Петр Воробьев - Разбой Страница 25

Самбор вытащил из кошеля на поясе цилиндрический предмет, что-то повернул, отчего внутри затлел зелёный свет, и приставил предмет к глазу.

Львёнок попытался удрать, но мать снова взяла его за шкирку и поднесла прямо к двуногому существу. То негромко заурчало и ловко подхватило детёныша в передние лапы. В одной из этих лап блеснул металл. Львёнок запищал. На загривке львицы поднялась шерсть, она подняла правую переднюю лапу Двуногий снова заурчал, одновременно гладя львёнка. Урчание продолжалось, пока львица не улеглась у воды. Раздался металлический щелчок, потом ещё один.

Поморянин передал зрительную трубу Мегайро. Подкрутив резкость, старшина увидел подсвеченный, увеличенный, и почему-то зелёный образ того, что происходило у скалы. Там Нирлик со львёнком на руках присел на валун. На бедре детёныша была выстрижена шерсть, и судя по движениям хирургических ножниц в левой руке северянина, тот снимал зверёнку шов. В то же время, детёныш не то слюнил, не то жевал правую Нирликову руку. Нирлик спрятал ножницы за оторочку рукава кухлянки и принялся вытаскивать разрезанные нити. Пару раз зверёнок недовольно пискнул, но львица оставалась у воды. Наконец, Нирлик ещё раз погладил львёнка и опустил его на каменистую почву. Хромая, детёныш пошёл к матери. Та лизнула его языком размером с рушник и поднялась. Львица уставилась на Нирлика, кашлянула, развернулась, и медленно двинулась вдоль берега, вверх по течению ручья. Львёнок отправился за ней, хромая заметно меньше. На мгновение, мать глянула и через ручей, прямо в направлении дерева, за которым прятались Мегайро и его товарищи. Она негромко рыкнула, обнажив двухвершковые клыки, тряхнула огромной головой, и возобновила движение, скоро скрывшись вместе со львёнком в лесу. Тем временем, Нирлика и след простыл.

Мегайро вернул зрительное устройство Самбору, тот снова сделал что-то хитрое с его частями, отчего зелёный огонь погас.

– Так что ещё раз этот Инну[141] у вас делает? – очень тихо спросил Самбор.

– Сперва его к нам отрядили по просьбе верфанцев, как эколога, – объяснил Мегайро. – Следить за артелью.

– А артели-то зачем эколог? – удивился поморянин. – Вы ж не китов в Море Тьмы Островов промышляете…

В голове у Мегайро пронёсся кусок чёрно-белой хроники.

На носу головного вельбота китобоев с Изогнутого Острова, здоровенный гарпунёр-колошенец готовится метнуть ракетный гарпун в горбатого кита. Откуда ни возьмись, между китом и вельботом вклинивается кашайская лодка на подводных крыльях, с шаманами, бьющими в бубны и дудящими в дудки, вырезанные из удоподъёмных моржовых костей – уусиков. За лодкой – косяк косаток, на спинах у некоторых – Инну в гидроскафандрах, цепляющиеся за саженные спинные плавники. Животные слаженно бьют хвостами и подныривают, гоня волну и опрокидывая крайний вельбот. Наконец, огромный самец косатки, с бледной шкурой, покрытой росписью, поднимается из воды на три сажени и ломает головное судёнышко китобоев пополам. Косатки тащат барахтающихся в воде колошенцев к лодке шаманов, горбатые киты продолжают своё неспешное путешествие между Винландом и Изогнутым Островом.

– Эколог? – спохватился старшина. – Вот за хвостами смотреть, там ли оставляем, за лесом, не много ли на крепь переводим. А война ударила, оказался и неплохим следопытом.

– И сильным шаманом, – с уважением сказал поморянин. – Звериное слово знает. Я про такое раньше только в книгах читал. Выходит, не только к Бирю из леса звери выходили лечиться.

– Пора на совет, – напомнил Мегайро. – Про львицу просто так не растабаривайте.

В лучах лунного света закружились снежинки. Вскоре луну затянули облака. Искать дом гаёвщика[142] пришлось почти наощупь. Днём, сруб под островерхой гонтовой крышей выглядел заброшенным. Впечатление создавалось паутиной на окнах, облупившейся краской на криво висевших ставнях, и было искусно усугублено осторожно уроненной рядом с трубой сосной. Ночью, все окна плотно занавешивались, а труба прикрывалась колпаком искрогасителя, чтоб ничего не было видно со «Смертевоза». Помещения в верхнем ярусе служили пристанищем для двух горняцких семей с совсем маленькими детьми, а нижний ярус, украшенный чучелами, черепами, и древним охотничьим оружием, прекрасно подходил для встреч совета горняцкого цеха в изгнании.

