это понять, мне пришлось прожить множество лет… Она встала на колени возле матери, непосильное бремя, тяжкий груз вины свалился с нее, и девушка дышала легко и свободно. Впервые за многие годы… Настя умерла, безмятежно улыбаясь. — Туман Даров! — прокричал Николай. — Эта шлюха наша плата за проход! Ответом была вязкая тишина. Старейшина бросил взгляд на своих товарищей, поправил перевязь меча и скомандовал, смело входя во мглу: — Держаться за руки, не отставать. Николай сжал ладонь Ани и белесое марево бесшумно поглотило его. Каратели переглянулись и последовали примеру своего проводника. Вскоре вокруг них стали маячить тени, и со всех сторон послышался леденящий шепот: — Отдай… отдай… — Что-то не так! — донесся до воинов, ослепленных матовой пеленой, обеспокоенный голос Николая. — Туман не принял жертву. Он требует еще… Остальные замерли, сбившись в кучку, крепко держались друг за дружку, ошеломленные, испуганные, и не могли издать ни звука. Лишь тени то появлялись, то исчезали, и требовательное: "Отдай… отдай…" — сотрясало зловещую кружевную мглу. — Идите дальше, — произнес Семен. — Стрелять не буду, чтобы вас не зацепить. Я этих костлявых упырей и так порежу. Послышался стук падающего автомата. Каратели бросились вперед, стремясь как можно быстрее вырваться из проклятого морока, а где-то сзади звучал затихающий голос рукопашника: — Давайте, мрази, давайте!.. Солнцем бесстрашия души согреты! Давай, подходи, давай! Доблесть и слава во имя победы! Ну, что же вы, суки!!! Раздался хруст, и казалось, что сломали одновременно все кости в теле Семена, а потом его вопль, полный нестерпимой боли, оглушил людей, сбившихся тесной группкой на другой стороне тумана. * * * Олег шел посередине дороги, понимая, что надо как можно скорее найти убежище. После встречи с дьявольским туманом не было сил бежать, хотя он чувствовал, что погоня близка. Мимо домов, серых, мрачных, иногда покосившихся, заросших высоким бурьяном, юноша продвигался спотыкаясь, насторожено оглядываясь, взгляд его блуждал, руки напряглись, камуфляж прилип к спине и потная кожа зудела под разгрузкой. Заброшенные постройки производили странное впечатление. Окна с разбитыми стеклами и непроницаемой чернотой внутри, с невысказанной скорбью, с немой обидой взирали на человека, будто он, и никто другой был виновен в их бедах. Будто именно он обрек здания на медленное разрушение от дождей, ветров и времени. Будто только он совершил в прошлом огромную непростительную ошибку, от которой многолюдные города, плодородные земли пришли в запустение. Олегу внезапно подумалось, что он сам мало чем отличается от этих домов. Только и разницы между ними, что он умеет ходить и разговаривать, но так же, как эти жилища, черен внутри, пуст, одинок. Слева от дороги находились непролазные заросли. Изредка в них можно было увидеть одноэтажные, изрядно изувеченные временем халупы. Палец то и дело ложился на спусковой крючок, потому что из чащи доносились утробные звуки, там кто-то рычал, выл. Впрочем, звери, обитавшие здесь, пока не заинтересовались человеком. По правую сторону громоздились огромные прямоугольные здания, своим видом немного напоминавшие двухэтажный интернат в Лакедемоне, но эти дома были гораздо выше. Юноша даже прервал на полминуты свой путь, чтобы посчитать этажи. …семь, восемь, девять. Подумать только, девять этажей! Как? Как могли строить такое раньше? Олега взяла досада. Ему вдруг стало очень обидно, что он родился после Великого Коллапса, что не жил в этом чудесном городе раньше. Старики не врали, тогда, действительно был золотой век. А он, дурак, всегда с пренебрежением слушал их рассказы. Но ведь невозможно было даже представить себе такое величие. Навсегда ушедшее, безвозвратно погибшее… Остатки