Владислав Русанов - Полуденная буря Страница 26

Подлесок зашевелился. Послышался короткий шум борьбы, вскрик. Из скопления листвы появился Жердяй, согнувшийся почти вдвое, чтобы пройти под низкой веткой. Он демонстративно вытер нож о штанину. Пояснил:

— Бургаса прирезал. Не пущал, скандалить вздумал…

Следом за гвардейцем из лесу потянулись копейщики и лучники.

— Ты обещал их отпустить, — прохрипел, стискивая зубы, Лабон — Некрас без всякой жалости стянул ему культю тонким ремешком, останавливая кровь.

— Только тех, кто захочет.

— Что ты задумал?

— Какое твое дело? — Живолом рывком вскочил на ноги, расправил плечи. — Трейги! Кто из вас узнал меня?

Жердяй попытался перехватить взгляд полусотенника, но безуспешно.

— Кто служит короне больше полугода? — повторил вопрос лесной молодец.

— Так, это… — шагнул вперед Дыг. — Узнали мы… — Выбравшиеся из-за телег веселины нестройно загомонили.

— Скажи ты! — Живолом властно указал мечом на длинного петельщика. — Кто я?

— Принц Кейлин, твое высочество…

В толпе разбойников кто-то охнул, кто-то смачно выругался.

— Чё, правда, что ли? — шепнул Некрас на ухо белому, как покойник, полусотеннику.

— Уж куда правдивее. Собственной персоной.

— Да! Я — принц Кейлин. Законный наследник трегетренской короны, — выкрикнул Живолом и обвел всех взглядом, ожидая возражений. Не дождался.

— Ты не серчай, твое высочество. Чего уж там, — пожал плечами Жердяй. — Откудова ж мы знали…

— Никто вас не винит. Каждый может заслужить прощение, сражаясь рядом со мною против моих врагов.

Трейги переминались в нерешительности. Бессон, протолкавшись вперед, пробасил:

— Что гляделки вылупили? Айда на нашу сторону! — Замахнулся хлопнуть Живолома по плечу, но вовремя отдернул руку. — Ты… это… звиняй, ежели что не так, твое высочество. Нас бросишь теперь?

— С чего бы это? — вскинул бровь Кейлин.

— Ну дык… У тебя ж свое теперь войско будет.

— Что ж. — Принц вздохнул. — Я многим обязан тебе, Бессон, и вам всем. Спасибо! Вы вправе уйти, но я предлагаю остаться. Хочешь стать коннетаблем, Бессон? — Кейлин хитро прищурился.

Первым, тыкая пальцем в отвисшую челюсть вожака разбойников, заржал Крыжак. Через мгновение смех подхватили почти все веселины, за исключением тугодумного Гуляйки и озабоченного перевязкой Некраса.

Жердяй, стоявший впереди трейговского строя, крепился, но его губы сами собой расползлись в широкой ухмылке, и, махнув рукой, долговязый петельщик ступил в брод. На половине дороги он сорвал с плеча аксельбант и швырнул в стремнину.

— Они как хотят, а я с тобой, твое высочество! — Дыг и Одеяло медлили, но Рябчик громко, срывающимся от волнения голосом скомандовал:

— Десяток! Справа по два за мной! — И, не боясь замочить сапоги, последовал за Жердяем.

— Мы с тобой, Живолом! — смахивая с уголка глаза слезу и с трудом переводя дыхание, проговорил Крыжак. Ткнул Бессона кулаком в бок: — Ну? Орясина лесная, скажи!

— Да с тобой, с тобой, — подтвердил главарь. — Я ж еще утречком предлагал тебе водить ватагу.

Хохот снова вихрем промчал над водной гладью, отразился от зеленой ширмы леса и вернулся к телегам.

— Поздравляю, принц, — себе под нос пробурчал Лабон.

Но Кейлин, несмотря на шум, услышал его.

— Ты, — острие меча уперлось в заляпанный кровью, мокрый табард полусотенника, — ты отправишься к Валлану… и к моей дорогой сестренке, возжелавшей короны сверх всякой меры. И скажешь им… Просто опиши им сегодняшний день. Пусть порадуются. Ведь они всегда говорили, что мои успехи — их успехи. Понял меня?

Лабон нахмурился:

— Лучше б ты сразу зарубил меня. Мне теперь к Валлану — верная смерть.

— А это уж не моя беда, — отрезал принц. — Неужто он своего самого верного пса не помилует?

— Пса-то помилует, а человека… — Гвардеец тряхнул головой и с усилием поднялся, опираясь на плечо Некраса. — Моего коня отдашь?

— Отдам, — кивнул Кейлин и погрозил пальцем скривившемуся Крыжаку: — Смотри мне, какого скажет…

— Каракового.

— Слыхал?

— Дык я чё? — развел руками веселии. — Я ничё…

— Знаю я тебя! Слышишь, Лабон, ты не спеши. Отдохни денька три. Слаб ты еще верхом мотаться.

