Владимир Колышкин - Железная матка Страница 24

   Командир поманил Сахмада, предложил взглянуть в перископ. Юноша припал к мягкой резине, обрамлявшей широкий окуляр. Видя, как это делал помощник, Сахмад тоже взялся за ручки и стал поворачивать перископ. Очень близко плескались волны, ширилась морская стихия. Ничего, кроме воды, видно не было. Но вот в поле зрения вплыла узкая полоска земли. Она была далека, еле виднелась за дымкой. Сахмаду показалось, что он различает свой родной город, его башни и стены. А может, это была всего лишь игра воображения. Сердце сдавила грусть-тоска... "Дада!.."*, - прошептал юноша и совсем перестал что-либо различать.

   <*Дада - "отец", "батюшка">

   Маршрут "Москвы" был засекречен, как и координаты Китежа. Это составляло государственную тайну, поэтому Сахмад не имел представления, куда плывет таинственный подводный корабль. Новичок постепенно втягивался в будничную жизнь суперкрейсера. Временно его зачислили юнгой, он узнал, как нелегок матросский хлеб с маслом и икрой. Но привыкший к трудностям юноша не роптал. Он жил в одной каюте с Федором, тем задиристым парнем, который, впрочем, оказался хорошим товарищем. Иван регулярно встречался с Сахмадом с целью продолжить первоначальное обучение юноши премудростям цивилизации. В Китеже парня ждал лицей, но прежде чем войти в чертог знаний, надо быть подготовленным.

   Однажды, когда плавание подходило к концу, Данилыч умер. Металлическая "Москва" убила его. Никогда уж ему не видать каменных стен своего родного города, не ходить по узким его улочкам, не торговаться с продавцами на шумном базаре.

   Перед смертью он призвал Сахмада и сказал: "Я учил тебя в меру своих скромных знаний. Тешу себя надеждой, что смог повлиять на тебя в лучшую сторону, приучая к книгам, к милосердию... Надеюсь, ты вырастишь хорошим человеком. Да хранит тебя Аллах..."

   Сахмад сидел у изголовья и смотрел на восковой профиль Данилыча, бывшего своего раба, которого он часто незаслуженно обижал и доставлял другие неприятности, о чем теперь остро сожалел. Правый глаз Данилыча, который был освещен лампой, уставился в потолок. Старческая слеза переполнила его и пролилась через край века, потекла по щеке и потерялась в седой щетине.

   - Закрой ему глаза, - сказал Иван Сахмаду.

   Юноша сдвинул вниз холодные веки покойного. Один глаз закрылся неплотно, и потому казалось, будто старик продолжает присматривать за своим воспитанником даже из потустороннего мира.

   Сахмад опустился на колени и произнес "Ла илахе илаллах"* - положено, чтобы это были последние услышанные умирающим слова, тогда он попадет в рай. Держа ладони рук как раскрытую книгу, он прочитал "Ясин"**.

   * <"Во имя Аллаха милостивого, милосердного" - начало любой молитвы.>

   ** <"Ясин" - Сура Корана, которую обычно читают как поминальную молитву.>

   Иван перекрестился и вышел из каюты.

   Хоронили Данилыча так: завернули мертвое тело в плотную материю, к голове прикрепили флаг вурусов, к ногам привязали тяжелую чугунную решетку - "колосник" и через донный люк пустили на дно. В иллюминатор было видно, как несгибаемый знаменосец, уменьшаясь в размерах, столбиком уходил в синюю мглу.

   Перед этим была церемония прощания. Говорили речи. Слова были высокие, но какие-то округлые, потому что никто не знал Данилыча как человека. Сахмад знал, но промолчал. Только подумал: "Выбросили, как собаку". И дал себе слово, что никогда не позволит себя выбросить на корм рыбам и что когда представится возможность, обязательно вернется на сушу. Место человека там - где твердая земля и светит солнце.

   Ночью, лежа на узкой койке с бортиком, таращась во тьму каюты, юноша вдруг припомнил удивительные пророчества дервиша! Вовсе не шарлатаном тот оказался. Правду сказал про глубокую могилу Данилыча. Значит, и относительно его, Сахмада, судьбы дервиш не ошибется. Уже не ошибся. Длинная дорога была и продолжается, а впереди самое трудное - одиночество. Конечно, как же иначе, ведь он среди чужих. Расчувствовавшись, юноша едва не расплакался, но взял себя в руки. Надо привыкать, терпеливо сносить тяготы жизни. Да поможет ему Аллах!

   И вот настал день, когда Иван подвел Сахмада к иллюминатору и сказал: "Смотри". Юноша прильнул к холодному стеклу, вгляделся в синий сумрак, где бурлила неведомая жизнь. Огромные косяки рыб, как стрелы, проносились мимо или разом, словно по команде "кругом", делали разворот и неслись в другую сторону. А когда попадали под луч прожектора, их чешуя вспыхивала расплавленным серебром.

   Но вот сквозь эту суетню и мельтешение из синего безмолвия проступили огни, сначала одиночные, потом целая россыпь засверкала в пологе мрака.

