Макс Острогин - Бог калибра 58 Страница 27

— Краской написано было. Потеки сохранились.

Алиса задумалась.

— Это от радио? — спросил я.

— Что от радио?

— Ну, эти все? Шахтеры? Слизни? Другие всякие… С чего оно вдруг завелось-то? Раньше ведь не было, да?

— При чем тут радио? — пожала плечами Алиса. — Какое… А, ты о радиации, что ли?

Я кивнул.

Алиса сунула руку в глубину своего костюма и сняла с шеи тяжелый блестящий цилиндр.

— Дозиметр, — пояснила Алиса. — Если влетаешь в грязь, то он начинает пищать. У меня два раз пищал, да и то только в центре. Тут все чисто, как в прачечной.

— Почему тогда все это? Страшное? От моря?

— От какого моря? Ты что, рыбец?

— Внизу море ведь…

Алиса опять принялась хохотать.

— Какое море?! Ну, ты, Калич, вообще! Это все от… Да какая разница? Даже мой папа не помнит, как по-другому было. Зато китайцев помнит — они тут везде в три слоя валялись. Слушай, солнце уже садится, давай на ночлег. Вы в своем Рыбинске как ночуете?

Я огляделся. В трамвае ночевать не хотелось, лезть в метро тоже.

— Ах, вспомнила — у тебя же лопата! Вы ее не мечете, вы ею закапываетесь!

Алиса запрыгала, выставив глаза.

— Давай, покажи! Покажи, как закапываешься!

— А ты как будешь? Ты не закапываешься, что ли? Просто так и спишь?

Алиса выпрыгнула из вагона наружу, я выбрел за ней.

— Нет, конечно, — ответила Алиса. — Мы не из Рыбинска, мы в нору сигаем, мы по-простому. Вот так.

Алиса что-то сделала, я не понял, что, только что передо мной стояла красивая девушка в странном костюме — и вот вместо этой девушки лежала куча мусора. Совершенно обычного хлама.

— Ну, как? — спросила из глубины Алиса.

— Ничего.

Я снял с пояса лопатку, вытряхнул из рукояти щуп и принялся искать место. Под тонким слоем почвы твердел асфальт. Я тыкал щупом, смещаясь ближе к стене дома.

— Правее, — показала пальцем Алиса. — Там трава зеленее.

Я взял правее и почти сразу наткнулся на кости. Срезал верхний слой. Кости. Белые и много, впритык.

— Это китайцы, наверное, — сказала Алиса. — Когда китайское бешенство началось, их уже никто не закапывал, так и валялись, врастали в землю. Говорят, что китайцев так много было, что человек, если бы захотел, не смог бы посмотреть им всем в лицо, жизни не хватило бы.

Зачем тратить жизнь на то, чтобы смотреть в лицо китайцам?

Я взял еще правее, и еще, и в двух местах под почвой попадались мне китайцы.

— Говорят, что раньше народу тут было сто миллионов почти, — болтала Алиса. — Куда ни посмотри, везде люди идут и идут. А потом вымерли все. Весь город на костях. Когда бешенство началось, некоторые спасались за железными дверями, думали, что они самые умные. Воды брали, еды, а бешенство через стены проникало. Забираешься в такое жилье, а там они все и сидят вдоль…

Наконец китайцев не оказалось, и лопата вошла в почву легко, на всю длину лезвия. Я наметил контур и стал подрезать дерн. Дерн стоит снимать аккуратно — потом он должен лечь обратно и не выделяться. Это самая ответственная операция.

— … А я так считаю, что просто время кончилось, — размышляла Алиса. — Не вообще время, а наше именно. Людское. Вот раньше, говорят, никаких мреков не было. Только люди были. Одни белые, другие желтые, третьи вообще черные, но все равно люди. А сейчас? Мрек тебя сожрет и не заметит. Все сожрут, мы вкусные…

Подкопал дерн. Отвязал от рюкзака спальник, вытащил из чехла овальный кусок гибкого пластика в мой рост. Пластик такой очень ценен, найти его получается редко, раньше из него делали самолеты. Хорош он тем, что гибок и тверд одновременно, а еще тем, что кромки его можно легко затачивать.

Расправил пластик и не спеша, равномерными тычками стал загонять его под дерн, стараясь держать чуть вогнуто, как плоский совок Чтобы обрезать его не только по контуру, но и снизу. Работа сложная, кропотливая.

— … Сначала Волной всех перетопило. Но человеки — они же как тараканы, дыхание задерживать умеют. Ты умеешь?

— На пять минут, — признался я.

— Вот видишь. Вот не все и потонули — дыхание задержали. Тогда на них другое напустилось. Рубцы всякие, големы — да всех и не сосчитаешь. А нового сколько появляется? Только к одному привыкнешь — как другое что-то, то выпь, то попрыгун. У вас в Рыбинске попрыгун есть?

— Нет.

