Евгений Гуляковский - Часовые Вселенной Страница 27

Не задавалось никаких вопросов, и, видимо, не требовалось никакого подтверждения праву войти внутрь.

Подошла его очередь, и Арлана впустили внутрь ограды.

Двор оказался совсем небольшим — каждый метр свободной площади на такой высоте отвоевывался у скал с огромным трудом. Он был вымощен грубо отесанными камнями. Здесь не росло ни единого деревца, ни одной травинки.

Вблизи храм выглядел еще более мрачно и напоминал какой-то мавзолей. Наверно, так оно и было — здесь похоронено прошлое аниранской цивилизации.

Привратник провел Арлана к боковому нефу. Небольшая дверца открылась, и он очутился внутри храма.

Один-единственный огромный зал занимал все внутреннее пространство приземистого строения. Возможно, в глубине находились другие помещения, но их не было видно из главного зала.

В центре возвышался не то алтарь, не то какая-то статуя. В полумраке трудно было рассмотреть очертания единственного находившегося здесь предмета.

Подойдя ближе, Арлан понял, что это все-таки алтарь. На его возвышенной части, в самом центре, находился единственный предмет — Золотая чаша.

Своим живым блеском золото словно бросало вызов окружавшему его мертвому камню.

Стоявший возле алтаря священник или, скорее, жрец обернулся, услышав шаги Арлана. На нем была малиновая туника без всяких украшений. Лицо суровое, властное. Глаза внимательно, наверно, с минуту изучали Арлана. В этом не было ничего удивительного. Войдя в храм и подчинившись требованию привратника, Арлан снял капюшон, и теперь любой мог признать в нем иномирянина. Наверняка они были здесь редкими гостями…

Наконец жрец сказал:

— Я знаю всех иномирян, принявших нашу веру. Вы к ним не принадлежите. Зачем вы здесь?

Арлану надоело скрываться, храм был единственным местом, где он мог найти защиту от аниранской администрации. Рано или поздно ему придется попросить убежища. Он решил сделать это прямо сейчас.

— Я плохо знаю аниранский. Я прибыл сюда из другого мира.

— Это я уже понял. Вы можете говорить на интерлекте — я его знаю. Так что же привело вас сюда? Как я понимаю, вера в Триединого не имеет к этому отношения?

Каждый раз, когда аниранец узнавал, что ему приходится иметь дело с иномирянином, в его голосе, во всей манере поведения появлялись презрительные нотки, и трудно было понять, чего здесь больше — остатков былого величия, когда аниран являлся центром огромной империи, или результата традиционного воспитания.

Со школьной скамьи детям вдалбливали в головы замшелые идеи о том, что аниранцы — особая раса, избранная Триединым для воплощения в жизнь его божественной воли.

Со временем влияние религии в обществе ослабло, веры в Триединого поубавилось, однако старые традиции умирали медленно.

Арлан невесело усмехнулся:

— Любой человек имеет право войти в ваш храм и попросить убежища, если его преследуют.

— Человек — да. Дело в том, что, когда принимался закон убежища, под словом «человек» понималось «аниранец». В то время мы просто не знали о существовании иных рас.

— Что ж, теперь вы о них знаете. Вам следует пересмотреть свои собственные правила, если вы с ними не согласны. Но мне кажется, Триединый придерживается на этот счет иного мнения. В моей религии принято считать, что все народы равны перед Богом, каким бы именем вы его ни называли.

— Вы, иномирянин, берете на себя смелость утверждать, что вам известно мнение Триединого? Убирайтесь отсюда!

— Я так не думаю, — медленно проговорил Арлан. — Вы совершаете грубую ошибку. Если я уйду, как вы сможете выбрать среди паломников того, кому предоставляется высочайшая честь беседовать с Триединым? Вдруг это я и есть? Вы обязаны Проверять всех претендентов.

— Стража! Выбросите отсюда этого наглеца!

Но помещение храма было слишком велико, и Арлан знал, что пройдет достаточно времени, прежде чем приказ жреца будет выполнен.

— Я не шучу, Вамахетон! — Арлан и сам не знал, почему с его губ сорвалось имя человека, которого он не знал, откуда возникло оно в его памяти. В одном он был уверен. Ошибки нет. Ни в этом имени, ни в тоне, которым оно произнесено.

— Если ты сейчас же не уберешься…

— Прежде чем уйти, я должен передать два слова вашему Верховному жрецу.

— Так передай их мне!

— Ты не поймешь, жрец. Эти слова возникли раньше, чем был построен ваш храм. Только Ара-датор знает священный язык древних.