автомобилей, проржавевшие насквозь и разукрашенные пятнами разноцветного мха, вросшие по самое брюхо в крошащийся асфальт, с отвалившимися дверцами, разбитыми стеклами и выломанными сидениями, нарушали пустоту дорожного полотна. На Мариупольском шоссе их вообще не было, и Олег вспомнил рассказы о том, как в первые месяцы после Коллапса жители Лакедемона и вассальных деревень с остервенением разбирали машины на запчасти, а то, что не годилось для этого, сбрасывали в море. И до сих пор склады переполнены всяким железным хламом. Неожиданно перед Олегом выросли две высоченные постройки, стоящие рядом. Несмотря на источенные временем углы, вывалившиеся кое-где блоки, обрушенные местами перекрытия, сквозь которые зияло небо, эти сооружения показались ему чем-то таким, что просто не могло быть сделано людьми. Башни были похожи на две огромные скалы, издырявленные пещерами окон, мрачные и недоступные, устремленные в бледно-синюю высь, будто желая пробить хрустальный свод и низвергнуть его. — Вот это да… — только и смог вымолвить юноша. Олег всегда испытывал радость, оказавшись на высоте; даже со сторожевых вышек Лакедемона, которые и в сравнение не шли с этими фантастическими конструкциями, вся земля выглядела совершенно по-другому, горизонт как будто раскрывался и летел навстречу… "Один, два, три… семь, восемь, девять… пятнадцать, шестнадцать… Семнадцать этажей! Невообразимо! — проговорил юноша про себя. — Неужели там, на самом верху, тоже жили люди?! Вот бы если… нет, ну, понятное дело, не сейчас, а как-нибудь потом, подняться на самую крышу? Какой откроется оттуда вид? Наверное, можно будет увидеть далекий родной дом?" Вдруг до ушей беглеца донеслись клокочущие звуки. Олег увидел, как на верх семнадцатиэтажки садится гигантский черный птеродактиль. Он был раза в два крупнее летающих бестий, встречавшихся раньше. Юноша сглотнул тяжелый ком и, вжав приклад в плечо, прицелился. Мутант, издав недобрый клекот, покосился на человека. Крылатый ящер, покачиваясь из стороны в сторону, балансировал острыми перепончатыми крыльями, будто раздумывая: нападать на двуногую добычу или не тратить время на такую мелочь. Так они глядели друг на друга пару минут. Наконец, птеродактиль, издав пронзительный крик, резко рванул в небо. Прошагав несколько кварталов, состоящих из покосившихся домишек, Олег вышел к перекрестку и остановился: что-то неприятно-острое кольнуло его в грудь. Смутное чувство опасности, к которому юноша теперь относился очень серьезно, не позволяло двигаться дальше, впрочем, внимательно осмотревшись, он ничего подозрительного не заметил. Дома таили угрозу, хотя ничем не отличались от тех, что встречались на всем протяжении пути: заброшенные, унылые, до половины скрытые бурьяном, с просевшими крышами и грязными стенами, из трещин которых торчала сухая трава. Но дорога выглядела вполне безопасно: сильно разбитая, заплетенная пробившимся вьюнком, кое-где изуродованная шрамами неглубоких провалов, она не давала возможности устроить засаду. Впереди справа металлическая изгородь из заостренных прутьев окружала абсолютно пустынную площадку, на асфальт были брошены две рельефные металлические линии, с пятнами ржавчины, образующие огромную петлю. Они пересекали дорогу и вновь утопали в бурьяне. "Отличные копья бы получились из этой загородки, — подумал Олег, еще раз тщательно обыскивая взглядом каждый кустик, каждый выступ, и не обнаруживший ничего, что могло бы таить опасность. — Но к чему все это построено? Для какой цели столько металла на земле оставили?" В висках учащенно бился пульс, тревога не пропадала, а наоборот, будто бы концентрировалась в жарком воздухе. — Глупости, — сказал юноша негромко, чтобы успокоить себя. — Все это глупости, тут никого