Я погрузил пластик на всю длину. Вытряхнул из чехла специальный кривой нож из мягкого железа — для подрезания краев. Здесь тоже надо работать тщательно, и нож должен быть острый и гнучий, следы его работы не должны просматриваться сверху.

— Прыгун — это смерть, — Алиса плюнула. — А на западе? Там еще страшнее. Некоторые пробовали… Знаешь, что там?

— Что?

Надо было снять дерн, я перехватился поудобнее и стал сворачивать его вместе с пластиком. Свернув, придавил камнем. Открылась земля. Черная, с мелкими корнями, с обрывками червей и жирных белых личинок. Личинок следовало выбрать, неизвестно совершенно — что это тут за личинки, какой породы, жвалы во всяком случае вполне жвальные, не хотелось бы, чтобы во время ночевки они решили меня попробовать.

Вытащил из спального набора заточенную медную проволоку длиной в полтора метра, начал собирать на проволоку гусениц и на всякий случай даже их обрывки. Собирал тщательно, ворошил землю, насаживал. Через минуту в руках у меня мерзко шевелилось живое кольцо, я свернул концы проволоки жгутом.

— Жарить будешь? — спросила Алиса. — Или завялишь?

— Не, не буду.

— Некоторые их жрут, — сказала она. — Говорят, что вкусные.

— Может быть…

А что, у нас вот некоторые червей едят. Обычных, земляных, их вдоль ручьев много водится. Ловят, вымачивают, потом в опилках пару дней очищают, а затем и есть уже можно. Жарят. Или сушат, а потом муку делают. Или суп.

Я развертел проволоку с личинками над головой и зашвырнул подальше.

— А раньше никаких попрыгунов не было, — сказала Алиса. — Завелись. Тут все время что-то заводится. Не город, а завод какой- то… Про Винный Завод слыхал?

— Нет.

Расстелил рядом с колыбелью кусок полиэтилена, собрал на него верхний слой грунта, жирную, черную землю, под которой обнаружился вполне себе желтый песок Песок — лучший грунт для колыбели.

— …Тебе бы как раз туда — как раз твоим бредовым идеям соответствует. Если есть у тебя какая-нибудь вина — все, можешь не ходить. В три счета сдохнешь. Сходил бы, проверил…

Я стал копать песок Не торопясь, вгонял лопату, нажимал, вытаскивал, опрокидывал на пленку. Песок был равномерным, не очень рассыпчатым, не очень мягким. Колыбель откапывать следует на три лопаты — если меньше, тебя могут учуять сверху, если глубже — можешь поутру не проснуться. Тяжесть на грудь давит, во сне может дыхательный центр отключиться.

— А выпь? — Алиса разволновалась. — Это же самое поганое — выпь.

Я подумал, что выпь, наверное, что-то выпивает. Кровь. Ты спишь, а тут приходит выпь — и всю кровь выпивает. А без крови не жизнь, это всем известно. Хорошее название, понятное, ясно, что ждать. Падь — падаешь, хлябь — хлябаешь, выпь кровь выпивает. Шейкер опять же, шею свернет в полторы секунды. Гомер рассказывал, что раньше эти названия совсем другое обозначали, неопасное. Простые слова, добрые, предметы полезные. А сейчас плюнуть хочется.

Я плюнул.

— Выпь, когда человека увидит, так действует. Подкрадывается поближе — и начинает вопить. Громко так — у-у-у. И вся гадость в округе сразу знает — ага, здесь есть что пожрать. И не убить ее — маленькая, серая, шустрая, не найдешь. Вот так она за тобой и ходит — вопит и вопит, и днем, и, что самое страшное, ночью.

— И что?

Я принялся мельчить и рыхлить землю в колыбели.

— И то. Вопит и вопит, вопит и вопит, до тех пор вопит, пока тебя кто-нибудь не слопает. А сама выпь тут как тут уже — и остатки подбирает — она ведь маленькая, ей много не надо, палец съест — и рада. Вот раньше выпь была?

— Нет, наверное.

— Правильно. Раньше не было. А теперь есть.

— Это потому, что Предел, — сказал я.

— Что?

— Предел Дней, Предел Зла.

— Это как?

— Просто. Владыка Сущего — он наверху живет…

— На небе, что ли? — Алиса с недоверием хлопнула в ладоши.

— На небе, на небе. Только не на этом, а на другом. В космосе.

— Ну да, конечно.

— Так вот, — продолжил я. — Слишком много развелось в мире падших и поганцев разных. Раньше их мало было, а теперь вот, наоборот, много. Так много, что между ними стали и праведники уж совсем-совсем незаметны. И Владыка все это затеял для того, чтобы отделить хороших людей от плохих. Когда крутом вообще одно зло, праведники на его фоне проявляются более отчетливо.

Алиса рассмеялась. Она вообще была очень смешливой девушкой, как зубы до сих пор не выпали еще?

Я продолжил вырезать колыбель. Больше половины уже вырезал, оставалось как следует взрыхлить дно.