Какое-то время жрец молчал, разглядывая чашу на алтаре, и в храме звучали лишь шаги приближавшихся стражей. Вамахетону никогда бы не удалось достичь высокого сана жреца, если бы он не умел подавлять собственные эмоции и быстро принимать правильные решения.

— Ты говоришь странные вещи, иномирянин, но я обязан доложить о тебе Арадатору, раз уж ты знаешь его имя. Иди за мной.

В одном из боковых нефов храма находилась узкая каменная лестница с выщербленными от времени ступенями. Один из стражей шел впереди, освещая путь чадящим факелом. Вскоре они оказались в нижних помещениях храма, расположенных внутри вырубленного в теле горы пространства.

Арлан подумал, какая титаническая работа была проделана для того, чтобы вытесать в граните бесконечную череду холлов, коридоров и залов. Внизу, под храмом, находился настоящий, скрытый от глаз посторонних дворец. Здесь, по-видимому, располагались все подсобные и жилые помещения.

Пройдя через длинную галерею, расположенную вдоль сплошной внешней стены, они очутились в роскошно убранной комнате, представлявшей собой нечто среднее между старинной библиотекой и современным кабинетом делового человека.

Здесь были полки со свитками рукописей, бумажные книги и стеллажи с кристаллоносителями компьютерной информации.

Небольшой плоский дисплей в центре стола наверняка был связан с внешней информационной сетью.

Окна отсутствовали. Свет шел сверху, от свободно плававшего под потолком светящегося шара. Арлан так и не смог определить, что он собой представляет — искусственный светильник, выполненный в виде воздушного шара, или неизвестный ему живой организм.

Человек за столом, одетый в просторную удобную хламиду, оторвался от свитка рукописи, которую читал, и пристально посмотрел в лицо Арлана.

Ничто не указывало на то, что это Верховный жрец храма. Не было никаких знаков отличия, никаких украшений в его простой, удобной для работы одежде. Разве что возраст и глаза человека, уверенного в собственной власти, говорили о том, что перед Арланом тот, кто может решить его судьбу.

Лицо Верховного жреца, в отличие от его коллеги, казалось совершенно непроницаемым. За этой бронзовой кожей лба, за тусклыми, ничего не выражающими глазами нельзя было прочитать ни одной мысли. Однако речь Арадатора, опровергая первое нелестное впечатление, сложившееся у Арлана, оказалась на редкость живой и эмоциональной.

— Садитесь, — пригласил он на интерлекте, указывая на удобное кресло, расположенное так, что горевший в глубине комнаты камин не обделял своим теплом ни посетителя, ни хозяина. — Оставьте нас одних.

— Но, ваша святость…

Арадатору не пришлось дважды повторять свое распоряжение, он лишь нахмурил брови и взглянул в сторону жреца, сопровождавшего Арлана от самого алтаря. Тот мгновенно исчез вместе со стражем, и они остались наедине. Видимо, Верховного жреца успели предупредить о появлении Арлана, потому что он сразу же перешел к делу:

— Расскажите мне подробно, откуда вы узнали о древнем языке?

— Разве вначале вы не хотите услышать самих слов послания?

— Это успеется. Важнее самого послания — источник вашей осведомленности.

Не видя причины что-нибудь утаивать, Арлан рассказал о встрече с Сэмом, не называя, впрочем, его имени. А в конце, дойдя в рассказе до места передачи послания, он произнес и сами эти странные слова: «Бельтрамон Ар».

Жрец долго молчал. Его глаза смотрели в пустоту, сквозь Арлана. Через время, показавшееся Арлану многими часами, жрец прошептал едва слышно:

— Часовые Вселенной… Тысячелетия о них ничего не было слышно. А сам посланник не появлялся так давно, что его существование стало легендой. Но ваш рассказ в точности совпадает с описанием «Того, кто выбирает», изложенным в этой рукописи. Она существует в единственном экземпляре, и вы не могли о ней знать.

В голосе жреца звучала некоторая растерянность, и Арлан хорошо его понимал. Он представил себе сцену, как какой-нибудь иностранец, вдруг явившись к владыке, заявит о том, что он только что беседовал с архангелом Гавриилом, и представит доказательства такой беседы.

— Скажите мне, как его звали. Вы ни разу не упомянули его имени. У него должно быть два имени.

— Да, и довольно странных… Одно из них Сэм — это имя свойственно представителям нации, живущей на моей планете. Второе показалось мне кличкой… Он сказал, что я могу называть его Мореным — кожа на его лице действительно напоминала кору мореного дуба.