нет, но на всякий случай надо уходить отсюда и побыстрее. Несколько машин вдоль обочины развалились и заросли мхом, превратившись в бугристые коричневато-зеленые холмики, и тоже не давали повода для страха, но Олег инстинктивно старался не приближаться к ним, держась как раз посередине дороги. Вдруг что-то с молниеносной скоростью просвистело в воздухе и с силой ткнулось в грудь, а в следующий момент такой же удар он получил в спину. Юноше показалось, будто его сплющили. То, что казалось странным наростом на машине, в действительности оказалось затаившимся живым существом самого жуткого вида: плоская треугольная голова, украшенная на макушке двумя чешуйчатыми пластинами, пересекалась черной щелью безгубого, но зубастого рта, а длиннющий блестящий от слюны язык, приклеившись к разгрузке и камуфляжу, ощутимо тянул вперед. На Олега смотрели черные немигающие глаза, которые сидели не в глазницах, а представляли собой небольшие конусообразные шишки. Кожа существа настолько точно имитировала цвет и фактуру мха, что только теперь, когда монстр стал двигаться, стало возможным разглядеть горбатое тело с длинным хвостом, закрученным в спираль. Чудовище поднялось на тощие лапы и, покачиваясь словно пьяное, очень медленно подбиралось к своей жертве. По всей вероятности, за спиной была еще одна такая же тварь. По счастью, правая рука Олега была свободна, и резким движением выхватив клинок, он отсек язык существа, а потом бросившись на асфальт, точно таким же способом освободился от второй удавки. Из омерзительных обрубков потекла бледно-розовая кровь, и после нескольких спазмов, куски чужой плоти отвалились от одежды Олега. Теперь он видел обоих своих противников, с которыми стало происходить что-то необыкновенное: по их коже, прежде столь удачно принимавшей цвет ближайшего окружения, хаотично пробегали полоски и пятна самых невероятных оттенков, глаза беспорядочно вращались в своих шишковатых башенках-глазницах, а безгубые пасти издавали громкие щелчки. Одна из тварей стала пятиться, намереваясь скрыться за машиной, но другая продолжала наступать на лежащего врага. Поэтому Олег не раздумывая разнес ей череп короткой очередью, после чего не мешкая ни секунды, едва успев осознать, что судьба в который раз подарила ему спасение, бросился прочь. * * * Нелепая смерть соратника оказала на карателей различное, хотя и предсказуемое впечатление: Николай и Григорий были разозлены, Аня — подавлена, а Артур — деморализован. "Забыли, что такое настоящий поход, молодежь зеленая," — думал старейшина. — Контрольный замер, — скомандовал он. — Сто шестьдесят четыре микрорентгена, — отчитался Григорий. Николай, проведя по мокрой лысине ладонью, надел шлем. — Это нормально, — сказал он. — Первые два года после Коллапса такой фон стоял в Лакедемоне. Конечно, угнетающий фон, но не сильно страшный. Для успокоения можете надеть противогазы. Артур торопливо выполнил рекомендацию и таращил глаза сквозь запотевающие стекла. Аня поморщилась, представив себе, каково будет в такую жару под резиной и решила рискнуть, тем более что ветераны вроде бы не собирались следовать примеру наследника, который увидев, что оказался единственным перестраховщиком, тоже стянул с лица резину. Отряд двинулся в направлении центра города. Молодые люди то и дело косились вправо, с неподдельным любопытством разглядывая невиданные многоэтажные дома и считая про себя этажи. — Ты след предателя видишь? — спросил старейшина девушку. — Да, он проходил здесь, — утвердительно кивнула она. — Говорили, что туман берет за проход одну жизнь, интересно, почему же нам так повезло? — произнес Артур, как будто бы ни к кому не обращаясь. — С аномалиями трудно быть уверенным. Четыре года назад хватало одной жертвы. Сейчас что-то