— Спасибо, твое высочество. И за коня, и за заботу. Я запомню. Спасибо.

— Не за что. Другой раз не попадайся — порешу.

— И за предупреждение спасибо. Что ж, твое высочество, услуга за услугу.

— Ну?

— Сказать, откель Валлан знает, что ты живой?

— Ну?

— Перебежчик был. От ваших.

— Рыжий такой? — вмешался Крыжак.

— Рыжий. Ровно лисовин.

— Вырвиглаз, сука! — сжал кулаки Бессон.

— Может, и так его звали, — дернул плечом Лабон. — Он вас заложил. Да не за серебро — я понял бы, а за удовольствие.

— Так он же с нами был, — негромко проговорил Жердяй. — Твою голову опознать должен был, твое высочество. — Веселины гневно зарычали, над головами взметнулись сжатые кулаки и ножи.

— Рожа арданская, — выразил общее мнение Крыжак. — Вот сволочной народ!

— Сюда тащи его. Зараз камень на шею и в омут, — набычился Бессон и вдруг опомнился: — Позволяешь, твое высочество?

— А то! — осклабился принц. — И хорош «высочеством» меня кликать.

— Добрец, Щербак, приведите знакомца, — распорядился Бессон глянул на Жердяя: — Покажешь?

— Об чем разговор! — Бывший петельщик стремительно вошел в реку.

Провожая взглядом спины товарищей, Бессон спросил принца:

— Как же тебя теперь звать? «Высочеством» — не хочешь, Живоломом — не с руки.

— Зови просто Кейлином. Как матушка-покойница нарекла.

— А как же?..

— Титулы на потом оставим. — Кейлин улыбнулся. — Может, ты бароном к березозолу станешь?

— Я? Бароном? — Бессон заржал.

Охочие как до драки, так и до веселья лесные молодцы с удовольствием поддержали его. Трейги, вначале несмело, а потом всё более и более раскованно последовали их примеру.

— Погодь-ка, — дернул вдруг Крыжака за рукав полусотенник. Он единственный не смеялся, а следил за опушкой. — Глянь, что делается.

Хохочущие смолкали. Добрец и Щербак волочили за руки, за ноги безжизненное тело человека. Жердяй, лихо отмахивая рукой, шагал рядом.

— Его Брик сторожил, — процедил Лабон. Убитого — а зияющая вместо левого глаза кровавая дыра не оставляла в этом сомнений — уложили на примятую сапогами травку. Смуглое лицо, черные с проседью усы.

— Брик, — склонив голову, подтвердил Жердяй. Лабон зарычал, словно к его обрубку приложили раскаленную кочергу.

— Дык Вырвиглазу пальца в рот не клади, — буркнул Крыжак. — Даром что подлюга и морда арданская. ушел, видать.

— Ушел, — хрустнул пальцами Кейлин. — Ничего. Еще свидимся, Вырвиглаз. Обязательно свидимся.

— Что делать будем, командир? — подтянулся Бессон, показывая пример прочим.

— День-ночь отдыхаем. Завтра с утра уходим на север. В Ихэрен.

— В Ихэрен?

— Туда. К Витеку Железный Кулак. Мы с ним теперь вроде как товарищи по несчастью. Помогать должны друг другу. Сговоримся, а там видно будет. Начну баронов поднимать…

Северный ветер гнал по бескрайней сини неба череду комковатых облаков. Горбатые, с искрящими спинами и серо-сиреневыми подбрюшьями, они несясь, едва не цепляя ветви ясеней и буков, меняя на ходу очертания, вытягиваясь, теряя клочья, исчезали, растворяясь в пространстве, словно жизни людей, втянутых в кровавую круговерть войн и междоусобиц, на смену им, ежась под бесстрастными и безжалостными пальцами ветра, приходили другие, такие же гордые и непримиримые, чтобы вновь мчаться, таять уходить в небытие.

Примул Соль-Эльрина всегда удивлялся аскетизму утреннего убранства личных покоев императора, да живет он вечно! Длинные, кажущиеся бесконечными ряды книжных полок. Ложе с кипой набитых конским волосом подушек. Огромный стол, заваленный листами пергамента и чертежными инструментами. И никакой золотой, серебряной утвари, тончайшего фарфора, который привозят торговцы с Отпорных гор, прикрывающих южные провинции Озерной империи от морового поветрия Великой топи, да и от набегов кровожадных дикарей, населяющих плавучие деревни, тоже. Никаких драгоценных мехов — черных шкурок соболей, седых лис, белых горностаев и черно-бурых пещерных медведей. Никаких кубков и ларцов, сверкающих самоцветами, кои доставлялись с далекого-предалекого Облачного кряжа, из владений перворожденных сидов. Впрочем, самоцветы были. Но не для украшения кабинета, а в виде коллекции. Самая большая коллекция в Империи. Предмет постоянной зависти ученых из Вальонской Академии. В последнее свое посещение города-на-озере государь император снизошел до постоянных просьб профессуры и пообещал не забыть Академию в завещании.