Эрик Френк Рассел - Космический марафон [сборник] Страница 26

— Веселитесь, пока есть возможность, — проворчал Армстронг. — Петухи тоже кукарекают, пока в суп не попадают.

— Дорогой мистер Армстронг, у меня и в мыслях не было веселиться. — Линдл сделал протестующий жест. — Я в высшей степени восхищаюсь вами, а также вашими работами, которые, если позволите заметить, считаю просто гениальными. Даже этот аппарат не идет с ними ни в какое сравнение, если учесть, какие препятствия вам пришлось преодолеть на пути к своим изобретениям.

— Не надейтесь, я вас благодарить не собираюсь. Когда-нибудь и я буду точно так же восхищаться вами — связанным.

Линдл улыбнулся:

— Скажите, когда вы были маленьким, вы сами шли к зубному врачу или вас тащил силком папа?

— Я тащил папу, — кисло произнес Армстронг.

— Вы воинственно настроены, — все еще улыбаясь, заметил Линдл. — Однако это не ваша вина. Я буду рад продолжить разговор позже, когда вы пройдете процедуру. — Подняв руку, он сделал знак. Старый седой человек в очках с толстыми линзами в длинном белом халате приблизился к Армстронгу и мельком взглянул на него, как будто тот был кроликом, пришпиленным к лабораторному столу для вскрытия. Линдл сказал: — Это доктор Горовиц. Оперировать будет он. Приступайте, доктор! — Бросив на жертву последний веселый взгляд, он вышел.

Горовиц включил на пульте большой рубильник. Ртутные трубки замерцали пурпурным светом, угольные аноды постепенно стали красными, затем золотистыми. Странный ровный звук, напоминающий шипение пара, раздался из аппарата, и ноги Армстронга вдруг почувствовали тепло, исходящее откуда-то из-под решетки. Комната наполнилась запахом горячего металла, горелого пластика и озона.

Тщетно стараясь разорвать путы, Армстронг пообещал Горовицу:

— Я до тебя еще доберусь! Выверну наизнанку!

Горовиц обернулся. Глаза его за мощными линзами казались огромными, как у совы. Не ответив ни слова, он взял шлем за ободок и осторожно опустил Армстронгу на голову. Армстронг успел заметить несколько непонятных колец внутри шлема, затем наступила темнота. До слуха его донеслись чьи-то торопливые шаги, резкий щелчок переключателя, а потом он почувствовал, будто его мозг вращается внутри черепной коробки.

Он не испытывал физической боли, а только странное неприятное чувство, вроде того, что люди ощущают во сне, падая с высоты и просыпаясь в ужасе от неизбежного удара о землю. Казалось, существует земной, во плоти и крови, но какой-то вялый Армстронг, наблюдающий, как другого, одухотворенного, небесного Армстронга подвергают жестоким мукам. Оба Армстронга были половинками его самого, и сознания обеих половинок пытались воспрепятствовать этому противоестественному раздвоению.

Миллион вопросов посыпался на его разум с немыслимой быстротой, а непроизвольные ответы появлялись прежде, чем мозг успевал осознать смысл обращений. Как вы реагируете на это? Как вы реагируете на то? Значит ли это утверждение что-нибудь для вас? Верите ли вы первому, второму или третьему — и почему? Отвергаете вы четвертое, пятое или шестое — и почему? Сочувствуете ли вы седьмому? Отталкивает ли вас восьмое? Как изменится ваша точка зрения на девятое, если ваше духовное "я" снова соединится с телесной оболочкой? Миллион вопросов в минуту, тысяча в секунду, сотни в каждый миг. Некогда думать, взвешивать, рассуждать, вспоминать скрытые предрассудки, предубеждения, желания и прочие нюансы, из которых складывается личность человека. Да это и не требовалось. Нужны были автоматические, реакции. Как у амебы: задрожит, сожмется или поползет?

Представьте, что вас окунают в воду. Горячая она или холодная? Светлая или темная? Истина или ложь? Оцените факт. Вообще, факт ли это? Вычислите эту сумму. Согласны ли вы, что это этично? При определенных обстоятельствах?.. А что такое этика вообще? Определяют ли обстоятельства этичность поступка? Откуда вы знаете, что вы нормальны? В чем разница между правдой и ложью? Может ли нечто быть правдой для одного человека и ложью для другого? Может ли оно быть правдой сегодня, но ложью вчера — и снова ложью завтра? Может ли это быть правдой для вас, но ложью для меня? Существует ли абсолютная истина и абсолютная ложь? Универсальны ли они при всех обстоятельствах? Разумен ли довод? Разумна ли вера? Откуда вы знаете, что вы нормальны? Какой смысл вы вкладываете в следующие слова?.. Разумна ли интуиция? Зависима ли логика? Рациональна ли мысль?