изменилось, — ответил Николай, буравя взглядом окрестные заросли. — Больше всего мне интересно как прошел предатель, чем он заплатил? Или отдал свое мутантское отродье? — желчно предположил наследник, разглядывая длинный высокий дом, в котором, казалось, могли разместиться все жители Лакедемона. Старейшина только покачал головой Вдруг в отдалении послышались выстрелы. — Это недалеко отсюда, километр, или, что более вероятно, полтора, вперед! — скомандовал старейшина. Каратели перешли на бег. Они промчались мимо двойной семнадцатиэтажки, миновали несколько кварталов и уже приближались к перекрестку, когда неожиданно Аня прокричала, задыхаясь: — Стойте, стойте… Николай поднял руку, и преследователи остановились. — Тут были… — Аня никак не могла отдышаться, — тут что-то не так… тут какие-то мрази водятся… я вижу их шлейфы… — Вот черт! Отходим вправо, к домам… Не приближайтесь к машинам, идите только по ровной земле! — закричал Николай, увидев за рассыпающимся кузовом невообразимую тварь, полыхающую всеми цветами радуги. Забыв, что они вооружены, наследник и Аня с ужасом наблюдали как к ним, клацая когтями по асфальту, шатаясь, словно пьяный, делая остановки и отступая, но все же неуклонно продвигаясь вперед, приближается монстр, подобных которому они не могли себе представить. От страха он показался им еще больше и отвратительнее, чем был на самом деле. Особенно пугали глаза, что двигались в кожистых башенках, независимо друг от друга. Бородавчатая шкура чудовища из серо-коричневой вдруг сделалась ярко зеленой с желтыми разводами, а когда монстр разинул пасть, из которой с дикой скоростью буквально выстрелил язык, чуть-чуть не долетев до головы девушки, она завизжала и пустилась наутек. В этот момент отчаянно закричал Григорий. Он бежал вслед за Аней и Артуром, как вдруг куча сухих листьев, припорошенная землей приподнялась, открыла зев и через секунду сильным рывком мужчина был опрокинут на землю. Его правая нога оказалась между треугольных челюстей, которые немедленно начали мять, перетирать и пережевывать подметку берца, а вскоре и человеческую плоть. Николай хотя и опасался подстрелить товарища, с одиночных выстрелов перешел на короткие очереди, но они, казалось не причиняли монстру-хамелеону видимого вреда. Только вокруг пулевых отверстий на пупырчатой коже расцветали ало-голубые разводы, но вскоре глаза перестали вращаться и застыли, а челюсти двигались уже не столь неумолимо. Лишь оказавшись в подьзде дома, Николай смог перевести дух. На его плечо тяжело опирался Григорий, по лицу которого уже разливалась пугающая бледность. — Надо забраться на четвертый этаж, — сказал старейшина, когда все немного отдышались в темноте и прохладе. — Анна, ты кого-нибудь видишь? — Нет, — ответила девушка, все еще не до конца пришедшая в себя от пережитого панического ужаса. — Здесь точно никого нет. — Почему на четвертый? — спросил Артур, который всеми силами старался подавить дрожь в голосе. — Чтобы обзор был лучше, но пятый не годится, потому что он верхний, а там мало ли что с крыши приползет… Отряд стал подниматься по лестнице. Григорий, тяжело дышал и стонал, а за ним на ступеньках оставалась кровавая полоса. Аня шагала впереди, Артур, беспрестанно оглядываясь и что-то недовольно бурча, оказался замыкающим. Но на площадке третьего этажа одна из квартир оказалась незапертой и Николай, противореча своим же указаниям, затащил туда падающего с ног Григория, которому было уже совсем невмоготу. В небольшой комнате, с провисшими от сырости обоями, оказался грязный, но вполне крепкий широкий диван. Уложив раненного и предоставив Ане вытирать с его лица холодный пот, старейшина стащил остатки ботинка. Вместо ступни и пятки глазам открылся бесформенный кусок мяса, из