Олег Кулагин - Русские сумерки. Клятва трикстера Страница 27

Молодец, хозяйственная…

Я равнодушно скинул куртку:

– Давай… – Лишь бы сейчас меня не трогала. Лишь бы ничто не вклинивалось в поток мыслей…

Нет, запрос в Центр отпадает. Слишком рискованно. И главное, долго.

А я должен сегодня, сейчас перехватить нашу «Газель»…

Перехватить!

Я напряженно всмотрелся в карту. Ну да. Фургон – это не мотоцикл. Им поневоле придется выбирать наиболее надежный путь. И если они двинулись к северо-востоку – я могу срезать вот в этом месте… Пройти напрямую через Шершавую Падь!

В конце концов, я – трикстер или сопливый новичок?

Но что, если они двинулись к югу?

Тогда весь риск – коту под хвост, вместе с оставшимся бензином.

На юге их реально перехватить только через измененный лес у мертвого села Демидово…

Я вздохнул, потирая бинтованную платком руку. Рана саднила. Но хуже, чем она, садняще, невыносимо отдавался в мозгу вопрос: «Шершавая Падь или Демидово?»

Хотя бы намек на подсказку…

Я лег на траву и опустил веки. Иногда это помогает, когда долго не можешь найти ответ – просто послать все к черту и расслабиться.

Щебетали птички. Пригревало солнышко. Красота! Только перед закрытыми глазами у меня до сих пор проносились деревья Чертовой чащи. И ветки-змеи тянулись ко мне со всех сторон…

Тьфу!

Не выходит. Значит, опять придется доверить все фарту.

Я открыл глаза и поднялся с земли.

– Катя, едем отсюда.

– Сейчас, заканчиваю рукав…

Пару минут я смотрел на ее пальцы – вместо наперстка она ухитрялась использовать обычную монетку. Швы получались удивительно аккуратными. В этом были своя логика и красота – как в любом точном движении.

Что ж, простая геометрия – тоже критерий.

На юге – две возможные точки. На северо-востоке – три. Значит, и больше вероятность, что Кид избрал одну из них…

– Готово! – улыбнулась она, протягивая куртку. И я нашел силы улыбнуться в ответ.

«К Шершавой Пади!»

…До Сумерек, то есть до того, как мю-генераторы по всей Земле вошли в резонанс, тут имелось обычное озеро, окруженное лесом. Бог ведает, как тогда, почти пятнадцать лет назад, звали его аборигены.

На моей карте – нет таких подробностей.

Зато нынешняя кличка вполне подходила этому месту – огромная впадина, окруженная поваленными и частью горелыми, частью словно высушенными деревьями. Когда мы подъехали и остановились у того, что раньше было берегом, ее серая, бугристая поверхность тускло блестела в солнечном свете.

Вокруг царил мертвый покой – ни птички, ни букашки. Только ветерок гонял песчинки между буграми Пади. И изредка оттуда долетало что-то вроде долгого вздоха.

Я всмотрелся. Кое-где серая поверхность ритмично колебалась – едва заметно. Но в целом выглядело все достаточно безобидно.

Катя испуганно склонилась к моему плечу:

– Мы что, поедем прямо туда?

– А чего тратить время? – прищурился я и мягко добавил: – Ты, главное, крепко держись…

Вправо и влево Падь тянулась далеко – в общей сложности километров на пятнадцать, захватывая поймы когда-то впадавших в озеро рек. Но если по прямой – тут и двух километров не будет.

Когда-то я уже одолевал подобные места. Плохо, что сюда приехал впервые и могу лишь догадываться о безопасной траектории…

– Готова? – прошептал я.

Вместо ответа Катя крепче обняла меня за талию. И я запустил мотор.

Пару десятков метров двигались вдоль берега. Я выбирал подходящий склон для спуска – чтоб пологий и чтоб рядом не колыхались бугорки. Наконец пустил «Фалкон» вниз.

Хрум! – что-то отдалось под колесами, будто мы заехали на тонкий лед. Но поверхность выдержала. Только чуть колыхнулась, рябью разошлась по всем впадинам и холмикам.

Вперед!

Хрясть! Хр-рум!

Мотоцикл подпрыгивает на неровной серой корке. Иногда из-под колес брызгает буроватая жижа. Но метр за метром мы уверенно двигаемся к дальнему берегу.

Все-таки под нами не лед. Поверхность Пади кое-где пружинит, но не проваливается. Только с каждой минутой сильнее вздрагивает, раскачивая «Фалкон». Берег впереди уже можно различить. Он более крутой. И в ближайшей к нам полосе вообще обрывистый.

