Александр Голодный - Ставка больше, чем смерть. Металл Армагеддона Страница 25

Две черные тени, выйдя прямо из стены, бросились на бойцов из основной группы. Одну сумели уничтожить, другая вошла в капитана. Сначала это не проявилось никак, но через десяток шагов офицер упал. Что-то произошло с его мозгом. Кровь текла из носа, ушей, даже глаз. С этого момента атаки потусторонних сущностей стали массированными и целенаправленными. Они охотились на командира и его заместителя.

Командир сошел с ума, успел убить двух прикрывавших его бойцов. С большим трудом ликвидирован. Что-то понявший или почувствовавший зам застрелился. Дальше бойня. Люди падали со страшными криками, катались по полу, умирали в жутких муках. Помочь им не могли – нападения следовали без перерыва, бойцы едва успевали перезаряжать оружие. Большая часть патронов расходовалась впустую – тени мерцали, исчезая из виду, чтобы потом проявиться совсем рядом. Последние четверо, выполняя ранее отданный приказ, отступили. Уже у самого выхода еще одного офицера что-то невидимое выгнуло и буквально сломало пополам.

Один сошел с ума сразу за пологом, открыв огонь по встречающим. С большим трудом был уничтожен ответным огнем. Его буквально нашпиговали пулями. С полуоторванной рукой, перебитыми костями ног, волоча за собой выпавшие внутренности, то, что недавно было человеком, металось по залу, стремясь убить как можно больше людей. Навык отличного стрелка сохранился – трое убитых, двое тяжело раненных. Помогли вышедшие, вогнавшие в затылок бывшему товарищу две очереди из новейших на тот момент «Кипарисов».

Только с полностью разнесенной головой он перестал подавать признаки жизни.

Не прошло и суток, как проявилась одержимость у лейтенанта. Не помогли святая вода, окуривание ладаном, ритуал экзорцизма. Он метался по камере, рвал обивку, пытался выбить своим телом дверь, вырваться наружу. Через семь часов остановился. Совершенно невозможным образом голова сделала три полных оборота против часовой стрелки и почти отделилась от тела. Черная, мертвая кровь залила камеру. Ввиду высокого риска нового заражения помещение было подвергнуто термической обработке. Проще говоря, выжжено напалмом.

Последний офицер продержался двое суток и пять часов. Без сна, накачанный стимулирующими препаратами, он снова и снова описывал происшедшее, рассказывал о своих ощущениях. Словно предчувствуя неизбежное, записал прощальное аудиописьмо семье. Буквально через минуту замолк на полуслове и из положения сидя прыгнул вверх, желая пробить потолок. С порванными от невероятного усилия связками и сломанной шеей прожил еще семь часов. Окончательно умер, разорвав себе грудную клетку. И снова дистанционно проведенные анализы показали – реальная смерть наступила раньше. Термическая обработка.

Фотографии. Даже старые черно-белые фото полностью передают те жуть и кошмар, которые творились в камерах.

– Искандер…

Кемаль мучительно пытается сформулировать вопрос. Или просьбу.

– Что ты об этом думаешь?

Понимаю:

– Думаю, что души покинули тела раньше. И оставшимися без хозяев оболочками завладели… демоны.

Ахмет уточняет:

– Семь часов?..

– Срок, отведенный на «бесхозное», неправильное существование тела.

– Брат, я хочу тебя попросить…

Сверхъестественная мощь наполняет каждую клеточку тела молниеносно, без раскачки. Никто и никогда не посмеет причинить вред МОИМ друзьям. Сквозь силуэты напарников вижу горящие верой, надеждой и преданностью искры. Испуг? Долой!

– До этого не дойдет, брат.

Рациональной (и не совсем человеческой) частью сознания отмечаю, что они замерли, не в силах отвести взгляд от моих полыхающих глаз.

Не с первого раза, но усмиряю бушующий поток:

– Извините, парни. Не сдержался.

Кладу ладонь на фотографии, сиплю пересохшим горлом:

– Сдохну, но этого не допущу.

Вроде отходят от шока:

– Нет, Искандер. Ты уж лучше живи.

Пытаюсь откашляться, Ахмет, сорвавшись с места, наливает из пакета стакан яблочного сока, подает. У него подрагивают пальцы.

Жадно выпиваю:

– Спасибо, командир.

– Еще?

Прислушиваюсь к ощущениям:

– Не откажусь.

Осторожный стук в дверь. Заглядывает Константин. Обращается к Ахмету, но смотрит на меня:

– Товарищ генерал-майор, у вас все в порядке? Тут у наших ученых…

Похоже, меня контролируют непрерывно.