которого торчала кость. Сказать было нечего и Николай, порывшись в вещмешке, достал бутылочку со спиртом и вату, хотя понимал, что такие раны просто так не залечить. Пока обрабатывали и бинтовали его ногу, Григорий потерял сознание. — Мы здесь застряли до темноты, — мрачно обратился Николай к Артуру. — Твари напали днем. Значит, ночью они будут спать. А нам пока надо решить, каким маршрутом следовать дальше. Он уселся на запыленный диван, достал из вещмешка карту города и разложил ее на свободном месте: — Значит, что мы имеем? Анна, скажи, предатель прошел хамелеонов, или как мы, куда-то свернул? — Прошел по прямой, — сказала девушка после секундного размышления. — Да как? — закричал Артур. — Как он мог их пройти живым? Куриц прошел, Туман прошел, хамелеонов прошел… он что, заговоренный? — Не знаю, — отрезал Николай и ткнул пальцем в карту. — Значит, он пошел к центру прямо по Александровской. Рисковать нам не следует, и возвращаться на эту улицу мы не будем, а продвигаться станем параллельным курсом. Пойдем по Чехова, вот она видите? Все трое склонились над картой. — Анна, смотри внимательно! По улице Чехова, — продолжал старейшина, — дойдем до рынка. Видишь овал? Вот это рынок и есть. Может быть, ты предателя уже тут засечешь, ведь он будет искать пристанище на ночь. Хорошо бы его тепленьким взять, во сне. Но если нет, то начнем прочесывать старый город. Вот тут, проверка будет твоим способностям, надеюсь, след единственного человека в городе ты не пропустишь? — Там… — Артур замялся, понимая, что у него имеется важная информация, которой в сложившейся ситуации целесообразней поделиться. — Там вроде бы могут выродки жить. Ну, люди-мутанты. — А откуда у тебя такие сведения? — поднял брови Николай. — Да так, слухи ходили… — Какие слухи? — старейшина нахмурился. — Говори начистоту, Артур. Наследник понял, что нужно прямо сейчас дать правильный ответ. Такой, чтобы его самого ни в коем случае не заподозрили. — Олег как-то обмолвился, что вроде бы он от кого-то слышал, что в городе встречаются выродки… — Так, — Николай требовательно смотрел на Артура. — Почему не сказал об этом на Совете, перед выходом из Лакедемона? — Да как-то из головы вылетело. Да и потом, ты сам был уверен, что мы его раньше догоним. Старейшина взглянул на наследника и кивнул, прикрыв веки: — Мне придется известить твоего отца о преступном легкомыслии… Артур потупился, а Аня прожигала взором мужа. — Ну, теперь уже поздно сожалеть, — Николай, свернув карту, убирая ее в вещмешок. — Окон не открывать, чтобы не привлекать запахом посторонних. Подопрем входную дверь, поедим и отдыхать. До заката еще далеко. Вы можете расположиться там, а я останусь с Гришей. Артур, расплывшись в улыбке, подошел к двери в смежную комнату, и, хлопнув себя по бедру, сказал Ане: — Ну, иди сюда. — Я с тобой в одной комнате спать не стану! — со сталью в голосе проговорила девушка. — Да брось ты, мать, — наследник вновь похлопал себя по ляжкам, не допуская мысли, что жена осмелится так унизить его перед посторонним. — Иди сюда… — Николай, — обратилась Аня к старейшине, — а можно я останусь тут? У Артура от удивления приоткрылся рот, а на лице девушки появилась еле заметная ухмылка. Николай посмотрел на диван, где уже лежал раненый, и невозмутимо ответил: — Думаю, что тут нет места, Грише надо как следует отдохнуть. — Ну, тогда я занимаю кухню, — сказала Аня и вышла. * * * Дорога, по которой бежал Олег, казалась нескончаемо длинной. Он мчался мимо заборов, пустырей, домов, с каждым шагом стремясь увеличить расстояние между собой и жуткими созданиями. Наконец, на каком-то перекрестке он оглянулся, удостоверившись, что за ним никто не гонится, и только тогда позволил себе перевести дух. Посередине дороги