Владимир Михайлов - Медные трубы Ардига Страница 26

А что именно? Что сейчас самое главное и что – самое доступное?

Самое главное – Ра. Если он уцелел, то все в порядке, операция началась и будет продолжена. А он жив. В этом Лючана была уверена. И не просто потому, что ей так хотелось. Они уже так давно были вместе, что существовали как бы в общем поле – в том порождении тонких тел, для которого не существует расстояний и преград. Войдя в глубокую медитацию, совершенно отключившись от окружающего мира, сконцентрировав всю свою энергию, этим полем можно было воспользоваться, чтобы передать сообщение – не слова, скорее эмоцию, порой даже сопровождая ее изображением. И вот сейчас именно это поле – его ощущение – убеждало женщину в том, что ее муж жив. Если бы он погиб, то, независимо от его желания и возможностей, вся его энергия (а ее в человеке больше, чем обычно думают) реализовалась бы в последнем (в этой жизни) выбросе, и Лючана никак не могла бы не ощутить его. Но подобных сигналов она не принимала, и это значило, что Ра все еще среди живых.

Но если так, то с ним можно было – в принципе можно – установить более объемную связь – обмен мыслями, словами, планами. Конечно, самым простым и надежным было бы использовать для этого нормальную аппаратуру. У нее множество достоинств, но есть и один существенный недостаток: ее не оказывается под рукой именно тогда, когда она больше всего нужна. Как вот сейчас, например. Так что придется искать другие способы.

Они были. Сейчас Лючана могла воспользоваться самое малое одним из них. Пока ее еще не лишили браслета: спасительница, похоже, приняла его за обычные часы. Вот и хорошо. Где тут наша зеленая кнопка? На месте. Нажать. Отправить сигнал кораблю: я здесь, я жива. Ра пусть и не сразу, но – живой доберется до корабля и там получит эту информацию. И не просто информацию, но даже пеленг на нее. А это уже почти то же, как если бы они вновь оказались вместе. Работай, кнопка, пока хватит питания, а к тому времени что-нибудь да прояснится…

И все же такой уровень информации Лючану не устраивал. Он был чересчур пассивен. А нужно было – нет, просто необходимо – выйти на связь активную. На диалог. И такая возможность есть. Пока еще есть. Они очень неплохо пользовались этой связью, например, на Топси. Вот пусть она и сейчас сослужит службу.

Компьютерная связь. А конкретнее – связь между миками. Правда, тут не обойтись без устойчивой несущей частоты. Воспользоваться тонким полем было бы очень удобно, однако – Лючана отлично понимала – сейчас это ей не удастся. Слишком много сил и энергии потрачено на борьбу с ураганом, а еще до того (она невольно улыбнулась, вспоминая, и даже легкая волна прошла по телу, волна послевкусия) не меньше было отдано любви, о чем она нисколько не жалела. Так или иначе, сейчас она была слишком слабой, а к тому же еще и голодной. Так что о передаче при помощи этого поля можно будет думать только после того, как уровень энергии будет восстановлен каким угодно образом.

Каким же? Подождать, пока накормят? Слишком рискованно: за этим может последовать допрос, а в ходе допроса наверняка попытаются забраться и в ее мик. Это в какой-то степени может у них получиться, даже наверняка получится, судя хотя бы по их кораблю: для его хозяев в современной технике нет секретов, а зондирование мика – давно уже никакой не секрет. Следовательно, перед допросом придется, как это ни печально, какие-то файлы стереть без возможности восстановления, заменить их всяким хламом – пусть в нем пороются. Значит, использовать этот способ связи нужно немедленно, пока за ней не пришли.

Нужно. И – не получается. Мало каши ела, вот в чем беда.

«Что же делать? Ра, что бы ты сделал на моем месте и в моем положении?

Он бы посоветовал, но он меня не слышит, вот в чем беда.

Вспомним: как он поступает в трудные минуты?

Очень просто: он медитирует. На невысоких уровнях эфира, в крайнем случае – астрала. Меня иногда это даже злило: предстоят серьезные дела, самое время еще раз сверить все планы, что надо – уточнить, еще что-то добавить или, наоборот, выбросить, а он вместо этого отключается от всего в жизни. Хорошо, если только на полчаса, а полчаса порой играют решающую роль, но у него ведь бывали отключки и на час… Он меня учил этому, но мне это казалось не моим, неинтересным, слишком далеким… Но, может быть, иногда это как раз и нужно – отключиться, чтобы увидеть проблему в ее чистом виде? Могу только гадать. Но если я вот сейчас возьму и попробую? Странно, мне словно бы именно этого и хочется.

А не может ли быть так, что это он пытается меня вытащить туда – не знаю даже, как это назвать; вытащить, чтобы встретиться там? Попробовать, вспомнив его уроки? Ну, пусть не удастся, ничего не потеряю: сейчас все равно ничего другого я предпринять не в состоянии. Кстати, когда он снова приходил в себя, то выглядел так, словно только что зарядился до предела. Может быть?..

