Настоящий полковник (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович Страница 26

Угадал про атаку. Точно, между кустами и деревьями замелькали отчётливо видимые на фоне коричневых веток и жёлтой сухой травы зелёные мундиры. Та-та-тах. Есть один. В ответ пару раз бахнуло, но движения японцы не прекратили. Та-та-тах. Эх, мимо. Ещё короткая очередь. Есть! Так, что там говорил хорунжий о пистолете. Пока самураи залегли, Брехт достал пистолет. Откатился к мощному кусту, оплетённому лианами винограда маньчжурского, и выстрелил пару раз. Просто в белый свет. Никого не видно. Выстрелил, сунул Кольт назад в кобуру, и опять к дереву откатился. И попал под залп. Чудом жив остался. Пилотку пулей сдёрнуло с головы и, даже пару волосинок вырвала проклятая. Смертушка взмахнула косой, чуть пониже бы и хана.

Пальнул на выстрел из Томпсона. Опять заорал офицер, и солдаты пошли в очередную атаку, короткими бросками. Научились воевать. Одного только удалось срезать, а затвор опять дзинькнул, сообщая, что третий магазин тоже пуст. Всё же не дурак разгрузку придумал. Ну, это там в другой реальности, здесь её Брехт придумал, а он точно не дурак. Ну, да, себя не похвалишь, как оплёванный ходишь. Достал с груди очередной магазин и поменял. Вовремя-то как, на Брехта именно в классической штыковой атаке, чуть согнувшись и чего-то там крича, «Банзай», наверное, нёсся японец. Пожилой. Очкатый. Интелегентный. Та-та-тах. Блин. От страха чуть не половину магазина выпустил. Не добежав пяти метров, солдат выронил винтовку, но сразу не умер, на адреналине и инерции ещё пару метров прополз, рыча и булькая кровью. Кровь на стёкла очков попала и окрасила их. Жуть! Мать его! Брехт всадил в бессмертного ещё несколько пуль. Опять звякнул затвор. Каким-то шестым чувством соображая, не стал менять, выхватил Кольт. Сразу трое подбегало. Офицер с саблей, занесённой для удара, и два товарища со штыками прямо в его тушку направленными. Бах. Огромная останавливающая сила у М1911. Офицера отбросило. Бах. Эх, в плечо попал, и тут за спиной сухо пару раз щёлкнула Арисака. Оба японца, не добежав буквально пары шагов, ткнулись в прошлогоднюю сухую траву и листву.

Брехт перевернулся на спину и прикрыл глаза. Тяжко. Сколько же адреналина в кровь выбросило. Прямо вкус крови во рту. Попытался сплюнуть. Нет. Пересохло ещё всё, плевок на свой собственный нос и упал. Удачно! Пришлось переворачиваться, соплю эту стирать и тянуться к фляжке. Нету! Точно, не взял. И так полтора десятков кило с собой тащил.

– Есть вода? – встав на колени, поинтересовался у подходившего Светлова. Тот винтовку с окровавленным штыком (добивал опять) положил аккуратно на землю и отстегнул с ремня фляжку.

– Одиннадцать человек, – присев на листву рядом с Брехтом, сообщил диверсант.

– Кх, кх, – Брехт неудачно глотнул, вода не в то горло попала, – кх, дальше что? – вернул бывшему белогвардейцу фляжку.

Тот сделал небольшой глоток и, закрутив, приспособил вновь на ремень.

– Ничего не изменилось. Идём вокруг сопки Безымянная. Там должен быть лагерь японцев. Обстреляем его из ручных гранатомётов.

Точно, они же эти «Гномы» с собой зря, что ли тащили. От того Российского «Гнома», который РГ – 6. Их «Гном» сильно отличался. Тот был с металлическим прикладом и многозарядный. Шавырину, Брехт на демонстрации его изобретения подсказал, в какую сторону думать дальше. Сейчас же эта штука скорее обрез напоминала. Деревянный приклад и всего один заряд или граната в ствол вручную запихивается. Имеется обычный затвор, как у Берданки. Только ствол поширше будет. Пятьдесят миллиметров. Борис Иванович Шавырин изготовил два ручных гранатомёта. В смысле, два вида. Как заказывал Брехт – калибром 37 миллиметров, назвал того «Мухой», и вот этот «Гном» калибром пятьдесят миллиметров. Постреляли неделю назад на полигоне у озера Ханка и определились, что слабоват первый. И граната недалеко летит и взрыв слабенький. Это, если в каких квартирах воевать, то пойдёт, а вот в чистом поле эти гранатки ерундовый боеприпас. Только шум создавать. «Гномов» Шавырин привёз шесть штук и около трёхсот гранат к ним. Пока учились, пока испытывали, пока большие «генералы» пострелять захотели, осталось только сто восемьдесят гранат. Так, что нужно использовать с умом.

