Игорь Подгурский - Т-34 — амазонский рубеж Страница 25

— В каком смысле шестой причал? Что значит «выдвигаемся»? — Адмирал пальцем оттянул накрахмаленный воротник форменной рубашки. Шея его побагровела, казалось — еще чуть-чуть, и его хватит апоплексический удар. — Это невозможно, — проблеял адмирал, — за такой короткий срок подготовить субмарину к выходу в море в дальний поход.

— Если обстоятельства тебе не нравятся, измени их. Невозможное возможно. Вот девиз на сегодня, да и на завтра тоже.

Нравоучительный тон Кемпке вогнал в уныние и не оставил никаких иллюзий собеседнику. Отстраниться от выполнения поставленной задачи не получится при всем желании.

Кемпке потер складку, успевшую лечь за время тяжелого разговора поперек его переносицы:

— «U-487» со всем экипажем поступает в мое распоряжение. — Отто тяжело стукнул ребром ладони по столу, показывая, что все точки над «i» давно расставлены.

«Все, мое беспредельное терпение иссякло!»

— Кстати, за саботаж полагается виселица, невзирая на прежние заслуги перед Германией. Насчет расстрела я погорячился, извините. — Кемпке хорошо знал, что делал, когда приберегал «саботажный» аргумент к концу разговора.

Штурмбаннфюрер произнес эту фразу с такой холодной небрежностью и вместе с тем так бесстрастно, что начальнику Подводной академии Северного ветра ничего не оставалось, как только подумать: «Придется выполнять. Как ни крути, это меньшее из двух зол».

— Вы бы занялись чем-то более важным, чем препираться со мной. Долго еще будете собирать модельки кораблей? — ехидно поинтересовался эсэсовец, уже выходя из просторного кабинета. — Сами раскрашиваете? Так недолго и глаза испортить в вашем-то возрасте.

Адмирал хотел возразить, но осекся, не зная, что сказать в ответ. Тут крыть было нечем. Он догадывался, что в академии знают о его тайном хобби — собирать и раскрашивать миниатюрные модели судов. А теперь выходило, что об этом известно далеко за пределами Подводной академии Северного ветра. Удар ниже пояса. В закрытом на ключ отделении стола ждали своего часа древнеримская галера с изогнутым носом, набор красок и тоненькая кисточка. Осталось всего ничего: любовно раскрасить парус и осторожно натянуть такелаж из ниток.

Адмирал открыл дверцу стола и достал початую бутылку коньяка. Покрутив с сомнением в дрожащих пальцах изящную рюмку, он, со вздохом поставив ее на стол, взял стакан, стоящий рядом с графином воды. Налил в него из бутылки и, жадно сглатывая, выпил до дна.

Адмирал вспомнил взгляд штурмбаннфюрера и передернул плечами. Его серо-синие глаза, застывшие в холодной глубине упрямства и нескрываемой жестокости, вызывали оторопь у бывалого моряка, немало повидавшего на своем веку.

— Поганец! — Начальник академии повторил процедуру. Очередная порция обжигающей жидкости переместилась в желудок. Промочив пересохшее горло, он запустил стаканом в закрытую дверь с ревом: «За-а-асранец! Душегуб!»

Ни в чем не повинный стакан разлетелся веером стеклянных осколков.

На шум из приемной в дверь просунулась голова адъютанта:

— Что-то случилось, господин адмирал?

— Во-о-он! — прорычал старый морской волк, снимая трубку телефона. — Дежурный, срочно соедините меня с командиром шестой флотилии…

Покинув адмиральский кабинет, Отто двинулся к выходу из академии. Впереди он увидел большое зеркало, мимо которого ему предстояло пройти. Кемпке воровато оглянулся, что обычно не было ему свойственно. В длинном коридоре, застеленном посередине ковровой дорожкой, было пустынно, как на луне. Никого.

Он подошел к настенному зеркалу… и чуть не зашипел от злости, как рассерженная гадюка, которой наступили на хвост. Это уже выходило за рамки разумного. В зеркале перед штурмбаннфюрером стоял рыцарь, закованный с ног до головы в черненые доспехи с серебряным узором. Прямой намек на черную эсэсовскую форму. На стальном наплечнике топорщил крылья разноцветный попугай.

Отто уже было поднял руку, чтобы покончить с этим хамским спектаклем, но бронированное отражение протестующе замахало руками. Рыцарь из Зазеркалья прижал латунную перчатку к невидимой поверхности с той стороны. Казалось, что людей из разных эпох разделяет толстое стекло. Второй рукой рыцарь показывал знаками, чтобы Отто поступил так же и повторил его движение, прижав свою ладонь к его.

Кемпке, недолго думая, прижал свою ладонь к холодной поверхности. Разбить зеркало он всегда успеет.