   - Что это? - спросил Сахмад.

   - Китежград, - ответил стоявший сзади Иван.

   Видение и в самом деле походило на город, только очень странный. Вместо привычных домов и башен виднелись, приближались, росли в размерах фантастические шары и кубы, соединенные трубами, внутри которых мог бы, наверное, пройти поезд метро. Многочисленные круглые окна сияли огнями. Прожектора освещали дно белым светом так ярко, что казалось, будто в царство вечной ночи чудесным образом перенесли кусочек дня.

   Между "домами" и вокруг них проплывали туда и сюда удивительной формы аппараты, в которых сидели люди. И еще более поразительным было то, что некоторые люди плавали сами по себе, как рыбы. У них и ноги оканчивались рыбьими хвостами. Красивыми, грациозными движениями, напоминавшими движения дельфинов, двигались они в разных направлениях, парили в толще вод, озаряемых светом. "Ихтисы", - откоментировал Иван. Но Сахмад уже и сам понял, вспомнив про амфибий-ихтиандров.

   Один такой подводный житель приблизился слишком близко к субмарине, пользуясь тем, что она существенно замедлила ход. Водяной подплыл к иллюминатору, коснулся рукой сверхпрочного кварцевого стекла. Пятипалая ладонь с перепонками между пальцами. Круглые стеклянные глаза глянули в упор. Рот водяного растянулся в улыбке. Он помахал рукой, кувыркнулся через голову и поплыл в сторону, красивыми движениями махая широким, полупрозрачным хвостом.

   - Моноласта, - сказал Иван. - Ты не думай, у них хвосты ненастоящие.

   - И что же, там все такие?..

   - Нет, в городе живут люди, а у ихтисов своя колония. Но мы тесно сотрудничаем. Я ж тебе рассказывал.

   - Вот, значит, где вы живете...

   - Да, это наш Новый Дом. И твой тоже.

   17

   С тех пор прошло десять лет. Десять счастливых лет.

   Мы высаживались с "альбатросов" под ураганным огнем противника. С воздуха нас прикрывали "вертушки". Все вместе это называется морским десантом. За романтическим названием, однако, кроется ужас. Огненное, кровавое безумие. Не только неприятель, но, кажется, вся природа восстала против нас. Свирепый ветер сбивал с ног, бурлящие волны затопили песчаную косу, и мы бежали к скальному берегу по грудь в ледяной воде. Валы настигали нас и накрывали с головой. Гибельные фонтаны воды и рваного металла осколков взвивались то там, то сям. От грохота разрывов, казалось, раскалывалось небо.

   С ходу мы взяли первый рубеж обороны и закрепились на утесах. Но развить атаку не удалось. Чайны сопротивлялись упорно, стоически, и ничем нельзя было их выбить. Дикая ярость охватила нас, штурмовавших остров Урал. Вновь и вновь мы бросались в атаки, но продвигались незначительно, а людей теряли много. Слишком много мы потеряли дорогих нам людей.

   "Я, курсант Измаилов, принимая присягу, торжественно клянусь горячо любить свою Родину, хорошо учиться, выполнять приказы командования и, если потребуется, отдать свою жизнь за счастье народа, дабы не посрамить славного звания гардемарина..." Я, лейтенант Измаилов, в прошлом Сахмад Исмаил-Бек, сердцем помню слова клятвы, губами помню тяжелый прохладный шелк знамени, которое я целовал. Помню лица ребят-однокурсников по офицерскому училищу. Многих уже нет в списках живых. И я отдаю жизнь за дело Родины. Потребовалось, и вот я ее отдаю. Она сочится через повязку на голове, по капле вытекает из меня, и кажется, будто я уже не на земле, а в аду. С жужжанием пропарывают ночь трассирующие пули, летят как светлячки, посланники смерти. Белые лучи прожекторов наотмашь бьют по берегу, и куда они указывают, в том месте свинцовый дождь льет с особенной силой. Рявкают орудия, свистят снаряды, распускаются огненные цветы разрывов. В небо взметается пламя, земля, камни и металл. Горят скалы, они не должны гореть, но они горят.

   "Вертаки" израсходовали боезапас и улетают в сторону моря. Но атака продолжается. Наземная пехота, подводная пехота - штурмуют остров Урал. Ихтиандры, жабродышащие воины, нам помогают, поддерживают огнем из плавающих танков. Задрав хоботы орудий, они бьют по укреплениям врага. Рычат моторы, волны перекатываются через машины, высокие выхлопные трубы выбрасывают в небо клубы черного дыма отработанной солярки. Вонь синтетической взрывчатки лезет в ноздри, в глотку, нечем дышать. А ведь еще надо говорить, вернее, отдавать команды своему подразделению. В наушниках какофония. Когда надвигаешь на левый глаз окуляр, виртуальный экран личного компьютера едва светится - садятся батареи. Но еще можно различить общую дислокацию противника и местоположение атакующих, если, конечно, у них работают датчики. Но уже не с каждым можно связаться. У кого-то разбита рация. А кто-то сам уже убит.