Сурен Цормудян - Отражение во мгле Страница 26

Костя и сам не мог понять, почему он вдруг резко обернулся и почувствовал смутную тревогу, что приковало его взгляд к левому цилиндру.

— Эй, Ломака, что такое? — повторил вопрос Андрея Волков.

— Вы очень громко разговариваете, — пробормотал Константин, не сводя глаз с руин.

— Ладно, пошли дальше. Все равно теперь следы снегохода и охотников идут вместе, — подытожил Селиверстов.

Они двинулись цепочкой. Впереди Василий, за ним Жуковский, потом вечно угрюмый Волков. Немного задержавшись, последним зашагал Костя, еще несколько раз оглянувшись на насторожившие его руины.

Они обогнули занесенную снегом груду обломков какого-то магазина. Вышли на Красный проспект, где в сугробах угадывались погребенные вечной зимой машины — частные и общественные, — беспорядочно разбросанные на проезжей части по прихоти бушевавшей когда-то в городе термоядерной реакции. Колея снегохода попетляла среди этих холмиков и повернула налево, в сторону реки. Метров через двести, где Красный проспект пересекался с Фабричной улицей, наездник либо по неосторожности, либо из-за лихачества воспользовался как трамплином крупным снежным барханом, основой которому послужил опрокинутый грузовик с длинным прицепом. На трамплине след обрывался, чтобы снова появиться метрах в десяти — там снегоход завершил свой прыжок, оставив глубокую вмятину в снегу и следы резкой пробуксовки гусеницы.

Больше, похоже, неизвестный ездок акробатических трюков не устраивал, и след непрерывно тянулся к набережной. Вдали уже виднелся изувеченный лихолетьем памятник старому железнодорожному мосту. Метрах в ста шестидесяти правее от монумента был мост настоящий. Точнее, его уже давно не было. Первый пролет с его стальными ажурными конструкциями был опрокинут на берег и разбит на фрагменты, второй пролет одним концом нырнул в реку, и позже его сдавил непробиваемый лед. Далее — пустота, и только одна секция моста уцелела посреди Оби. За ней снова пустота; о существовании моста напоминали только торчащие из реки железобетонные опоры.

След снегохода тянулся прямиком к искореженному монументу и на набережной резко поворачивал направо, в сторону разрушенного железнодорожного моста и видневшихся за ним останков речного порта с его мрачным одиноким великаном — портовым краном. Снегоступы охотников и, вероятно, их жертвы оставили отпечатки параллельно зубчатой колее. Но под самим монументом, где снегоход резко взял направо, в нескольких шагах от поваленного микроавтобуса, от которого остались только кузов и днище, эти самые следы преподнесли неприятный сюрприз. Человеческие отпечатки разделились и потянулись в совершенно противоположных направлениях.

— Вот же сукины потроха, — проворчал Жуковский раздосадованно. — Чего-чего, а этого мы совсем не могли предположить, да, Вася?

— Это точно, — кивнул Селиверстов, потирая рукавицей шлем, словно чесал голову. — Неожиданный оборот. Но похоже, разделились не сразу. Топтались долго. Вот, видите? Как и там, на автовокзале, где в первый раз следы охотников и снегохода сошлись.

— Ну да, — кивнул Жуковский. — Видно, что топтались. Опять кто-то на коленях стоял. Только…

Внезапно, несмотря на лютый мороз, подкрепляемый порывистым ветром, Ломаку бросило в жар. Глядя вниз, он понял, что здесь опускался на колени не здоровый мужик. Этот след оставлен ножками, чью хрупкость и утонченность не могли скрыть даже ватные штаны.

Он сбросил рукавицы и припал к этому отпечатку, трогая примятый жгуче-холодный снег пальцами.

— Это Марина… — прошептал он, затем воскликнул в отчаянии: — Какого черта эти сволочи ее на колени поставили?!

— Зачем мужики баб на колени ставят? — хмыкнул Волков.

Константин услышал это и резко вскочив, кинулся на своего бывшего надзирателя.

— Ты что сказал, скотина?! — заорал Ломака, готовый растерзать Степана.

Василий резко схватил Костю за капюшон и рванул назад, да так, что Ломака рухнул в снег. Затем искатель взял Волкова за грудки и, оттащив на несколько метров в сторону, зашипел прямо в лицо сквозь опущенное стекло своего шлема.

— Степа, ты что, совсем долбанутый? А?

— Блин, — сконфуженно буркнул Волков, косясь на испепеляющего его взглядом Ломаку. — Сорвалось что-то. Ну, ляпнул…

— У меня в другой раз кулак сорвется, Степа, — зло проговорил искатель, встряхнув бывшего тюремщика. — Понял? Мозг держи включенным всегда. Слышишь меня?!

— Да… Да слышу я. Пусти… Только вот… А чего вы ждали, если по-честному, от охотников? Благородства какого-то? У них в плену молодая и красивая девчонка. А они…

— Опять?! — рявкнул Селиверстов.