Вспоминай, как он тебя учил. Принять позу. Закрыть глаза. Не думать, ни о чем не думать. Разве это возможно? «Гнать, – говорил он, – всякую мысль, едва только она собралась высунуться».

Так. Мыслей нет… Нет… Не…»

Глава пятая

1

Те, кто знаком со мной, возможно, помнят, что перед тем, как начать выполнение очередного задания, я ухожу в глубокую медитацию. Не для того, чтобы получать какие-то инструкции: те, кто ведет каждого из нас с вами (независимо от того, знаем ли мы, что нас ведут, или об этом и не подозреваем, или подозреваем, но никак не желаем признавать), никаких инструкций не дают. Но помогают перед началом действия разобраться в самом себе и сделать какие-то выводы. Потому что успех или неудача любого предприятия зависит в первую очередь не от точного расчета или стечения благоприятных обстоятельств, но от того, как ты сам относишься к предстоящему действу – а вернее, не то, что обычно кроется за словами «я сам», то есть не рассудок, не здравый смысл и даже не эмоции, но подсознание, которому всегда известно больше, чем тебе, и которое выражает свое отношение к задуманному не в словах, но в интуитивных ощущениях, и ты невольно говоришь: «У меня такое чувство, что из этого ничего не выйдет» или, наоборот: «Чувствую, что все удастся как нельзя лучше». А подсознание делает свой вывод, сравнивая твой замысел с нормами Добра и Зла на схеме, доступной лишь Высоко Продвинутым. И если тебе повезет и во время медитации тот из них, в чьем круге внимания находишься ты, сочтет тебя достойным общения, он не только передаст тебе эту оценку, но и наполнит твое существо той энергией, при помощи которой только и достигается успех. Если же этого не происходит – никто не запретит тебе, разумеется, поступать по своему желанию, каждый человек обладает свободой воли; но если ты после этого даже и добьешься успеха, на деле он будет лишь кажущимся, иллюзорным, кратковременным и готовым вскоре обернуться к тебе своей тыльной стороной, и тогда никто тебе не позавидует. Сейчас я был уверен, что мое дело – самое достойное, но, может быть, так казалось только с моей точки, а с колокольни видно лучше?

Вот почему я направился не в рубку, а в каюту, и там прежде всего отключил всякую связь с «Триолетом»: сейчас никто не должен мне мешать. Записанные на кристалл мантры я всегда вожу с собой и сейчас был очень рад тому, что, собираясь на мнимую сушу, не взял их туда: они пропали бы, и пришлось бы восстанавливать их по мику, а я не мог поручиться за точность такой перезаписи. Я включил запись и начал, приняв позу, медленно выходить из связи с миром яви.

В первые мгновения мне – той части «меня», которая только и сохраняла активность, – сделалось не по себе. Если быть совершенно откровенным – я испугался. Потому что снова оказался в воде, только не в глубинах, а на поверхности. Шторма не было, дул умеренный ветер, но меня несло не по ветру, а в сторону, для чего сам я не делал никаких усилий: видимо, попал в течение. Волна была пологой, высотой до метра. Приподнятый ею в очередной раз, я огляделся. Неподалеку виднелся островок, заметно поднимавшийся над уровнем моря. Настоящая суша, и на ней, в самой высокой точке, я успел разглядеть башенку. На вершине ее дважды ярко блеснуло, но то не были выстрелы – работал проблесковый маяк. И это, и сама вода, в которой я плыл – светлее той, что была на Ардиге, и, как я успел почувствовать, не такая соленая, – все убеждало меня в том, что это другой мир, зачем-то именно сюда меня унесло, хотя мне хотелось почувствовать под ногами сушу, чтобы не тратить сил и внимания на необходимость держаться на поверхности. Ладно, суша, пусть ее и не так уж много, находилась в пределах досягаемого – надо было только до нее добраться. Плыть следовало почти точно по биссектрисе угла, образованного направлением ветра и течением; не самый лучший вариант, конечно, однако ничего не попишешь.

Я повернул и поплыл – брассом, на два гребка, неторопливо, чтобы экономить силы. Течение отпускало меня неохотно, а когда стало ослабевать, с курса сбивать принялся ветер. Не грубо, но настойчиво, ощутимо усиливаясь, свежея. Ничего, самое большее за час доберусь до берега, главное – чтобы там хотели меня увидеть и помочь, я редко прошу помощи, но на этот раз не вижу другого выхода. Какую-то надежду мне сейчас подают: если тебе приходится преодолевать какие-то препятствия, то это чаще всего бывает признаком того, что тебя хотя бы выслушают. Однако это вовсе не значит, что с тобой станут разговаривать. Моя – да и Лючаны – профессиональная деятельность никогда не вызывала у Продвинутых восторга, но им приходилось признать ее полезность – хотя бы в определенных случаях. Я надеялся, что сейчас отношение к этим делам будет более благоприятным, чем обычно: мы ведь не собирались делать ничего подобного, нас использовали втемную. Конечно, нас можно упрекнуть в том, что мы позволили так поступить с нами: при нашем опыте могли бы, серьезно поразмыслив, и просчитать ситуацию заранее. И все же…