— Приветствую тебя, мой союзник! — Доселе безмолвный рыцарь обрел голос. Он уловил желание Отто и поспешил его успокоить: — Не надо разбивать все зеркала у себя на пути. Я появляюсь в отражении лишь для обмена информацией. Для взаимовыгодного обмена.

— Что за маскарад? — поинтересовался офицер вполголоса. В коридоре по-прежнему никого не было.

— На все готов пойти, чтобы привлечь твое внимание и установить контакт. — Черный рыцарь поднял забрало у шлема с пышным плюмажем из разноцветных перьев. Невозмутимому Кемпке нахально улыбалось во весь рот, показывая ровные белые зубы, его собственное лицо.

Кто-нибудь на его месте, может, и обрадовался бы появлению близнеца, но только не он. Отто был на своем месте, и перспектива делить его с зеркальником восторга не вызывала.

— На большее фантазии не хватает! — едва разжимая губы, процедил эсэсовец.

— Вижу, не нравится, жаль! — Зеркальник притворно-обиженно вздохнул и опустил забрало. Из-под стального намордника голос раздавался глухо, словно человек говорил, опустив голову в пустое ведро. — На тебя не угодишь. А так лучше? — Он снова поднял забрало.

Кемпке остолбенел. Теперь его по-настоящему пробрало. В обрамлении черной стали белело лицо, знакомое сотням миллионов людей.

Косая челка, прилипшая к потному лбу, короткая щеточка усов под носом, расфокусированный взгляд бегающих глаз.

— Штурмбаннфюрер! — В хорошо узнаваемом визгливом голосе прорезались истеричные нотки. — Почему не приветствуете своего фюрера как положено?!

Отто усилием воли подавил желание щелкнуть каблуками, вытянуться в струнку и выбросить правую руку в фашистском приветствии. Разум понимал: все происходящее — выходка неугомонного зеркальника. Тело, наоборот, хотело повиноваться рефлексам, вколоченным в подкорку с юнкерских времен.

— Надо говорить «Хайль Гитлер!», когда меня видишь, — ласково-пугающе сказал лжефюрер.

Кемпке откашлялся. Получилось похоже на нечто среднее между приглушенным клекотом и сдавленным рыком. Прочистив горло, он произнес:

— Это просто смешно! К твоему сведению… э-э попугай.

Услышав, что о нем говорят, попугай переступил когтистыми лапами на бронированном плече. Он внимательно рассматривал штурмбаннфюрера слишком умными для птицы глазами. Перья пернатого красавца переливались всеми цветами радуги. Попугай осторожно почистил мощный изогнутый клюв о стальной шлем, потом наклонил голову к уху рыцаря и доверительно сообщил: «Скоро всем фашистам капут». Голос у птички был с сильным грузинским акцентом, хорошо узнаваемым благодаря пропагандистским фильмам о большевистской России.

— Знаю, знаю, попугаю положено сидеть на плече у пирата. Просто мне нравится эклектика, — рассмеялся рыцарь.

— Ты рассуждаешь и ведешь себя почти как нормальный… человек.

— Я быстро учусь. А ты? — спросил зеркальник. — Быстрая ассимиляция в чужой среде — залог выживания.

— Понимаю! — соглашаясь, кивнул Отто. — А ладонями касаться друг друга обязательно? Мне помнится, в первый раз мы общались напрямую. — Он спрашивал, опустив глаза, подчеркнуто внимательно разглядывая носки начищенных сапог.

Ему не хотелось лишний раз встретиться взглядом с бегающими из стороны в сторону глазами фюрера.

— Я уже думал, что не дождусь этого вопроса. Надо было сразу спросить, а не бить зеркала, — укорил зеркальник. — Мне так проще… легче общаться. У меня осталось мало сил. Я так давно не ел. О последнем выдохе умирающего дракона могу лишь мечтать.

— Мне что теперь, застрелиться, чтобы ты подкрепился? — ехидно поинтересовался офицер.

— Это предложение или шутка? Не отвечай, сам догадаюсь. — Зеркальник, выдержав паузу, продолжил: — А-а, я понял, люди называют это сарказмом. Да?

— Нет, черным юмором.

— Я так и знал — это фигура речи, — погрустнел «отец германской нации». — Жаль! — Без всякого перехода он запел приятным низким контральто женщины-сфинкса:

Волею провидения надо мной земля.Лишь твое дыхание оживит меня.Я поднимусь сквозь дым огня,Чтобы вновь стоять у фонаря.С тобой, Лили Марлен,С тобой, Лили Марлен…

Кемпке перестал рассматривать сапоги и взглянул в зеркало. Нездоровая тяга зеркальника к вздорным шуткам и ужимкам могла сулить очередную каверзу. Он ожидал чего угодно, но не этого.