Событие двадцать восьмое

– А что сегодня опять картошка в мундире?

– Чем не довольны, рядовой?

– Так сегодня же праздник…

– Повар?

– Будет сделано, товарищ командир, в честь праздника картошка будет в парадном мундире.

Пока Брехт вставал и отдыхивался, хорунжий решил собрать кое-какие трофеи. Трупы японцев были разбросаны по лесу на приличном расстоянии друг от друга, и потому это действо заняло минут десять. Вернулся Светлов к уже оклемавшемуся окончательно Ивану Яковлевичу с полными руками. Прицепил к ремню подсумок из светло-коричневой кожи с патронами от Арисаки, сунул в карман гимнастёрки пачку документов и показал Брехту две медали.

– Смотри, Иван, с офицера снял. Знаешь, что за цацки? Протянул Брехту одну из медалей. Лента была из муарового шелка, зелёная с белыми краями, с добавлением голубой полосы по центру. На аверсе самой медали изображены два скрещенных флага Японии – армейский и морской, над ними – цветок хризантемы, под ними – ещё какой-то цветок. Иван Яковлевич перевернул. На реверсе, обрамлённый ветвями пальмы и лавра, японский шит, с надписью иероглифами.

– И что тут написано?

– «Военная кампания 37–38 годов Мэйдзи».

– Такая древняя?

– Тяжело с вами. Нужно будет заняться с тобой Иван Яковлевич основательно японским и Японией. У них там свой календарь. Сложный, сейчас не до этого. 37–38 годов Мэйдзи – это 1904–1905 годов.

– Сколько же он воюет?! Всю жизнь?

– Так и есть вторая медаль за победу в первой мировой войне. Они тогда за нас воевали. Тоже на стороне Антанты были.

Вторая медаль была на другой ленточке. Она была темно-синего цвета с белой полоской в центре. Аверс был тот же самый. Может лишь чуть более выпуклый. Скрешенные флаги и цветы. А вот не реверсе иероглифы были другие. Было десять иероглифов. Светлов прочитал: «За военную кампанию 3–9 годов эпохи Тайсё» (Тайсё саннэн найси кюнэн сэнъэки). То есть если на Григорианский календарь перевести, то 1914–1920 годов.

Вообще, Брехт фалеристикой не увлекался, вот нумизматикой это да, а медали и ордена на грязных ленточках не прельщали. Но тут задумался. Впереди столько войн. Почему бы не начать собирать трофейные медали и ордена.

– Зачем снял? – закинул удочку.

– Тебе показать с кем воюем. Серьёзные люди. Тридцать лет непрерывных почти боев, научиться должны.

– Подаришь?

– Забирай. Не жалко. А что собираешь? – усмехнулся, сто раз у Брехта дома был и ни одной медальки не видел.

– Вот решил начать.

– Хорошее дело. Нужно посмотреть у тех, что на сопках положили. Там было несколько офицеров. А я вот себе чего урвал, – Светлов показал саблю японского офицера.

– Сабля?

– Сам ты. Иван, сабля! Это самурайский меч. Катана. Смотри, какая вся обшарпанная и затёртая. Древняя. Древние мечи у них страшно дорогие. По весу легко золотом отсыпят.

Брехт взвесил в руке. Килограмма три. Три кило золота. Не мало.

– Катана? Как переводится?

– На самом деле катана это исковерканное японское слово «кунъёми». Переводится как «сабля».

– Ясно. Сабля или, точнее, на шашку больше похоже по кривизне. Понты одни. Что у нас дальше по плану было. Или вернёмся? Трофейную команду прихватим?

– Нет, пошли в лагерь наведаемся. Что у тебя с патронами?

– К автомату только два рожка осталось. Шестьдесят штук. В Кольте пять патронов и две обоймы по семь штук запасные. Но мы же их гранатами будем закидывать. Их тридцать штук. Полный подсумок.

– Давай-ка я ещё одну винтовку прихвачу. Лишней не будет, – Светлов отстегнул с ремня убитого японца ещё один подсумок с патронами, передал его Брехту и, повесив на плечо вторую винтовку, зашагал на юг, не оборачиваясь.