Старшина помахал сидевшему в развилке сосны часовому с диоптром, закутанному в плащ из волчьей шкуры, пропустил вперёд Альфрика энгульсейца и Самбора, и вошёл в дом, плотно закрыв за собой дверь. Внутри очага жужжала маленькая коккоэ́стия[143], распространяя приятное тепло. За столом, освещённым парой переносных электрических ламп, уже сидели Айлви́н спелеодезистка[144], Лютослав Рельсоблуд, Бездырь Мозоленогий, Тру́го Шнырь, Каллан, и Неоссо врач.

– Котяховки[145]? – десятник проходчиков Бездырь тряхнул в воздухе бутылью с мутной жидкостью.

Мегайро выставил перед собой кулак правой руки, затем распрямил указательный и средний пальцы. Проходчик кивнул и поочерёдно плеснул напиток в три стоявших на столе стеклянных банки, примерно на полвершка по высоте в каждую. – Кос по́би? – Айлвин двинула к новопришедшим любимое деметами устройство для плавления сыра.

На каменном диске над синеватым пламенем горелки стоял керамический горшок на ножках. В нём булькала и пузырилась, судя по запаху, смесь вина, оливок, колошенского чёрного чеснока, медвежьего лука, и орехов. Возможно, в вареве присутствовало и достаточно сыра, чтобы оправдать название («жареный сыр» по-деметски).

Старшина сел за стол, глотнул котяховки, взял из миски ломоть хлеба, макнул его в горшок, и закусил, как раз вовремя, чтобы перебить резкую отдушку. Альфрик и Самбор повторили ту же последовательность действий. Поморянин поболтал банкой перед носом и состроил рожу:

– Это часом не стеклоочиститель?

– Что-что, а не стеклоочиститель, – Труго сварщик покачал головой. – Посмотри, какие разводы на банке оставляет.

– Зато нутро греет, – Бездырь похлопал по бутыли. – Надо ж чем-то утепляться.

– От зимы не спасёт, – Мегайро покачал головой. – Снег повалил.

– На пол-луны раньше, чем обычно, 'ан, – сказал Каллан.

– От горячительного тепла нет, одна видимость, – Неоссо неодобрительно посмотрел на проходчика. – Напьёшься, ещё вернее замёрзнешь.

– И в обычную-то зиму мы бы в землянках нагоревались, – добавил Труго. – А если верно, что схоласты говорят…

– Тво… Воч… – Самбор проглотил хлеб. – В точности сказать, как худо будет, нельзя. Уравнения сложные, в решениях хаос. Но будет худо.

Лютослав уважительно кивнул и повторил:

– Хаос.

– Можно крепость на скале подлатать, – предложил Каллан. – Там предки Шако́кову зиму пересидели.

– Легче новую построить, – Айлвин нахмурилась. – Вспомни, сколько дней мы туда припасы к пушке тащили. Потом, больше двух дюжин семей не влезет, а нам надо восемь дюжин пристроить.

– А в Осгодовом замке стены саженные, рядом постоялый двор, тёплые конюшни, – Бездырь плеснул себе ещё котяховки. – И рабочий посёлок, каменные дома. Всего и дела было бы лестницы на стены кинуть, шкрябы сами разбегутся…

– Кабы не «Смертевоз», – закончил Альфрик.

– И вот о какой беде подумайте, – Мегайро повернул голову в сторону занавешенного окна. – Холодно будет, топить станем, «Смертевоз» нас по дыму найдёт. Что там с ходом под стены?

– Два предыдущих шкрябы обрушили, – напомнила Айлвин. – Замок на камне стоит, любую работу за рёсты слышно. Ещё сегодня слухачи говорили, новый подземный звук какой-то появлялся, очень громкий, на четверть часа. Может, шкрябы под нас тоже копают.

– Как они так насобачились ходы рвать? Может, нашёптывает им кто? – Бездыря пробило на измену.

– Кто ж будет шкрябам нашёптывать? Такое хуже, чем с собственной тёщей переспать, – осерчал Альфрик.

– Я мою раз по пьяни оприходовал, кажется, – с параноидным сомнением сказал проходчик.

Неоссо застонал. «О слёзы Дакриодоры»! – про себя побожился Мегайро. В школе, он слышал от дидакта Тифлопонтико, что божиться именами Четырнадцати – ещё глупее, чем призывать варварских богов, потому что Четырнадцать – даже не боги, а всего лишь ипостаси демиурга, придуманные софистами, чтобы сделать его непостижимую сущность чуть понятнее смертным. Это не казалось старшине особенно вразумительным. Как могут могучий и суровый Бикането, на коне, с наборным луком, прекрасная Дакриодора, плачущая слезами сочувствия ко всем смертным, или сильный и искусный молотобоец Экзе́врето, покровитель горняков, быть частями одного и того же?

– А пушку к замку перетащить? – предложил Труго.