Отвечаю:

– Константин Александрович, пожалуйста, передайте Сергею Дмитриевичу, что у Альфы произошел легкий эмоциональный срыв, вызванный изучением предоставленных материалов. Сейчас все нормально.

– Есть.

За капитаном закрывается дверь. Рука Кемаля ложится на плечо:

– Искандер, ты для нас не Альфа. Для Лори тоже. И для наших ребят. А ученые, они…

Подсказываю:

– Больные люди?

– Точно.

Возникшая неловкость понемногу рассасывается. Налив сока и себе, напарники отпивают из бокалов.

Вспоминаю:

– Вам бы коньячку сейчас, а, парни? Как тогда?

Улыбаются:

– Да уж, не помешал бы. Но…

Командир возвращает серьезность:

– Давайте изучать материалы дальше, бойцы.

Группа ОСНАЗ НКВД.

В экипировке принимали участие сотрудники отдела Бокия. Гм-м, выданные артефакты продержались некоторое время. Но, по всей видимости, подарили ложное ощущение неуязвимости. Когда амулеты одновременно рассыпались в пыль, к этому никто не был готов.

Так, интересно. Произойти разрушение артефактов могло по двум причинам. Первая – естественное энергетическое истощение. Сразу у всех? Сомневаюсь. Тогда второе – удар «тяжелой артиллерии», воздействие мощной силы. Призрак Брюса? Почти наверняка.

И опять группа не дошла до конца коридора, хотя и продвинулась достаточно далеко.

Излагаю мысли парням.

– Ты знаешь, очень на то похоже.

– Кстати, командир, а почему нам выдали только сами материалы, без выводов аналитических групп?

– Илья Юрьевич решил, что ты будешь более точен в выводах. А навязывать, возможно, неверные выкладки он счел вредным.

М-да, логично. Так, что у нас дальше? А дальше то же самое. С поправкой – вышло двое. Потом, в ходе медицинских экспериментов, был похерен карантинный режим. В итоге зачистку проводили, используя огнеметные танки и артиллерию, выжигая и ровняя с землей научный корпус. Нехило.

Заставляющий спотыкаться на «лишних» буквах дореволюционный шрифт. Ничего нового. Освященное посеребренное холодное оружие не очень помогло отчаянным рубакам, хотя тени от него погибали.

Заключительный материал – экспедиция монашеского спецназа. Фотокопии рукописей на церковнославянском читать вообще невозможно. Я так и выговорить не смогу, поэтому пользуюсь прилагаемыми листами в современном изложении.

Опять частично помогли артефакты. Кстати, особенность – не относящиеся к реликвиям православной церкви. Намоленные иконы заметного эффекта не оказали. Интересно, ходил ли Брюс в церковь? Думаю, да. В те времена к подобным вопросам относились щепетильно, могли анафеме подвергнуть, а то и на костер отправить.

При уборке келий, в которых погибли вышедшие из подземелья братья, подверглись одержимости монахи мужского монастыря. Опять помог только огонь.

Что же ты там такое скрываешь, Яша? Начинаю понимать генерал-полковника. Так только драконы берегли свое золото.

Кстати, а почему не использовались огнеметные системы в коридоре?

Перечитав материалы, понял – все дело в воздухе. Получается, коридор существует не пойми где, временами соединяясь с нашим миром лишь порталом-пологом, и поступление кислорода ограничено. По этой причине, кстати, монахи были вынуждены погасить большую часть факелов.

Информация усвоилась и улеглась по полочкам памяти.

Вывод не блещет новизной – придется действовать по обстановке.

За обедом к нам присоединилась Лариса. Старается держаться непринужденно, но вижу – переживает. Мы с парнями, как можем, стараемся ободрить, демонстрируя спокойствие и уверенность.

Два часа «генеральского» отдыха. Может быть, я бы и нашел им интересное применение, но, глянув на Лару, понял – ей совсем не до того:

– Ларочка, не волнуйся так.

– Я не могу, Саша. Как представлю…

Отрицательно покачав головой, любимая женщина, обняв меня, замирает.

Пока моя рука нежно гладит ее спинку, второе Я, повинуясь неосознанному желанию, меняет видимый мир.

Милая искорка совсем рядом. Ее перламутровая дымка, излучая любовь, желание уберечь и оградить, пытается закрыть меня со всех сторон.

Отстраненная рациональность подсказывает: «Это невозможно». И что, оставить ее мучиться?

Как ни странно, внутренний эталон хладнокровия и абсолютной логики тоже проникается чувствами. Унося тревоги, опускается жемчужный полог. Словно со стороны вижу, как наши тела, расслабляясь, засыпают на кровати.

– Это правильно.

Отключаясь, мысленно соглашаюсь.

Все-таки послеобеденный сон – великая вещь. И отдохнул, и настроение улучшилось. Что особо радует – не только у меня.