Юрий Шубин - Статус неизвестен (СИ) Страница 24

Любой звук обманчив, но он же, порой, спасает тебя. Над распластанным Иллари, рванув шорохом воздух, тряхнув зеленую пену крон, повалил и посыпался, скользя в распадок хрустким крошевом и шелестом выламывая молодые, едва оперившиеся листвой, гибкие деревца, каменный вал. Над кручей по стесанному обрыву, словно из трухлявого дупла полного окаменевших орехов, посыпался камень. Разлетаясь в стороны и отскакивая, неокатаные глыбы натыкались друг на друга, засоряя сошедшим камнепадом рыхлый оплесок реки. Камнепад спугнул с мелководья серебряные иглы мальков и те прыснули, ища спасения на глубине.

Темно-сизая грязь вздувшись приподнялась горбатым пузырем нароста и встала на четвереньки. Совершенно неразличимый в своем маскировочном костюме человек отполз в сторону, вновь неподвижно замерев среди обломков коры и скрученной пряжи гниющих водорослей. Засадник исчез также бесшумно как и возник, втираясь и врастая в то, на чем он лежал. Иллари едва не потерял контроль над собой. Минутная, бездумная слабость неумолкающим зовом может сорвать солдата с места и увлечь его к гибели. Мастерство бойца в умении сдерживать собственные порывы. Холодок страха покалывал и ныл в мускулах, возвращая посыл преисполненного усилия. Едва не случившееся все равно происходит в нашем сознании и еще, и еще раз идет на повтор, вымучивая из нас приобретенный опыт не пережитого. Иллари едва не попался и понимая как близко он был к провалу, вновь проверил все вокруг и тихо про себя матерясь пополз обратно.

Пробраться берегом было невозможно.

Отстраняя ладонью растрепанные нити вьющихся стеблей Иллари скользнул по дну сухого лога. Рон почуял его, услышав прерывистое сопение. Справившись с одышкой Иллари нырнул в обрамленную кустами проплешину, угнездившую их временное пристанище. Люди объединенные одним рискованным интересом неприменно испытывают облегчение при встрече, даже если не виделись короткое время. Но их улыбки все равно не сошли бы за лучезарные, будь в тени кустов побольше света. Скрывая под маской затуманенных усталостью лиц тщательно скрываемый стыд и стараясь не встречаться глазами по пустякам, троица уселась кружком на совет. Каждый надеялся, нарекая себя баловнем судьбы, что на него снизойдет откровение. И когда такого не произошло, отказав досадной промашкой озарения осветить им чело, престиж космодесантников начал страдать, ущемленный в самолюбии и опутанный нетерпимостью к самому себе.

Если бы Валерий Самородов мог видеть их сейчас, он бы мысленно купал себя в овациях. Замыслы и поступки важнее любых обвинений, которые высокий профессионал выносит тебе заочно.

Стараясь предоставить товарищам возможность отыскать скрытый смысл в собственных знаниях они стали делиться увиденным. Пока острота мнения не притупилась повторяемой схожестью ощущений и не заткалась словесами самоиронии.

— Вы верите в совпадения, — в некотором разъяренном замешательстве начал Рон. — Я совершенно безобидно лежу на выске и недоумеваю. Откуда что взялось. Поперек реки двадцать шесть оскулых катера готовы повесится на якорных цепях. Прожекторы на носу пробивают воду до дна. Так что займись мы дайвенгом, можем и схлопотать. Мост двух уровневый, но движения почти никакого нет. Овальные сваи имеют балконы с двух сторон, на которых дежурят по трое, один из которых неразлучен в обнимку со служебно розыскной собакой. Подступы к мосту укреплены блок дотами, с такими узкими и мрачными бойницами, как глаза не опохмелившегося азиата. Съезды с моста на автомагистраль перегорожены бронемашинами и лендровергами в которых полно ребят в униформе с взведенным скорострельным оружием. Возле каждой дренажной трубы проложенной под насыпью монорельсовой железки находится пост охраны и ни одного швейцара собирающегося любезно отворить нам двери. Они довольно быстро учатся на своих ошибках. Меня не покидает чувство, что нас решили порвать как рулон туалетной бумаги во время пищевого отравления целой армии. Но право, мне будет стыдно подохнуть от таких пустяков.

— Перестань, Рон, — зрачки Иллари съежились как язычки задыхающейся свечи. — Бог его знает как это еще истолковать, мне приходит на ум, что по нашим радикулитам решили проехаться гусеницами полноценной войсковой операции. — Он несколько секунд посидел с отсутствующим видом и затем произнес: — Нам объявили войну.

— Никто и не надеялся что это будет нечто вроде пикника на лужайке. А хотелось бы, — и Рон обыденно и как-то по особенному бесхитростно улыбнулся товарищам.

