Осознание. Пятый пояс - Михаил Павлович Игнатов Страница 24

— Седой, а чего вы, вообще, летите? Разве это не тратит силы, которые нужно сохранить для сражения?

— Старший, мне это именование больше нравится, малец.

— Понял, — я даже фыркнул от сдерживаемого смеха. — Разбираемся с Ян, возвращаем тебе твои вещи и малец в одну сторону, старший в другую.

— Малец, ну что ты сразу к угрозам переходишь? Неужели шуток не понимаешь?

— Шутки? Что это?

— Ладно, малец, — сдался Седой. — Гордость. Показуха. Вот почему все летят. Тяжёлые времена для союзов. Многие их подчинённые колеблются, на такое не все Указы рассчитаны. Верность верностью, но её бы хорошо подкрепить уверенностью в победе, дело-то нешуточное задумано. Кстати, об Указах, скажи-ка, малец, а вот это представление ты провернул с помощью своего таланта?

— Нет.

— Хм-м, плохо.

— Почему?

— Потому как тогда выходит, что Морт и впрямь неуравновешенный, бросающийся из крайности в крайность тип.

Я безразлично заметил:

— Зато второму Кулаку равновесия хватает на обоих.

Я, вообще, не видел причины, по которой Седой так беспокоился об этом.

— Ну да, ну да, — хмыкнул он. — А меня ты успокоишь, скажешь, что готов остановить их всех Указами?

Мгновение я колебался, но всё же сказал правду:

— Седой, мы же вроде на подлёте к городу определились, что я совсем не пиковый, не предельный талант. Так, что-то чуть большее, чем обычный мастер Указов. Радуйся, что два Властелина не смогут причинить мне вред.

— П-ф-ф! — фыркнул Седой. — Вот любишь ты прибедняться, малец. Отучайся от этого. С чужими продолжай, со мной не нужно. Да и с чужими вопрос спорный. Я что тебе говорил — мир идущих…

— … уважает силу, — перебил я его, закончив фразу вместо него.

— Именно! Не стесняйся пользоваться своей силой, не стесняйся прибавить себе возможностей в глазах врагов и временных союзников, не стесняйся просить плату за свои услуги.

Я уточнил:

— Вот так, как я это сделал совсем недавно, когда ты меня ругать начал?

Седой и не подумал смутиться:

— Именно! И всегда будь готов, что всё сказанное придётся подтвердить в деле, поэтому ври, да не завирайся. Совет хочешь, малец?

— Кажется, ты именно знаниями и расплачиваешься со мной, Седой. Ну, помнишь, завлекая в Орден Небесного Меча.

— Эх, малец, малец. Завлекают женщинами, на крайний случай богатствами, редкими ингредиентами или техниками, а не знаниями.

— Значит, я продешевил, пользуйся и щедро разбрасывайся знаниями.

— Лови, малец, первое из них. В столкновении с Мортом ты уже должен был оценить, что он сильней и прилично сильней того слизняка Браута. Учти, так же будет и с Указами. Заклеймить ему душу — это полдела. Едва ты пустишь своё клеймо в ход, как он взъярится и начнёт сопротивляться.

— Я украл контракт, который Кулаки заключили с Сёстрами. Он же не сопротивлялся ему.

— Потому что принял его добровольно! Неужели я должен это объяснять? С тем, что ты прикажешь ему, будет всё иначе, а раз уж ты раз за разом напоминаешь мне, как ты обделён талантом, то всё может и сорваться, его душа достаточно сильна, чтобы противостоять тому, кто младше него.

Зачесалась бровь, и я не стал сдерживаться, потёр её. Седой пугает или говорит правду? Впрочем, к чему ему врать? Да я и сам видел, как старший Тизиор сопротивлялся вписанной мной «Боли».

Я поймал взглядом Морта и Илимию. Двухцветные контракты, а ведь на старшем Тизиоре печать была в три цвета. Ладно.

Где бы вы там ни видели во мне дисбаланс между силами, из которых и должна появляться эссенция, пока что я могу делать это только с помощью чужого запаса.

С этой мыслью я зачерпнул из силы Виостия. Ну, как зачерпнул… Образно. Просто и привычно вытянул нить, а затем бесследно истратил её, превращая в третий цвет. Так же поступил и со второй нитью.

Оценил вид сферы силы Виостия. На глаз не видно уменьшения.

Невольно задумался, что не испробовал ещё одной вещи.

Я пробовал увидеть свою эссенцию, пробовал определить, где она быстрей создаётся, при переходе стихии через духовную силу или при переходе силы через стихию, открыл вне обычного порядка узел Ра-Отус-Ан, собираясь искать эссенцию в нём и его окрестностях. Правда, на это ещё ни разу толком не нашёл времени.

Но что, если попробовать схитрить?

Что, если сместить силу Виостия к узлу Ра-Отус-Ан, создав с её помощью обманное средоточие, и искать свою эссенцию внутри чужой эссенции? Не ускорит ли это познание этого этапа Возвышения?

Не собираясь гадать попусту, обратился с вопросом к Седому.

Тот снова фыркнул от смеха:

— Вот ты выдумщик, малец. Древние написали сотни трактатов об этом этапе Возвышения и ни в одном из них не описывалось такого способа.

Его слова что-то задели во мне. Где-то я уже слышал эту фразу про трактаты от Древних.

Понадобилось приложить усилия, чтобы вспомнить. Гневная отповедь Орикола, свидетелем которой я однажды стал. Тогда он пылал гневом при виде таскающих тяжести учеников, называя их тупыми дарсами. Седой меня дарсом не назвал, но явно посчитал.

Губы растянулись в ухмылке, я отправил мысль Седому:

— Мало ли что написали Древние? Только об одном этапе наставление существует в единственном числе, об этапе Закалки, про все остальные этапы Древние писали много, признавая разные пути. Не все их трактаты дошли до нас, а те, что дошли, не все сделали это в первозданном виде. Больше того, с того момента, когда Древние писали их, случилось столь многое, что больше нельзя беспрекословно верить в них. У животных появился свой путь к Небу, тысячи растений стали небесными и сегодня некоторые из них могут доставить проблем даже Властелину, — припомнил я встречу с той тварью Тысячи Нитей. — Даже люди уже не те, в некоторых из них течёт кровь Зверей. Так разве не может и человеческий путь к Небу измениться и обрести новые изгибы и дороги?

Помолчав, Седой признался:

— Глубокая мысль. Твой наставник был мудр. Мне нечего возразить на эти слова.

Я едва не расхохотался. И не то чтобы мысленно, а едва не расхохотался вслух, выставляя себя ну очень странным стариком, который пришёл добиваться справедливости за смерть добродетеля и смеётся во всё горло. Пришлось зажимать смех в себе, не давая ему покинуть горла.

— Пробуй, — буркнул тем временем Седой, не подозревая о моих мучениях.