Сурен Цормудян - Странник Страница 24

— Доктор, — послышался ответ.

— Какой еще доктор?

— Он был с нами. Хороший. Он разгадал мозз. Мозз родился в голове первых из нас. Не всех. Несколько. Был совет. Они решили. Они убили себя. Мозз не может подчинять таких, как я. И потому он хотел выйти из головы. Но мозз может кушать то, что внутри головы наших детей, и тогда он увеличивается и делится на кусочки, которые отдельный мозз. Один успел съесть в голова два детей, и стало три мозз. Но доктор сжег эти мозз. Но двое из моей семьи, в чьих головах было это, не захотели убивать себя. Они сбежали. И тогда доктор стал преследовать. Он сжег один, когда мозз стал пробираться в его голова. Сжег мозз и себя. Это все, что осталось от доктор. Доктор был человек. Хороший человек. Он не считал нас хуже. Не считал нас ниже. Он говорил, что мы и люди — дети одной матери. Одной земли. А вместе мы может помогать другу выживание.

Маломальский вздохнул, слыша в этих словах укор.

— Прости, Стран Страныч. Я просто не думал… Ну… Прости дурака. Понимаешь, мужик… Это стереотипы. Нам так проще жить — думать, что мы — хорошие, а те, кто на нас не похож, — плохие. Делить все на черное и белое. Все непонятное мы… люди… определяем как враждебное. Боимся этого. Отвергаем. Истребляем. Наверное, в каждом человеке живет свой маленький фашист. Потому я и не слышал историй про дружелюбных мутантов, наверное. Просто никому в голову такое не придет. В первую очередь в голову приходит плохое. Потому что… Постой-ка! — Сергей снова стал рассматривать строки, которые еще можно было прочесть на этом обгоревшем клочке. — Я, кажется, начал понимать!

И он принялся зачитывать вслух:

— «…В разуме людей всегда есть темная сторона. Место для душевных бесов. Ревность, страх, ненависть, неприятие и вражда. Иначе мы бы просто не воевали никогда. И мир не уничтожили бы… Даже сейчас, в метро, поделились на коммунистов, нацистов и всяких прочих, понаставили различных кордонов и барьеров. Иногда мне кажется, что я нашел объяснение возникновению мозз. Темные стороны нашей души собрались, дистиллировались в эту субстанцию. Мозз — дистиллят зла. Не от того ли в новом виде человека, при становлении которого я присутствую, мозз не приживается, что эти новые люди избавлены от страхов и ненависти? Да, они сумели отторгнуть зло, освободить свой разум от сумрака и извергнуть из себя это зло наружу. Может быть, для мозз нет биологического объяснения, как ни тяжело мне, биологу, было бы с этим смириться. Но ведь многое из того, что творится с миром в последние десятилетия, наукой тоже не объяснить. И вот это зло, которое мы, люди, считали метафизическим и нематериальным, материализовалось и воплотилось. Отчужденное и исторгнутое новым человеком, свободным от страха и ненависти, оно обрело самостоятельность, независимость, зажило своей жизнью! Однако само по себе, без носителей, оно — неубедительная полужидкая субстанция — нежизнеспособно. Ей нужны те, кто примут ее в себя. Оно хочет овладеть умами и душами, чтобы править. Оно хочет к людям…»

Сергей поднял взгляд на Странника.

— Зачем ты потащил меня наверх? Мы должны были поднять тревогу, предупредить Ганзу, Совет Полиса! Странник встал и посмотрел на Сергея сверху вниз.

— А потом, — проговорил он, — всех людей захватывает страх. Человек смотрит на другого человека и боится. А вдруг там мозз? И человек убивает человека. И так всегда и везде. А мозз питается страх. Страхом. Человек убил друг друга, если узнать что хоть у одного в голове мозз. Нет разве? Нельзя, Сергей. Может, не плохо, что человеков не будет и не останется пищи для мозз? Но останется мозз. А он будет искать решение. И найдет. А люди уже исчезнут. Но если мозз победит, дойдет до ясли, где дети моей семьи. Тогда выбора нет. Он придет и сначала убивать взрослых. Мы не воины. И моя семья мало. Но много дети. Если мозз дойдет до ясли, моя семья придется убивать всех людей.

— И как вы это сделаете, если вас мало и вы не воины?

— Люди ведь тоже много приручали животных? — Странник улыбнулся.

— Вы что же… Можете этих монстров заставить слушаться? Они ведь… Натравить? На нас?

— Прости, Сергей. Я не хочу этого. Люди много хорошего. Доктор ведь хороший. И ты хороший. Казимир хороший.

