Начало пути (СИ) - Селютин Алексей Викторович Страница 26

Рэнэ сориентировался быстрее меня. Он вскочил, подобрал с пола разорванную скатерть и накинул мне на плечи. Возможно, в благородных домах не принято, чтобы гости шастали полуголыми. Но это предположение так и осталось без ответа.

Я отвесил лёгкий поклон.

— Прошу простить меня, примо Ми…

Она властно подняла руку, останавливая поток необязательных вежливостей. Сделала знак Рэнэ и тот поспешил к ней на помощь. Помог подняться и подвёл ко мне ближе.

Ранее Мириам не показалась мне привлекательной. Да даже сейчас суровое тонкогубое лицо высокой брюнетки я бы не назвал эталоном красоты. Но она обладала пронзительным взглядом, в котором читался ум, решительность и суровость. Её карие глаза изучали меня какое-то время и запоминали черты лица. Затем она облизала губы и посмотрела на мажордома.

— Рэнэ, ты знал? Мой муж… Он знал? Он знал, что это…

— Аниран? — вместо неё закончил Рэнэ. — Наверное. Примо не делятся со мной секретами. Они лишь говорят, что делать.

— С тобой он ведёт себя точно так же как и со мной, — прошептала Мириам и вновь посмотрела на меня. — Скажи, ты действительно аниран? Или… Или мне привиделось?

— Я и есть он, — я отошёл на шаг и активировал щит. Затем взмахнул левой рукой, перерезая стул, чудом переживший обыск. Затоптал начавшие тлеть головешки и посмотрел на Мириам. — И я не позволю кому-либо причинить вред тому, кто дал мне кров. Я сейчас же отправлюсь в Равенфир и всем и каждому покажу, что значит злить посланника небес.

— Аниран… Спаситель… — пробормотала женщина и, поддерживаемая мажордомом, попыталась опуститься на колени.

Но я остановил её от такого поступка.

— Не надо падать ниц. Лучше скажи мне, что происходит. А ты, Рэнэ, дай одежду и готовь лошадь. Я еду сейчас же…

— Нет! — властно выкрикнула она и вцепилась в плечо Рэнэ. — Никаких лошадей, Рэнэ. Только одежду. Ступай, принеси.

Я собирался возразить, но мажордом, видимо, знал кто здесь хозяин и кинулся выполнять приказание.

— Твоё геройство, аниран, не поможет спасти моего мужа. Даже если он ещё жив, это ненадолго, — обречённо сказала она и без сил опустилась на скамеечку, оставшись без поддержки управителя.

— Почему? В чём дело? — не на шутку испугался я.

— Указ за печатью принца. В нём сказано, что примо Фелимид подозревается в сокрытии беглого душегуба в своём имении, а так же к причастности к убийству эстарха Эолата. Дознание будет проведено силами воинов храма под покровительством первосвященника — святого отца Эокаста. Это значит, мой муж уже в его руках. Возможно, его уже пытают огнём. Или раскалённое железо прижи…

Я вскочил:

— Рэнэ-э-э! Лошадь быстро!… Никто никого не будет пытать! Пусть только попробуют!

Мириам предостерегающе вскинула руку.

— Это уже неважно, аниран. Неужели ты не понимаешь? Что бы не произошло с моим мужем, они вернутся. Вернутся и проверят всё тщательнее. И, может быть, будут настолько усердно искать, что в винном погребе не останется ни единой бочки. Они будут искать, пока тебя не найдут. Потому что они ищут не беглого душегуба, а анирана. Анирана, который нужен церкви лишь как мёртвый символ…

Я так и сел на задницу. Буквально. Опустился на полуразрушенный диванчик, отворил варежку и, выпучив глаза, смотрел на женщину. Но моё состояние её лишь позабавило. Она даже позволила себе улыбнуться.

— Меня зовут Мириам, — с лёгкой улыбкой она склонила голову.

— Я знаю, — прошамкал я. — А я — Иван.

— Прости, что не запомнила твоего имени ранее. Я думала, ты всего лишь один из знакомцев мужа, которые иногда у нас гостят. Тогда я не знала кто ты такой…

— Твои слова, — перебил я. — Твои слова про мёртвый символ. О чём они? Ты что-то знаешь о аниранах? О аниранах и их связью с церковью? Ты же…

— Женщина? — переспросила она. — Просто женщина? Да, женщина… Но совсем непростая. Как и мой муж, я родом из столицы — из Обертона. Я — единственная законная дочь святого отца Эоанита, обладателя церковной тиары Астризии и первосвященника храма Смирения в Обертоне! — в её голосе опять прорезались нотки той самой ледяной холодности. — Я дочь человека, который равен могуществом самому королю Анфудану Третьему. А может, могущественнее его. И я достаточно много знаю о том, почему церковь считает аниранов опасными.