стояли несколько автомобилей, будто слипшихся друг с другом. Вокруг кучи искореженного, изъеденного ржавчиной металла лежали человеческие скелеты в истлевших одеждах. Странно было, что никакое зверье не позарилось на кости. В этот момент сзади раздались приглушенные расстоянием выстрелы. Значит, его преследователи тоже были тут и, скорее всего, нарвались на хамелеонов. Но Олег не ускорил шаг, наоборот, он остановился. Отчего-то внутри росла уверенность, что каратели не пробьются сквозь разозленных монстров, и отступят, либо пойдут другим путем. Но сейчас бывшего жителя Лакедемона взволновало другое: именно в этот момент пришло явственное осознание, что назад дороги нет. Теперь он вечный изгнанник, которого даже если и примут в чужую общину (при условии, что таковую удастся найти), то на что сможет рассчитывать чужак? На рабство? Но дети рабов — тоже рабы. Таков закон. Юноша заглянул в люльку. Девочка дышала. Никогда, никогда не желал бы он такой судьбы для себя и своей дочери, но другого выбора пока что не имелось, и Олег понял, что ради ее жизни готов стать кем угодно. Конечно, если все будет невыносимо, то через пять-семь лет можно попытаться убежать, найти какое-нибудь уединенное место, чтобы жить свободными. Олег посмотрел на угловой дом, на котором висели две таблички с вполне хорошо сохранившимися буквами: "26 переулок" и "ул. Александровская". "Вот, — подумал парень. — Совершенно глупое название, ничего не значащее число. Но оно страшное. Я пройду мимо этого переулка с бессмысленными цифрами и уже никогда не вернусь назад… Надеюсь, что попаду к людям. Или, быть может, к нелюдям, но какая разница? Лишь бы приняли…" Конечно, особо верить Артуру не следовало, информация о выродках, живущих в Таганроге могла быть и ложью, но ведь контрабанда откуда-то бралась? А если мутанты торгуют, значит, они разумные и с ними можно договориться. Если бы рядом был Серый! Но Олег запретил себе думать о погибшем друге: боль потери туманила разум, а собранность сейчас была необходима. Он шел и шел, никуда не сворачивая; асфальт во многих местах раскрошился, и вездесущая, никем не смятая трава пробила себе дорогу к свету. Дома, главным образом, одноэтажные, хоть и заросли бурьяном, неплохо сохранились, но не носили никаких признаков обитания, хотя, возможно, хозяева просто хорошо прятались от посторонних глаз… Вот бы самому поселиться в каком-нибудь из таких домишек, жить там скрытно… Только найти, чем кормить ребенка… Солнце жгло землю. Стояла тишина, изредка нарушаемая щебетанием невидимой птицы. Покой, удивительный, безмятежный, разливался по мертвому городу. Впрочем, нет, Таганрог был живой — вскоре Олегу пришлось в этом убедиться. Теперь он вздрагивал при малейшем подозрительном шуме, озираясь и хватаясь за автомат, однако ничего кроме шелеста листьев под легким ветерком слышно не было. Здания сменяли друг друга, улицы пересекались под разными углами и разбегались в стороны, а Олег в страшном напряжении шел куда глаза глядят, пока не оказался на небольшой площади. Посередине, на высокой колонне, четким силуэтом выделяясь на фоне неба, стояла статуя: человек, что-то держащий в руке, а в ногах у него сидела каменная птица. Пока Олег складывал в слова буквы, начертанные на постаменте: "АЛЕКСАНДРУ ПЕРВОМУ 1830", из-за памятника вдруг вышел мужчина, облаченный в мешковатое черное одеяние. Его волосы цвета ржавчины, кое-где выгоревшие до соломенной желтизны, были зачесаны назад. Широко расставив ноги, скрестив руки на груди, человек уставился на беглеца зелеными глазами, излучавшими непоколебимую уверенность. Юноша вскинул автомат и прицелился. Ни один мускул не дрогнул на лице незнакомца в черном. Только прищур глаз стал чуть уже. — Оружие на землю, — произнес он.