Светлана Прокопчик - Корректировщики Страница 24

Дождалась второго снимка, встала перед турникетом, зло поджав губы. Первый автомат сработал. Вахтер ждал ее у своего компьютера с наглой полуулыбкой. Совсем-совсем светловолосый, Сашка Черненко по сравнению с ним почти брюнет. И лицо такое… как будто у этого парня в родословной была примесь какой-то северной крови. Причем почему именно северной, Оля не знала, арийским происхождением тут вроде бы и не пахло. Просто если бы она делала его портрет, она бы поместила его на фоне заснеженного леса.

— Фамилия, — сказал он.

— Пацанчик, — буркнула Оля, готовясь к тому, что он церемонию регистрации нарушителя растянет на пол-урока.

— Опаздываешь. И пропуск забыла. Какая группа?

— В-1011.

— Нехорошо, Пацанчик. Плохое у тебя будущее. Не успела поступить, а уже нарушения… а они все учитываться будут.

Оля закатила глаза:

— Слушай, от тебя что требуется? Записать мои данные, а не морали читать.

Тот только посмеивался:

— Умная какая. Я тебя сейчас могу в администрацию отправить, чтоб там воспитательную работу провели.

Оля жутким усилием воли сдержалась, чтоб не назвать его козлом. Ну не объяснять же этому скоту, что у нее контрольная? Такому только дай повод поизгаляться, никогда своего не упустит.

Проклятый вахтер все тянул время. Оля плюнула на все доводы рассудка и просто перепрыгнула через загородку второго автомата. И тут же кинулась бегом вверх по парадной лестнице, надеясь, что вахтер не помчится за ней. Вот была бы комедия!

В спину донесся изумленный и сердитый окрик, Оля обернулась только на промежуточной площадке. Вахтер покраснел как свежесваренный рак, за турникетом столпились его однокашники из раздевалки, и, кажется, они больше сочувствовали Оле, чем ему.

— Чао, котик! — Оля помахала ему рукой. — Извини, меня ждут. Еще встретимся!

У вахтера вытянулось лицо, а чернявый порочный тип из раздевалки оглушительно расхохотался. Оля решила, что все правильно сделала. По крайней мере, настроение из упаднического превратилось в победоносное. Даже Альбина была не страшна, а уж контрольная — так вообще пустяки.

Ей повезло: Альбина тоже опоздала. Молодая склочная математичка опаздывала крайне редко, но метко. Оля даже успела поведать о маленьком приключении на вахте. Группа единодушно поддержала ее в мнении, что сегодня дежурят какие-то козлы, и если они вывесят Олину триграфию на “Заборе”, то в В-1011 найдется, кому написать там же опровержение.

— Да не будет там ничего, — сказала Оля, отчего-то уверенная, что ее слова сбудутся.

Пришла Альбина, и все разом утихли — контрольная была важной. Два часа пролетели почти мгновенно. В Олин инкоминг[5] постоянно сыпались просьбы о помощи, в основном касающиеся проверки уже готовых решений. Но кое-кто, как Наташа, “плыл” откровенно. Оля без звука и малейшего недовольства делала все. Со своим заданием она справилась в рекордно короткие сроки — за двенадцать минут, но специально не переносила в чистовой файл: чтобы Альбина не выставила ее за дверь и не лишила возможности кому-то помочь. Это ведь своя, родная группа.

На перемену вышли все в мыле. Двоек не было. Оля была счастлива. Около “Забора” табунились желающие принять участие в “воспитании”. Оля протолкалась поближе, внимательно изучила свежие данные о сегодняшних нарушителях. Ее триграфии не было, и вообще она не упоминалась. Хотя кое-кто явился еще позже нее.

Живописная группа у прилавка гардероба заставила ее насторожиться. А там было вот что: давешний вахтер, покинувший пост — впрочем, автоматический турникет прекрасно работал и без него, а всех опоздавших он засек перед первой парой, — снаружи. В окне торчали две головы, в том числе и того порочного брюнета. Причем в том окне, куда Оля сдала свою куртку. Но теперь она была не одна, а со всей группой.

Вахтер, когда они приблизились, только слегка потеснился, пропуская толпу шумных малолеток. Они все, эти старшекурсники, смотрели свысока на молодых, будто уже прикоснулись к неким внепланетным тайнам. Оля сунула свой номерок, отвернулась, болтая с Наташей. Куртку принес брюнет. И стоит, главное, не отдает. Смотрит пристально, нехорошо так. Оля поежилась.

— Слышь, красивая! Будешь моей.

Оля опешила.

— Разогнался! — осадила его Наташа. — Тут желающие в очереди стоят!