Армстронг тонул в бездонном море безволия, и разум его послушно откликался на все вопросы, как бы они ни были каверзны. Сколько это продолжалось, он не имел ни малейшего понятия, ибо время и пространство перестали существовать, и во Вселенной не осталось ничего, кроме его собственного беззащитного ума, исповедовавшегося перед электронным алтарем.

Первыми признаками возврата к нормальному состоянию были жар и полное физическое истощение. Он безвольно лежал на металлической решетке, уставившись невидящим взглядом на переплетение серебряных трубочек и бусин. Эта штуковина выжала его как лимон; руки дрожали, голова раскалывалась от боли. До него медленно доходило, что ремни больше не опутывают его тело, а Горовиц стоит рядом и молча его изучает.

На скверном английском, гортанным голосом, Горовиц произнес:

— Выпейте — вам станет лучше.

Горячая жидкость обожгла горло. Сделав большой глоток, Армстронг облизал губы и закрыл глаза; мелькнула запоздалая мысль, что он выпил, скорее всего, какой-то наркотик. Снадобье подействовало сразу, и он был настолько истощен, что, махнув на все рукой, моментально провалился в сон.

На вызов ученого явились охранники. Они подняли тяжелое тело с решетки, отнесли обратно в камеру и оставили там. Они проделали это так же флегматично, как всегда, словно таскать тела было для них будничным, рутинным занятием. Но они в свое время тоже прошли через психотрон.

Армстронг проспал целые сутки, после чего умылся, побрился, позавтракал и почти пришел в себя, когда за ним явились опять. Его снова провели по коридору, через четыре комнаты в зал; снова его провели через двойные двери, и он очутился в том же кресле лицом к лицу с Линдлом. Сенатор поднял голову, на лице его читалось удовлетворение.

— Ну, мистер Армстронг, похоже, вы прошли путь до конца. Он был долог и извилист, со множеством ловушек и препятствий, но вы его все-таки прошли. Поздравляю.

— Это еще не конец! И наступит он, только когда…

Линдл протестующе поднял руку:

— Знаю, знаю! Вы хотите сообщить мне все, что вы обо мне думаете. Но давайте на время оставим личности, а? У вас наверняка много вопросов, и сейчас настало время на них ответить. У нас больше нет причин скрывать от вас информацию, а наоборот, есть весомый довод в пользу того, чтобы все вам рассказать.

— Какой довод?

— Вы нормальный!

— Ха! — воскликнул Армстронг с иронией. — Неужели? Даже не верится!

Подавшись вперед, Линдл внимательно на него посмотрел.

— Послушайте, я хочу изложить вам кое-какие факты. Готов держать пари, что вы мне не поверите, хотя от этого они не перестанут быть фактами. Однако вы можете получить информацию только при определенных условиях.

— Валяйте, — равнодушно произнес Армстронг.

— Вы должны отбросить вполне естественную враждебность по отношению ко мне, ибо она есть порождение ваших эмоций, а не разума. Я понимаю, что насильно мил не будешь, и я не прошу ни любви, ни дружбы — пока! Но я настаиваю на том, чтобы вы выслушали меня спокойно и без предубеждения. Давайте на время забудем, что произошло, и поговорим серьезно.

Армстронг задумался. По сути дела, от него требовалось изменить самому себе, пусть и на время. Превратиться в рыбу. Заморозить эмоции. Предположим, он согласится. На время. Он выслушает этого лощеного аристократа с ястребиным профилем, но пусть он не требует от него дружбы. Сидеть и слушать, флегматично, как изваяние, — это пожалуйста. Но не больше. А уж забыть — черта с два!

— Ладно. Попробую, — произнес он наконец.

— Вот и хорошо! — одобрительно заметил Линдл. Скрестив руки на столе, он заговорил: — Как известно, и, возможно, время от времени вы об этом задумывались, людей этого мира можно разделить на группы несколькими способами. Однако критерии классификации неоднозначны и иногда противоречат один другому. Вы можете, например, разделить людей по цвету кожи. Или по фонетическому признаку, в соответствии с языками, на которых они говорят. Либо согласно их политическим, экономическим или религиозным пристрастиям. Людей можно также разделить на мужчин и женщин, на старых и молодых, на богатых и бедных, на невежественных и образованных. Критериев очень, очень много!

Он многозначительно понизил голос.

— Но есть один критерий, который применяется реже других, хотя именно он — самый важный.