— Н-да! — Сергей уселся на пол и тяжело вздохнул. — И Рита была хорошей. И Вера была хорошей. И мальчишка тот, за которым ты пришел. Дети вообще хорошие. Даже этот придурок Виктор с Полиса, он ведь тоже хороший, хоть и придурок. В каждом человеке есть что-то хорошее. Наверное, и в этом мертвом фашисте тоже было.

— В каждом есть хорошее. — Странник кивнул, соглашаясь. — Но в каждом человеке есть место и для мозз.

— А почему оно называется «мозз»? — спросил вдруг Бум. — Это кто его так назвал?

— Оно так себя само назвал… Назвало, — ответил Странник. — Когда заговорило ртом моего дет… ребенка.

Маломальский вздрогнул, кинул на своего спутника внимательный взгляд, кивнул сам себе и поднялся на ноги.

— Послушай. Прости еще раз, что я так на тебя, не по-людски. Если ты честен со мной, если все, что тут доктор прописал, не полная ахинея, то я с тобой до конца. Я не отвернусь, не брошу и не предам. И мы сожжем эту тварь. Ну, ты меня прощаешь? — Он протянул Страннику руку.

Тот смотрел на Сергея несколько секунд. Потом крепко пожал протянутую руку и улыбнулся:

— А я по-другому не умею.

Они решили пойти до станций Рейха через бывшие жилые дворы. Это было опаснее, но Странник настоял. Такой путь был короче, и Сергею снова пришлось поступиться своим правилом: «короче» не всегда значит — «лучше».

Однако Странник держался уверенно. Для него, похоже, такие прогулки были привычным делом. Он знай себе твердил, что не надо бояться и что страх привлечет внимание. Черт возьми, как же трудно не бояться, когда тебя об этом просят каждые две минуты, постоянно напоминая о том, что как раз на поверхности то, чего стоит бояться, водится в изобилии.

Они шагали по какой-то улице, заросшей кустами и молодыми деревьями. С боков нависали мрачные здания, в окнах которых гулял ветер. Иногда луна выглядывала из-за туч и тускло освещала им путь. Сергей все время вглядывался в темные окна — опасность могла прийти оттуда, — но и большие деревья он старался обходить на почтительном расстоянии, помня о горгонах.

В одном из окон сталкер наконец заметил то, что искал и что боялся найти. На подоконнике сидела какая-то тварь чуть крупнее человека. Глаза ее светились по-кошачьи и часто моргали. Маломальский взял существо на мушку, но оно тут же поднялось во весь рост, потянулось руками к окну верхнего этажа и ловко исчезло в нем.

— Слышь, Стран Страныч… А чего это нас никто не трогает?

— Это плохо? — спросил в ответ Странник.

— Ну, не то чтобы очень. Просто настораживает. Я после того подвала уже, наверное, пятого хмыря вижу, и ничего. Посмотрит и уйдет своей дорогой.

— На таких, как я, этот мутант не нападает. Бывает, но редко.

— Вот оно как! — хмыкнул Сергей. — А ты полезный попутчик. Хотя, с другой стороны, так недолго и расслабиться. А нельзя.

Впереди все более отчетливо проглядывались рваные края полуразрушенного большого комплекса.

— Так, Страныч. Там, ежели мне память не изменяет, министерство какое-то и мэрия были. Давай-ка судьбу испытывать не станем, а выйдем на Тверскую да обогнем это гиблое место.

— А что там? — поинтересовался Странник.

— Там нехорошие существа обитают. Собственно, в министерствах да мэриях они всегда обитали, — тихо хохотнул сталкер.

— А там что? — Странник указал на высокое здание слева. Строение это достаточно хорошо сохранилось по сравнению с другими зданиями.

— Это что-то с музыкантами связано… Дом композиторов, кажется. Я толком не помню. Знаю только, что там гнезда вичух на крыше. Так что ну его на фиг.

Они двигались по Никитскому переулку в сторону Центрального телеграфа. Угол здания Телеграфа сохранился целым до самой крыши, как раз там, где Никитский выходил на Тверскую.

Внезапно Странник остановился и поднял руку, призывая и Сергея прекратить движение.

— Ты чего? — шепнул Маломальский.

— Тише! — Тот внимательно вслушивался в царившую здесь тишину, которую нарушал лишь ветер. И вдруг схватил Сергея и толкнул в сторону. — Осторожно!

Тут же что-то с оглушительно громким после часов могильной тишины звуком разбилось возле них на асфальте. Затем еще и еще раз. До Сергея дошло, что это разлетаются вдребезги стеклянные банки, которые кто-то швырял в них сверху.

Банок было четыре, после чего бомбардировка прекратилась.

— Что за урод! — воскликнул Сергей в темноту.

— Тише! — зашипел на него Странник.

— Нет, как это понимать?! Погоди… — Маломальский провел рукой по своим ногам — рука попала в какую-то вязкую жидкость. — Не понял, что за ерунда?!