— Да что — опять? Вы тоже разум не выключайте! Вы с кем дело имеете? С робин гудами и д'артаньянами? Хрена с два! Да с самыми отвратительными представителями нашего вымирающего вида! Не стройте иллюзий, особенно ты, Костя, насчет их поганого нутра и будьте готовы ко всему!

— Зачем, придурок ты чертов! Зачем я должен думать о том, что они могут заставить ее делать?! — закричал Ломака, вскакивая.

— Да затем, что истина дороже, юноша!

— Дороже, чем что?!

— Дороже, чем все, что есть вокруг нас! Истина дороже всего!

Селиверстов наконец взмахнул рукой и ударом в лицо свалил Волкова.

— Я тебя предупреждал, Степан.

— Черт вас возьми, — простонал Волков, — растирая по ушибленной скуле снег и медленно поднимаясь. — А что же с тобой будет, Костя, когда ты найдешь жену и увидишь, что ее изнасиловали?.. Убьешься от внезапного прозрения? Не вынесешь неожиданной правды жизни?

— Да я тебя сейчас убью, сука! — Ломака ринулся вперед и тут же снова рухнул в сугроб, на этот раз от сильного толчка.

Костя поспешно откатился от места своего падения, вскочил, с ужасом обнаружив, что раздавил драгоценный отпечаток ног Марины.

— Костя, да не слушай ты его, — махнул рукой Андрей. — На таком холоде они не станут делать то… ну, на что этот идиот намекает. Причиндалы себе отморозят…

— Да иди ты тоже к черту, Жуковский! — крикнул в ответ Ломака.

И тут же хлесткий звук, сопровождаемый гулким эхом, донесся со стороны Фабричной улицы. Фонтан бетонной крошки брызнул от цилиндрической опоры монумента, у которой они стояли. Удар чего-то незримого свалил Селиверстова с ног, окрасив рядом с ним снег алыми брызгами.

— Ай, блядь! — Василий схватился за предплечье.

— Что это?! — вскрикнул Волков, кинувшись к Селиверстову.

А в том месте, где он только что был, беззвучно взвился фонтанчик снега.

— За машину прячьтесь, быстро! — скомандовал Жуковский, толкая Ломаку к опрокинутой «газели».

Снова хлесткий звук и два фонтана рядом с Ломакой. Все четверо прыгнули за спасительный остов автомобиля, который провалялся здесь долгие годы, пожираемый гниением, чтобы сейчас стать преградой между убийцами и их жертвами. Вот он лязгнул под ударом…

— Это что, это стреляют, да? — проговорил Ломака, тяжело дыша и глядя на раненого Селиверстова.

— Да, стреляют, — сквозь зубы процедил он, осторожно убирая ладонь с простреленного предплечья и глядя на рану.

— Ты как? — спросил Жуковский, взглянув на окровавленный рукав комбинезона.

— Кость не задета, но все равно, сука, больно. Пуля там еще.

Волков взял автомат искателя, водрузил на его приклад свою меховую шапку и слегка приподнял над корпусом машины. Полетели клочья меха, и шапка упала в сугроб, источая запах паленого.

— Что-то не пойму я. То слышно выстрел, то нет. Сейчас ведь не было хлопка, — проговорил Степан.

— Хлопок… это СВД, — тихо сказал Селиверстов, продолжая морщиться под своим темным забралом.

— Уверен? — спросил Жуковский.

— Да уверен я. Ее голос ни с чем не спутаешь.

— А сейчас что было? — Волков дотянулся до своей шапки и показал свежую дыру.

— Бесшумное оружие. С двух стволов херачат по нам.

— Пистолет с глушителем? — предположил Жуковский.

— Нет. Они из СВД толком попасть не смогли, и второй ствол работал с тем же успехом. Но по шапке попали. Да и по мне вроде из того же оружия. Хотя… Хрен его разберет. Понятное дело… В последние годы не часто приходилось стрелять. Особенно на таких открытых пространствах да из холодного ствола. Даже биатлонист бывалый мазал бы…

— Так что это было, если не пистолет с глушителем? — спросил Андрей.

— Ну, если по меткости он такой же, как СВД, то это, братцы, «винторез», — вздохнул Селиверстов. — Бесшумное оружие для спецподразделений. С оптическим прицелом, разумеется.

— Блин, ну мы влипли, — проворчал Волков. — Теперь нам сколько тут в сугробе задницы морозить?

— Вам — не знаю, а мне недолго, если пулю не достану да рану не обработаю, — ответил искатель.

Костя поежился. И без того тяжелую ситуацию омрачали его воспоминания. Первые годы после ядерной войны. Начало этой страшной и вечной зимы. Многие, очень многие погибли от банального холода. От аллергии на мороз, когда прекращается приток крови в пальцы рук и ног, в уши и носы и отмирают ткани. Он вспоминал страшные увечья, которые принесла эта зима. Вспоминал, как лютые холода загоняли тысячи выживших поглубже в землю. Как те, кто не сгнил от гангрены и не рассыпался на части от обморожений, убивали друг друга за теплый уголок в городской подземке.