Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война Страница 25

Ганс Рибель слегка поморщился.

— Господин рейхсминистр, — перебил он доктора Геббельса, — я не совсем понимаю… Я вот, например, простой летчик, уничтожаю русские доты, мосты, артиллерию, бронетехнику. Комиссаров, о которых вы говорите, я и в глаза не видел. Как я могу что-то о них рассказывать? Или об их зверствах? Мое дело — выйти на цель и разбомбить ее. А все прочее, в том числе освобождение славян от ига большевизма, не моя задача.

На тонком, нервном лице Геббельса проступила досада:

— Правильно, — обернулся он к летчику, — не ваша. Но вы своими отличными действиями на фронте приближаете нашу победу, следовательно, способствуете освобождению восточных славян. Вы прекрасный пилот, истребили немало русских танков и другой техники, вот и рассказывайте об этом. А о большевиках будет говорить лейтенант Штауф.

— Я? — у Макса от удивления вытянулось лицо. — Я же о них ничего практически не знаю…

— Бросьте, — нетерпеливо махнул рукой рейхсфюрер. — Вы, по моим сведениям, убили одного из них, спасли своего фельдфебеля. Так ведь?

— Ну, да, — поморщившись от неприятных воспоминаний, ответил Макс, — было такое. Однако я вовсе не уверен, что этот боец был большевиком. То есть членом коммунистической партии… По-моему, он был обыкновенным красноармейцем, причем самым простым.

— Но теоретически он мог являться большевиком? — с напором произнес Геббельс.

— Ну, если только теоретически… — вздохнул Макс.

— Вот и отлично, вопрос решен, — отрубил Геббельс. — Вы убили большевика, и точка.

— Господин рейхсминистр, — сделал еще одну попытку Макс, — я хочу признаться: свой подвиг я совершил совершенно случайно. Просто испугался за свою жизнь, когда этот русский попер на меня, вот и выстрелил. И случайно его убил. И даже не думал о спасении фельдфебеля Загеля…

— Ну и что, — пожал плечами Геббельс, — вы же этого большевика все-таки застрелили, а своего фельдфебеля спасли, значит, подвиг был. Мне без разницы.

— Но это как бы неправда… — промямлил Макс.

— Правда никого не интересует, — резко ответил Геббельс. — Запомните, лейтенант Штауф, правда — это то, во что вы сами верите. И в чем убеждаете остальных. Ваша задача — заставить всех поверить, что вы совершили подвиг, что лично застрелили опасного большевика. Вот и все. Больше от вас ничего не требуется. И не забывайте, что рассказ должен выглядеть правдоподобно, поэтому больше деталей, описаний! И пусть вас не волнует, что он как бы не совсем соответствует действительности. Пропаганда, да еще в военное время, это всегда ложь. Или почти ложь… По определению она не может быть правдой. Ясно вам?

— Так точно, господин рейхсфюрер! — вытянулся Макс.

Геббельс удовлетворенно произнес:

— Ну, вот и хорошо. Надеюсь, господа, вы поняли меня и нас не подведете. Кстати, на церемонии будет присутствовать сама Лени Рифеншталь, ей поручили снять фильм, поэтому, пожалуйста, постарайтесь ей понравиться. У Лени удивительное чувство кадра, она умеет делать потрясающие картины. Я хочу, чтобы этот фильм увидели миллионы зрителей, и не только в Рейхе… Побольше улыбок и обаяния! Вы же молодые и красивые офицеры, проявите галантность, учтивость, обходительность. Вы должны обаять Лени, и тогда она сделает отличный фильм. Не стесняйтесь, позируйте ей и фотографам. Пусть ваши снимки окажутся в каждой германской квартире, на столе у каждой германской девушки…

Геббельс махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, Макс и Рибель поднялись со своих мест.

— Всего хорошего, господа, надеюсь, все пройдет отлично, — произнес на прощание рейхсминистр. — Детали церемонии вам объяснит старший советник Штольц. Хайль Гитлер!

Макс отдал честь по-армейски. Не хватало еще «хайлькать»!

В коридоре господин Штольц сказал им:

— Давайте заглянем ко мне в кабинет, я проведу инструктаж.

Объяснение много времени не заняло, и уже через пятнадцать минут Макс и Рибель были свободны. Они вместе вышли на улицу.

— Надутый индюк! — буркнул Рибель. — Учит еще! Его бы к нам на фронт, месяца на два-три. Посмотрел бы я, что он тогда бы запел!

— Это вы о Геббельсе? — осторожно осведомился Макс.

— А о ком еще? — скривился Рибель. — Он только и может, что чушь всякую говорить. Как послушать его — так у нас кругом одни победы, а на деле… Да вы и сами все знаете! Я слышал, что у вас подо Ржевом совсем недавно очень жарко было…

Макс кивнул:

— Да уж, совсем не холодно, и особенно в последний месяц…

— Ну вот, видите, — потянул Рибель. — А Геббельс врет, что все у нас прекрасно. Еще несколько последних усилий, две-три победы — и мы окончательно разобьем большевиков. Не верю я ему. Прошлой зимой наша часть стояла под Ленинградом, и я сам видел, с каким остервенением дерутся русские. Бьются за каждый клочок земли, за каждое дерево, каждый дом. Никаким голодом и бомбежками их не возьмешь. Трудно нам еще придется, уж поверьте.