Вахтер молчал. И смотрел на брюнета. Очень недобро смотрел, с прищуром. Оля поняла, что раньше где-то встречала этого беловолосого парня с жестким взглядом, только как будто очень давно. Такие случаи, кажется, называются дежа-вю. Что-то неуловимо знакомое, кажется, что можешь человека просчитать, как старого друга или родню, только не можешь вспомнить, где же его видела. Было в этом что-то мистическое.

С другого бока от Оли протолкался Павел. Лег животом на прилавок, выдернул куртку из рук обалдевшего брюнета, сунул Оле и тут же вытеснил ее, загородив плечом.

— Давай номерок, Наташ, — скомандовал он.

Оля, тихо улыбаясь, отступила к зеркальной колонне. Заступничество Павла было не только кстати, но и очень приятно. Может, он и не насмехался над ней никогда, даже в Московье? Или это общение с Ритой так на него подействовало?

— Эй, красивая! — донесся до нее голос брюнета. — Как звать?

Оля скорчила презрительную рожицу и молча отвернулась. За нее ответил Павел:

— Много будешь знать… некоторые от этого старятся, а ты — так сразу помрешь.

Дежурные засмеялись.

— Смелый? — уточнил брюнет. — А если я выйду?

Оля обернулась, испугавшись за Павла, потому что брюнет был выше него, в два раза шире в плечах и старше. Однако тут неожиданно вступился беловолосый вахтер:

— Утихни, — негромко посоветовал он брюнету. — Отстань от них, они молодые и твоих шуток не понимают.

Оля удивилась: по ее разумению, вахтер должен был скорей нападать на нее, а не защищать. Брюнет попытался что-то сказать, но вахтер очень странно на него смотрел. И брюнет стушевался, отошел назад, почему-то зримо уменьшившись в размерах.

Оля повернулась и вышла на улицу, на ходу влезая в рукава куртки. Снаружи дождалась остальных. Второй пары у группы не было, решили пообедать в кафе при спорткомплексе, пока там мало народу, а потом — на третью пару.

Павел держался рядом, Оля воспользовалась моментом:

— Паш, слушай, мне нужен твой телефон.

Сказала — и испугалась. А вдруг он ее сейчас пошлет? Или еще чего скажет… Но он без всякого удивления назвал восемь цифр своего личного номера. Оля благодарно кивнула и тут же отдрейфовала к Рите. Шепотом сказала, что телефон взяла и все нормально.

А вечером ей опять позвонил вчерашний тип. На этот раз спросил, что задано по русской литературе, а потом позвал в кино. Оля сказала, что не ходит по кино с незнакомыми, он засмеялся — в зале все равно темно, так какая разница? Оля бросила трубку.

25 ноября 2082 года, среда

Селенград

Ночью Оле приснился кошмар. Будто она в Московье, с родителями, но учится с Павлом в одной группе, как в Селенграде. А мама решила, что Оля должна уехать из Московья. И в тот же день, когда мама приняла это решение, Павел написал Оле, что любит ее. А она ему сказала, что поздно — она должна уехать навсегда. И такое жуткое чувство безысходности проникло в этот сон, что Оля проснулась в слезах и даже утром, в метро, не могла отделаться от этой тоски.

После третьей пары она собиралась ехать сразу домой, но у Риты было другое мнение. Потащила Олю в кафе при спорткомплексе. И уже там прицепилась как репей, требуя, чтобы Оля в ее присутствии тщательно изучила содержимое своей сумочки. Оля отмахивалась, в сумочке был бардак, и не хотелось хвастаться им перед посторонними. Рита не отставала.

— Да зачем тебе это?

Рита долго мялась, загадочно усмехалась, потом проговорилась:

— Я видела, как Котляков тебе что-то туда положил.

— Взрывчатку? — предположила Оля, не желавшая принимать всерьез никакие намеки. — Или крысиный яд? Я не крыса, он на меня не подействует, так что он зря старался.

— Ну посмотри, жалко тебе, что ли?

Оля поняла, что Рита с нее живой не слезет. И вытряхнула прямо на стол весь свой бардак с единственной целью: чтобы Рита убедилась в отсутствии подношения. Конечно, теоретически у Павла была возможность подложить что-нибудь, Оля на перемене часто оставляла сумочку на столе, а сама уходила за соком или мороженым. Но на практике Оля в такое не верила.

И каков же был ее ужас, когда среди прочего мусора она увидела аккуратно сложенный листок бумаги. Бумаги! Боже, никто сейчас не пишет на бумаге. Кроме нее, но об этом никто не знает. Хотя Павел вполне мог знать о ее пристрастии к ведению дневника. Кровь бросилась ей в лицо. Дрожащими руками развернула листок. Красивым шрифтом — оказывается, он хорошо умеет держать стило в руках! — там было написано: