Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ) - Забудский Владимир Страница 24

Ты можешь бросить нищему пригоршню монет, чтобы успокоить свою совесть, но ты не станешь останавливаться и рассматривать его, потому что его вид и запах противны тебе, ты стремишься поскорее убраться домой и не вспоминать о нем. Именно такова правда жизни. И именно так всегда будут относиться к людям, оставшимся за бортом цивилизации, небезразличные умненькие девочки, такие как Дженет Мэтьюз или Мелинда Боттом. Так же, наверное, относился бы к ним и я. Если бы не одно «но».

За бортом остались все, кого я знал и любил.

***

В воскресенье, в восемь часов пополудни, я был на ринге дворца спорта в Сиднее, в третий, и, как я полагал, в последний раз в жизни. Все повторялось снова: рев толпы, голоса комментаторов, вспышки камер, рекламные голограммы, серьезные дядечки в VIP-ложах.

Сегодня в ложе не было важных гостей из Евразийского Союза — после того, как «Молотильщик» Андрей Соболев не был допущен к бою за третье место из-за травмы и автоматически уступил бронзу сингапурцу, обиженные евразийцы предпочли посетить финальные соревнования по плаванью, которые тоже проводились сегодня и где китайский спортсмен имел шансы завоевать золото.

Не было тут и высоких чинов от Содружества. Все три медали по боксу в супертяжелом весе достались спортсменам из дружественных стран, а значит, не столь важно, с политической точки зрения, как они распределят эти медали между собой.

Парадоксально, но финальный поединок вообще вызвал значительно меньше ажиотажа, чем полуфинальные. Лишь спортивные эксперты и азартные игроки нетерпеливо ожидали ответа на вопрос, сможет ли австралийский выскочка Войцеховский дать достойный бой признанному фавориту Батисте. Ставки на мою победу принимались букмекерами в соотношении 1:3, и, хоть Роберт Ленц, как он сам сказал мне перед боем наполовину шутя, рассчитывал сорвать неплохой куш, трезвомыслящие люди, в большинстве своем, пророчили победу аргентинца.

— Следи за его руками, — шептал мне на ухо Джефф. — У него очень быстрые руки!

— Пусть этот аргентинский педик своими быстрыми руками дрочит или подрабатывает карточным шулером, — передразнила Рина. — Иди и врежь ему!

Первый раунд я проиграл подчистую. Поединки с Марко Дженаро и Андреем Соболевым слишком сильно измотали меня, а травмы всё ещё давали о себе знать. По сравнению с 78-ым Диего казался вдвое быстрее. Мои атаки не приносили результата. Вложившись в несколько ударов, прошедших у соперника над макушкой, я потерял немало сил, а его техничные джебы выстреливали обратно с завидным постоянством, доставая мой лоб с такой легкостью, будто я стоял, опустив руки.

— Это напоминает избиение младенца, — без обиняков констатировал Энди Коул, пока я, тяжело дыша, пытался прийти себя в своем углу.

— Знаю, — выдохнул я.

Я сплюнул в протянутое Донованом ведерко и убедившись, что слюна смешалась с кровью. Кажется, второй зуб тоже держится на соплях. Интересно, страховщик оплатит мне имплантаты?

— Этот гребаный латинос танцует, как балерина! — возмущенно заорала мне в другое ухо Рина. — Я не чувствую под его шортами стальных яиц, как у тебя! Врежь ему — и он упадет!

— Ты не сможешь победить его по очкам. Он слишком техничен, ты по сравнению с ним неуклюжий дровосек, — прошептал мне в другое ухо Джефф. — Не могу поверить, что говорю это, но Рина права. Батиста редко пропускает удары и поэтому не привык держать их. Ты должен нокаутировать его. Это твой единственный шанс.

— Он слишком быстрый, — безнадежно покачал головой я.

— Черт, Дима, ты тоже не такой уж и увалень, — похлопал меня по плечу Энди. — Помнишь, как ты послал меня в нокдаун в нашем спарринге тогда, в 77-ом? Тебе придется увеличить темп, быть более резким, иначе исход этого боя предрешен.

— Вперед, парень! — крикнул Джефф, когда отзвучал гонг.

Однако за весь второй раунд я так и не смог уличить момент для нокаутирующего удара. Диего снова переиграл меня по очкам, ускользая от всех атак с ловкостью и изяществом какой-то чертовой кошки. Он был настоящим мастером, и мне оставалось лишь восхищаться этой технике.