Опять сама по себе щёлкнула моя челюсть. Никогда бы не признал в этой невзрачной с виду брюнетке столь важную особу. Нет, я видел, конечно, как надменно она себя ведёт со слугами, как отдаёт указания. Но с Фелимидом она была тише воды ниже травы. Он даже относился к ней с некой брезгливостью, как мне показалось. А он сам кто? Неужели незаконнорожденный сын короля?

— Я не понимаю, — пробормотал я. — Как тогда они посмели?… Они же тоже должны знать кто ты такая… Я видел, как тебя бросили на землю храмовники. Командир их…

— Все знают, что я — отверженная. Мой отец не желает обо мне слышать. Он ненавидит меня… Когда великая хворь поразила наш мир и он осознал, что произошло, то пришёл в ярость. Он злился на меня за то, что я… Что я… Что я не оправдала его надежд. Он отрёкся от меня. Отрёкся, но терпел. Терпел до тех пор, пока две зимы назад на заставил короля прогнать нас из столицы. Здесь, в Равенфире, мы обречены доживать свой век. Подальше от глаз моего отца, который сказал на прощанье, что надеется никогда меня больше не увидеть… Здесь к нам нет никакого почтения, аниран. Храмовники презирают, а представители знати уже не раз ложили на стол принца указ для печати с просьбой лишить нас репутации «примо». Но я всё ещё хорошо помню, как в далёком детстве мы играли вместе. А Тревин помнит меня. Эта старая связь помогает нам держаться подальше от храма… Помогала… Сегодня я поняла, что всё закончилось. Печать поставил сам Тревин. А значит, он больше не желает вспоминать обо мне. И моего мужа теперь ничто не спасёт…

— Я спасу! — горячо возразил я. — Я сейчас же пойду к этому вашему Тревину и сам себя продемонстрирую.

— Но я же сказала, аниран, что и тебе спасения не видать.

— Пусть попробуют…

— Они не только попробуют. Они ни перед чем не остановятся, лишь бы водрузить голову анирана на кол, разослать его мощи во все концы страны и во всеуслышание заявить, что он пожертвовал жизнью во славу Фласэза милосердного и во славу смирения.

— Я ничего не понимаю, — растерянно замотал головой я. — Зачем им это? Какой смысл? И ты-то откуда об этом знаешь?

— Отец водил меня в главный храм в Обертоне, возведённый в честь триединого Бога, ещё когда я была маленькой. Показывал охраняемую книгу и много рассказывал о том, что начертано в ней. Он с детства меня готовил к чему-то… Хоть я мало что запомнила, помню, что рассказы отца казались мне сказкой. Страшной сказкой, которую не стоит рассказывать на ночь. Но куда страшнее было слышать разговоры отца с братьями по вере, когда карающий огонь всё-таки пришёл. Когда история из страшной сказки превратилась в быль. Часто святые отцы запирались в храме и испуганно обсуждали, что им делать. Какой выбрать путь. Тогда ещё не было известно, какой хворью покарал нас Фласэз. Но святые отцы уже тогда говорили о том, что анираны несут для всех опасность.

— Какую?

— Неуправляемость или независимость в мыслях. Двуличие в поступках или лживое лицемерие перед лицом служителей храма. Но самое главное — возможное спасение мира.

— Вообще ничего не понимаю! — вскричал я. — Они не хотят, чтобы ваш мир был спасён?

— Нет, не хотят. А зачем он им? Через много зим, когда мир начнёт рушится на части, они давно будут вместе с Фласэзом. Стоять рядом или возглавлять его армию. Им нет дела до того, что останется после них. Они опасаются лишь потери власти. Если анираны смогут помочь нашему миру, найдут возможность его излечить, и это будет сделано вопреки желаниям церкви или же без её участия, власть святых отцов, распространяющих догмы смирения, падёт. И тогда чернь сожжёт не только «Чудо Астризии» — Храм Смирения, — но и каждый храм в каждом городе. Любой, кто носит белую рясу и сейчас считает себя устами Фласэза, будет наказан за тиранию, распространяемую церковью.