Александра Гардт - Эпоха лишних смыслов Страница 26

Прямо со всей чертовой тушью, подводкой, со всей этой красотой на лице. Взахлеб, так, что, конечно, не осталось ни единого шанса на сердце Гамова, кто влюбится в девчонку, у которой по щекам бегут черные слезы.

Но Гамов, чертов Гамов почему-то понял, наклонился – и обнял меня, изо всех сил прижал к себе, загородил руками от мира, защищая и не делая попыток успокоить. Не делая попыток съязвить, сказать, что это не его дело, или начать задавать дурацкие вопросы.

Я рыдала очень долго, до сладкого изнеможения, пока не наступил такой момент, когда плакать больше не хотелось, и я просто остановилась, пришла в себя. Под ладонями и везде был теплый, горячий Гамов, нос забавно скользил по его шее. Сильный, большой, сладкий Гамов.

Воспоминание о звонке обожгло стыдом, и я наконец отстранилась, но не отпустила его. Просто положила ладони на грудь и снизу вверх заглянула в глаза. Как два озера, утонешь, если не перестать смотреть. Сосредоточенный, порывистый, озабоченный.

– Что с ним?

Я замотала головой, отгоняя наваждение, отстраняясь еще на шаг. Взяла себя в руки. Подумаешь, рыдала только что у него на груди. Дышала в шею.

– Что с ним, Лив?

Настойчивый и мягкий одновременно, Гамов положил ладонь мне на щеку и стер большим пальцем остатки слез. Я растерянно хлопнула мокрыми, чуть прилипающими друг к другу ресницами, удивилась интимности жеста, вся задрожала и опять потерялась в его взгляде. Потом мотнула головой в последний раз и сделала резкий шаг назад.

– Инфаркт. Мне надо ехать.

Развернувшись к столу, я поняла, что совсем не понимаю концепта слова «ехать». Наверное, для начала нужно было взять сумку, потом дойти до шкафа и вытащить оттуда шубу, потом мчаться в аэропорт. Такой порядок действий верен? Я сглотнула и судорожно оперлась на стол. Комната плыла перед глазами, и сил хватало только на то, чтобы стоять и смотреть на стену, раз за разом вдыхая и пытаясь не разучиться это делать.

Гамов развернул меня за плечи:

– Он жив?

– Д-да.

– Просил быть?

– Д-да.

– Сам звонил?

Я недовольно дернула рукой. Пристал, в самом деле. Не дает девушке спокойно умереть в собственном кабинете. Почти что в бою.

– Лив! – Гамов сделал большие глаза, рисуя, по всей видимости, жест с меня.

– Макс! – передразнила я.

– Отвечай.

Только позавидовать его терпению. Давно бы себя убила на его месте и ушла. Чего еще я могла добиваться? Одиночества, полного, беспросветного одиночества, момента, когда ты говоришь себе, что это дно. Что ты на дне, а вокруг никого. И никого никогда не будет. Что ты живешь в одиночку и дохнешь тоже в одиночку. Что шанс есть только у тех, кто не научился жить один. Кто не самодостаточен. Именно он, вполне возможно, сдохнет не в одиночку, а окруженный себе подобными, льющими слезы над конечностью своего существования. Но разве это важно для умирающего? Он видит слезы, он чувствует эмпатию, и на один долбаный миг ему становится не так страшно.

Но когда ты понимаешь, что один, а вокруг – пустота, откуда-то всегда берутся силы идти дальше. Наверное, просто не хочется сдохнуть прямо сейчас.

Я подняла глаза. Гамов никуда не делся, но узор из прозрачных нитей, плотно окутывавший нас еще несколько мгновений назад, испарился, растаял в воздухе. Живешь в одиночку, Лив, и дохнешь так же.

– Звонил не он.

Я перегнулась через стол, схватила сумку, сетуя на себя за допущенную слабость, потом прямо по бумагам рванула к шкафу.

– Звонила его ассистентка. Сказала, что у него инфаркт, выслала адрес больницы, на тот случай, если я захочу приехать. Знаешь, Макс, я отлично с ней поговорила. Даже виду не подала, что волнуюсь.

Шуба легко легла на плечи. В последней фразе что-то было не так, но раздумывать не приходилось.

– Хорошо, что наличка есть, – к чему-то сказал Гамов и, схватив пальто, потащил меня за руку по коридору.

Только садясь в машину, я вспомнила, что английский паспорт преспокойно лежит дома.

– Черт, Максим, надо на Чистые. Интересно, если я прямо сейчас закажу такси, через сколько приедут?

За лобовым стеклом сказочно светили фонари, шел крупный, хлопьями, снег, невысокие домики подмигивали, манили теплом и нереальностью происходящего. На один миг мне отчаянно, невыносимо захотелось оказаться в придуманном мире, где с демиургом в джинсах за двести баксов никогда ничего не случается, где он получает все, что захочет, стоит только протянуть руку, где любовь и друзей можно заиметь просто так. Подойдя познакомиться. Или выбрав подходящую модель друга на страницах шикарного каталога. А потом точно, на века, до кожаного переплета. Не предаст и не отступится. И ты об этом знаешь, а еще вы оба живете вечно. Потому что концовки вам никто не прописал, а деконструкторы – да в гробу я видала этих деконструкторов.