— Верю, — искренне произнес Макс, — и полностью разделяю ваше мнение.

Они дошли до угла Вильгельмштрассе.

— Ну, до завтра, — протянул руку Рибель, — до встречи в Рейхсканцелярии. Придется нам побыть некоторое время парадными куклами…

Макс пожал ему руку, и они расстались. «Надо же, вполне нормальный парень, — подумал он, — никакой не нацист. И к Геббельсу относится весьма критически. Но при этом воюет за Гитлера…»

Он вспомнил слова гауптмана Хасселя, когда они курили ночью в тамбуре поезда: «Сначала ты воюешь за фюрера, потом за родину, а потом за себя и своих товарищей. В войне нет правды и нет добра, это паршивая и грязная работа. На ней трудно остаться человеком. Война — это дерьмо, что бы ни говорил о ней наш дорогой доктор Геббельс. А фюрер — явно безумен, раз втянул нас в это дело. Увидишь — Гитлер кончит очень плохо…»

Макс тогда кивнул, соглашаясь, а сам подумал: «Жаль, что таких, как ты, еще мало, было бы побольше — глядишь, и война бы закончилась гораздо раньше. На год или даже на два…»

И вот то же самое сказал ему и обер-лейтенант Рибель…

Эльза исполнила обещание — испекла вечером «шарлотку», пирог с яблоками, миндалем и корицей. Вкуснотища необыкновенная, пальчики оближешь! Максу как герою дня достался самый большой кусок, Марте она отрезала совсем немного — чтобы не привыкала к сладкому, это вредно для зубов. Хозяйкой Эльза оказалась великолепной — в отличие от Маринки, которая стоять у плиты не любила. Макс искренне поблагодарил Эльзу — он никогда не ел ничего вкуснее. Та слегка покраснела — видно было, что ей очень приятно.

Весь вечер в их квартире не смолкал телефон — звонили друзья и знакомые Петера Штауфа. Макс привычно ссылался на амнезию и переспрашивал у Эльзы, кто это. Затем извинялся и продолжал разговор. Многие знакомые, как оказалось, читали о нем в «Дойче альгемайне цайтунг» и хотели поздравить лично. Предлагали встретиться, отметить это дело, поговорить, вспомнить прошлое…

Макс благодарил, но неизменно отказывался — не хотел встречаться с совершенно незнакомыми людьми и говорить о том, о чем он не имел ни малейшего понятия. Школьные и юношеские воспоминания Петера Штауфа, которые, очевидно, были дороги его собеседникам, для него ничего не значили. А какой тогда смысл пить пиво и шнапс с чужими людьми и делать вид, что тебе с ними хорошо и приятно? Кивать и глупо улыбаться, когда кто-нибудь в очередной раз произнесет заветную фразу: «А ты помнишь, Петер, как когда-то мы с тобой…»

Исключение составляли родственники — от них не отвертишься. Однако Макс старался отложить неизбежные визиты на потом, желательно, на самый конец отпуска. Он надеялся, к тому времени разберется, кто кем приходится в семьях Штауфов и Юнгов, и будет вести себя соответствующим образом.

Юнг — это оказалась фамилия его любимой тетушки Магды, младшей сестры Иоганна Штауфа, отца Петера. Она была замужем за Генрихом Юнгом, важным чиновником в Министерстве путей сообщений, и души не чаяла в своем племяннике, его жене и их дочке.

У нее имелись два своих собственных сына, Франц и Йозеф, и они учились в пехотной школе в Потсдаме — в той самой, которую окончил Петер Штауф. Молодым людям вскоре предстояла поездка на Восточный фронт, и они очень хотели встретиться со своим прославленным кузеном, поговорить о войне. Тем более что у них уже был свой небольшой боевой опыт — они служили полгода в одной из дивизий в группе армий «Юг».

Макс от встречи не отказывался, но ссылался на то, что в ближайшее время будет сильно занят: сначала награждение в Рейхсканцелярии, а потом ему предстоит много ездить, встречаться с жителями Берлина и рассказывать о подвиге. Такова просьба самого рейхсминистра Геббельса. Родственники понимающе хмыкали — да, конечно, это очень важно.

Эльза поощряла его стремление побыть дома, с семьей — тоже соскучилась по мужу. Она, кажется, по-настоящему любила Петера Штауфа и хотела насладиться каждой минутой общения с ним… Дочка Марта от него вообще не отходила — требовала, чтобы он с ней играл, читал книжки, гулял. Макс старался быть внимательным отцом и ласковым мужем — все-таки на войне так мало места для нормального человеческого чувства…