— Никаких шансов, — прошептал я отчаянно, пока Донован промокал мою бровь, рассеченную джебом в конце второго раунда. — Он предугадывает все мои движения раньше, чем я делаю их.

— Эй, парень, — Рина повернула мою голову в сторону трибун. — Посмотри туда. Что ты видишь?

— Толпа народу, — выдохнул я.

— Там тридцать тысяч гребаных австралийцев, которые собрались здесь, чтобы поддержать тебя, чертового засранца, приехавшего в их сытую зажравшуюся страну из нищей Европы! Там пять сотен чертовых курсантов, которые писают кипятком от того, что один из них стоит здесь, на этом сраном ринге. Там твоя высокомерная девка, которая презирает меня, как и любого человека, словарный запас которого не дотягивает до тридцати тысяч гребаных слов, но она смотрит на тебя, и верит, что ты врежешь этому аргентинскому ублюдку!

— Ей плевать, лишь бы я домой вернулся,

— Мне не плевать, ясно?! — хлестнула меня по щеке Рина. — И тебе не плевать, я знаю это, сукин ты сын! Проклятые Кито и Петье не сломали тебя, и гребаный карцер тебя не сломал, и что же, тебя сломает этот чертов педик?!

— Пора, — прокомментировал удар гонга Энди.

— Иди туда, Алекс, Димитрис, или как тебя там! — зарычала мне в ухо Рина, до боли сжав плечо и с силой засовывая в рот капу. — Иди и покалечь этого парня!

Я нокаутировал Диего Батисту за тридцать две секунды до конца третьего раунда. Это был апперкот — необычный для меня вид удара, которого аргентинец не ждал. В 02:10 мой кулак врезался ему в подбородок, как торпеда, и я ощутил, как голова соперника сотряслась и глаза помутнели от боли. Диего слишком редко получал по-настоящему сильные удары — лишь этот опыт отделял его от того, чтобы стать воистину непобедимым боксером. И я дал ему это.

— Добивай сукина сына!!! — взревела в моем углу Рина.

Аргентинец прикрылся в глухой стойке и отступил в угол, надеясь дотянуть до гонга, но под дикие вопли толпы я обрушил на него непрекращающийся град ударов, и в 02:28 он упал. Досчитав до «10», судья констатировал нокаут.

Не могу передать, что за чувства владели мною в тот момент. Для этого просто не существует подходящих слов. Я помню крики, поздравления, объятия, гул толпы, восторженные вопли комментаторов, яркие вспышки камер, дружеское рукопожатие с расстроенным, но мужественно признавшим свое поражение Диего и совместный снимок перед камерами.

— Ты станешь великим боксером, — искренне сказал я аргентинцу.

Он был лучшим бойцом, чем я, я никогда не стал бы отрицать этого. Просто сегодня победа была мне нужнее. Ведь все это затевалось мною лишь для одной цели — для цели, о которой не подозревал ни один из моих друзей, наблюдавших за финальным поединком.

Это случилось, когда золотую медаль повесили мне на шею. Мое сердце бешено колотилось в груди от волнения, но никто не удивился бы этому, если бы узнал, ведь волнение — это так естественно для просто парня, неожиданно ставшего олимпийским чемпионом.

— Поздравляю, — пожал мне руку президент Международного олимпийского комитета.

Я с благодарностью кивнул ему, ступил на постамент и поднес к губам микрофон, неуверенно оглядывая зал, полный людей, и объектив сотен камер. Люди не слышат других, как бы сильно те не кричали. Не хотят слушать. Но сегодня они слушают меня. Всего лишь один шанс, который никогда больше не повторится. Минута, или даже меньше, на протяжении которых все эти безразличные люди, тысячи в зале и миллионы перед телеэкранами, будут смотреть на меня и слушать мои слова, прежде чем забыть обо мне и вернуться к своим делам. И мне есть, что им сказать.

— Я…

Я замер, удивившись робкому и нерешительному звучанию моего голоса, разнесшегося под сводами дворца спорта. Со стороны наши голоса всегда звучат иначе, чем мы их представляем.

— Я… м-м-м… стою здесь сейчас под ф-флагом Австралийского Союза, члена С-содружества наций, и я…э-э-э… очень благодарен моей новой родине, которая приняла меня, одинокого и потерянного, после того, как война вынудила меня покинуть родной дом в Европе.