Где-то далеко и в то же время невыносимо близко щелкнул застежкой ремень, и меня вдавило в кресло. Гамов, дурацкий Гамов забеспокоился и пристегнул собственноручно.

– Вот что, Лив. Я веду. А ты ищи быстро-быстро ближайший рейс до Лондона.

Я зачарованно кивнула.

– Слышишь меня? Достала айфон, быстро, зашла на «Энивей Энидей» и ищешь. Прямо сейчас.

– Максим, у меня паспорта нет, – отозвалась я, все еще околдованная идеей.

– Едем к тебе, потом в аэропорт. Думаешь, почему про наличку сказал?

Не глядя на меня, Гамов вжал в пол педаль газа, и мы рванули с места, как укушенный за хвост дракон. До дома донеслись за минуту.

– Одна нога здесь, другая там.

Я послушно кивнула, выбралась из машины, и тут порыв морозного ветра как будто толкнул меня в грудь: «Девочка, папа умирает». Я тряхнула волосами и помчалась наверх, перепрыгивая ступеньки; едва сумела открыть квартиру, впопыхах что-то разбила, но все-таки достигла пункта назначения: большого трюмо с документами. Диплом, право собственности, свидетельство о смерти (тут когтистая схватила меня за сердце, неужели не успею, неужели, как к бабуле, не успею?), вот же он, уродливый синий документ. Бегом вниз.

В машину я вломилась почти силком, запрыгнула внутрь, сразу пристегиваясь.

– Проверил. Ближайший в двадцать один сорок из Домодедова.

Я повернулась к нему, невероятно расстроенная, чувствуя, как сердце падает вниз:

– Не успеть.

– Лив, – Гамов робко улыбнулся. – Говорю же, хорошо, что есть наличка.

С этими словами мы стартовали еще быстрее, чем в прошлый раз, и через невероятно короткое время летели по полупустой Москве на скорости сто двадцать.

– Убьемся же, – протянула я.

Гамов только хмыкнул в ответ, и я впервые обратила внимание на то, что он не снял перчатки, да и руль держит как-то странно.

Мы резко повернули направо – так, что шины завизжали, и машину слегка крутануло.

– Не успеем.

– Кстати. – Гамов все так же сосредоточенно смотрел на дорогу. – Айфон. В правом кармане джинсов.

Я собралась покраснеть, как малинов цвет, но тут мы с размаху затормозили перед взявшейся из ниоткуда вереницей машин, и он вытащил телефон сам. После чего, не успела я ахнуть, развернулся через две сплошные и был таков.

– Что делать-то?

– Код – семь пять пять шесть. В телефонной книжке находишь Макса.

Я послушно разблокировала тяжелый аппарат. Глаза резануло: на экране, конечно, была красавица Рита, обнимающая Гамова за шею.

– Набрала? – нетерпеливо спросил он, петляя неизвестными мне дорогами и переулками. – Ставь на громкую связь.

Я так и сделала. Потянулись длинные гудки, потом трубку сняли.

– Ма-а-а-акс, – раздался из динамика приятный мужской голос. – Какими судьбами?

– Тезка, слушай. – Мы снова уперлись в пробку, и Гамов дал задний ход на какой-то невероятной скорости. – Такое дело. Нужно в двадцать один сорок улететь в Лондон. У подруги инфаркт у отца. Мы едем, но боимся не успеть, даже если купим билеты и зарегистрируемся.

– Хотел новую книжку попросить вне очереди, но, похоже, неуместно. Так, слушай, перезвоню через минуту.

Вызов оборвался. Я ошарашенно смотрела на Гамова, который все так же спокойно вел на невероятной скорости машину.

– Тебя прав лишат. Камеры везде.

Мобильник ожил. Я провела пальцем по экрану и поняла, что руки дрожат.

– Ма-а-акс, а с чего ты вообще взял, что на пятничный рейс Москва – Лондон есть билеты?

– Тезка? – коротко отозвался Гамов.

– Пришлось ссадить двух особенно наглых туристов. Улетят на следующем. Диктуй мне имена, быстро, пока не раздумал.

Гамов выразительно кашлянул, и я засуетилась, вытаскивая паспорт из сумки.

– Здравствуйте. Оливия Розен, гражданка Соединенного Королевства.

На том конце присвистнули.

– Розен? Ладно, молчу, простите. Как пишется?

– Розен, – обреченно кивнула я.

– Значит, как слышится, так и пишется… А непростые у тебя подруги, Макс. Оливия, извините, даст бог, батюшка поправится.

Я снова кивнула – на этот раз в знак благодарности.

– Так, замечательно. Твое имя, Максим, я знаю наизусть. Приедете в Домик – встретят в лучшем виде. Будет девочка дежурить на входе, сейчас ее номер скину эсэмэской.