Ища, нащупывая безошибочное путеводное чувство, не торопясь, но и не пренебрегая обстоятельствами, не открывшая лик идея предчувствием витала в воздухе, примеряясь к пиршеству трактовок. Теснясь шелестели листья как шопот подсказок. В медленном запахе расточалась грусть. И до них что-то стало доходить.

— Твой скрадок был на мыске, балабол, а мне пришлось больше прыгать по кюветам и залегать у обочин дорог, — звонко с обидой заявил Парс, смахивая с бровей бисеринки пота. — Тракт охраняет стрелковый полк. Там без шума не пронырнешь, у них прекрасный навык затаивания. Кругом группы досмотра. Переворачивают в верх дном любой подозрительный груз или багаж. Могут по несколько раз проверять. Везде заглядывают и все ощупывают. Гужевой транспорт, пролетки, кареты, фургоны, омнибусы, автобусы, электробаги, монотроллеры, легковые и грузовые машины обыскивают соблюдая максимальную собранность и все примечая. По окрестностям рыскают спец войска. Движение по основной магистрали застопорилось на несколько километров. Повсюду полно вышколенных, решительно настроенных ребят, не слишком уютно чувствующих себя в штатском, слоняющихся без дела и при этом притворяющихся очень занятыми. Я был вынужден ретироваться, когда на меня густой струей помочилось сверху лохматое чудовище запряженное в похоронную повозку и опуская ногу поскребла когтями разбрасывая помет. Думал от радости скончаюсь. Уставший и провонявший вернулся сюда не добыв никаких облегчительных новостей.

Иллари хмуро оглядел товарищей. Взгляд затлел ярким злым огоньком. Разведданные были неумолимо исчерпывающими. Прямой и наиболее явный путь оказался, к тому же, и единственным. Космодесантники прекрасно осознавали очевидность ловушки, поэтому решили отступить.

Для продвижения вперед больший остаток дня был потерян.

Правовержец

Чистый как роса обертон звонницы просторным током омахивал редисовый купол храма, оповещая о вечернем молебене. Дома жались гребницей к площади возле храма, тесно лепились не желая уступать друг-дружке намоленого места, отгородив окраины от почетного центра Норингрима. Белое кипящее светило подтесало донышко об косые, резаные края крышь, напоминая те чуть примятые цветы, которые бережно нес пехот-командер. Стекла домов залила розовая глазурь. Тон неба стал голубовато сочным, мутновато мягким и чуть прохладно свежим, быстро темнея у самого края.

— Будет гроза, — спрогнозировал Ульрих идущий чуть поодаль от Самородова. Он уже был готов лететь отсюда и его волновала лишь метеосводка.

Что для него эта улица, принявшая их в себя, зачерпнув широкими краями из опаленного войной бурлящего солдатского котелка в текучее, устоявшееся, гармоничное, живое и целое, излучающее идущий из детства незыблимый порядок вещей. Набежавший из переулка ветер обнюхал их, как огромный, потерявший хозяина пес, почуявший что-то знакомое и притих, затосковав от своей ошибки.

Самородов обернулся не убавляя шаги и переложил букет в другую руку. Ульрих осанисто вышагивал, перебирая взглядом выступающие фронтоны и островерхие крыши как возможные огневые точки. Он не ощущал сладостного, ошеломляющего вороха воспоминаний. Предположительной тонкости навеваемых улицей грез.

«Но весну-то он должен видеть и понимать, как нечто большее, чем просто явление природы?», — недоумевал командер.

Охраняющий его рыжий атлет был спокоен и от скуки едва заметно поигрывал мышцами, не понимая ни чувств пехот-командера, не помышляя о самой их возможности и недовольно поглядывал на букет.

Вновь всплывали позабытые, невыветрившиеся намеки юности. Вдруг стали проявляться стропила флигелей, знакомые до облупившихся трещин фасады домов. Прогретые светом дощатые ограды палисадников, словно и улица тоже стала узнавать его своими отдельными предметами. И верилось, что в колебаниях и переливах вечности Валеркин звонкий мальчишеский голос еще живет в самых далеких, запамятованных закоулках этих улиц и теряясь, шепотом доносит, тише легчайшего ветерка, ощущение дома. Вот уже в дали, узкой, казавшейся когда-то такой широкой, улочки, завиделась школа. Ее высокий силуэт каронованый зубчатым франтоном крыши был украшен по углам башенками соединяющими внешний коридор второго этажа. Две широкие белокаменные колоны указывали на вход в здание на первом этаже. Большие, кованые под карту звездного неба ворота были распахнуты, а в школьном дворе, вечным праздником жизни, бегали дети.