Значит, надо двигать левее!

Туда, где серая корка начинает растрескиваться, разлетаться осколками…

– Глеб! – вскрикивает Катя. Но я и сам вижу. Поверхность Пади вздыбилась, лопнула, и наружу полезло что-то бурое, бесформенное…

Я вдавливаю рукоятку газа. Прибавляю скорость на максимум – надо объехать это по длинной дуге, выруливая к пологому склону с перекошенными чахлыми остатками леса…

Проклятие!

Сильный толчок швыряет мотоцикл в воздух.

Нас переворачивает.

К счастью, приземляемся отдельно от «Фалкона» – на что-то резко пахнущее торфом, мягкое, словно резина. Мотоцикл падает набок метрах в пяти, продолжая бешено вращать колесами.

Я выбираюсь из вязкой массы на серую корку бывшего озера. Рядом барахтается Катя. Я подаю ей руку:

– Цела? – и не дождавшись ответа, бросаюсь к «Фалкону». Переключаю движок на холостые обороты, поднимаю своего железного коня, вскакиваю в седло. Чего мешкает Катя?

Торопливо озираюсь и цепенею.

Там, где секунды назад был горб посреди озера, вырос огромный цветок. Если это можно так назвать. Темная, влажно блестящая на солнце поверхность и огромный нераскрывшийся «бутон» на толстой, как бетонная колонна, «ножке». «Цветок» медленно тянется вверх, и рябь идет по чаше «бутона». Словно он вот-вот раскроется…

– КАТЯ! – зову я хриплым, неузнаваемым голосом. Но она уже рядом, оседлала мотоцикл у меня за спиной. И я судорожно вдавливаю рукоятку газа.

«Фалкон» летит, подпрыгивая на бугристой «шкуре» Пади. Эта корка вся сейчас идет волнами. Но самое худшее происходит за спиной – этого я не вижу, но чувствую затылком.

Остались секунды, а до пологого берега – несколько сотен метров!

Гулкий хлопок бьет по ушам.

Что-то происходит там, в центре бывшего озера. И оттого холодные мурашки бегут по спине – несмотря на увесистый рюкзак, несмотря на плотные объятия прижавшейся ко мне девушки…

Вздыбливается впереди серая корка, и я бросаю мотоцикл еще левее. Он мчится почти параллельно обрывистому берегу. Спасение близко – я отчетливо вижу зеленые ветки сосен над обрывом, до них метров пятьдесят, не больше. И все-таки пять метров вверх по круче делают их недостижимыми…

Теперь опасность не за спиной.

Теперь мне достаточно чуть повернуть голову, чтоб увидеть трещины, которые ползут по «бутону» огромного цветка. А вся Падь будто сходит с ума. Словно невиданный шторм раскачивает ее изнутри – пока что медленно, но с каждой секундой волны становятся круче. Фонтанами бьет из глубин бурая жижа. И настоящий девятый вал катит навстречу, готовый отшвырнуть нас к центру Пади!

Чтоб его объехать, надо еще сильнее отдалиться от берега. И с болезненной ясностью я понимаю – так вырваться не удастся.

Самонадеянный болван!

Сумасшедшие, нереальные события последних суток вспышкой проносятся у меня в мозгу. И где-то вдалеке – вся моя никчемная жизнь, до последних, озаренных огнем смысла месяцев.

«Ну уж нет!» – со злостью мелькает в голове.

Я успеваю ощутить горечь. Успеваю подумать о Кате, свято верящей в фарт никчемного охотника за товаром. И круто закладываю руль, направляя мотоцикл навстречу новой волне.

Это кажется безумием.

Но мы еще живы.

Взлетаем по бугристому склону – серая корка на поверхности волны хрустит, но все-таки выдерживает. А мы уже у гребня, с каждым мгновением выше над Падью. Я не сбавляю скорость и до ломоты в пальцах стискиваю руль. Мы летим вверх, каждую секунду рискуя сорваться и разбиться в кровавую лепешку.

Берег теперь близко – волна несет нас мимо, хотя так же нереально далеко.

Я поворачиваю руль, каким-то чудом удерживая «Фалкон» на вершине гребня. Стрелка спидометра ползет к отметке «100» – это максимум! Через долю мгновения мы слетим вниз, камнем рухнем к серой, в бурых потеках, шкуре ожившей Пади…

И последним движением я выправляю руль навстречу пустоте.

Катя отчаянно вскрикивает.

Бесконечную пару секунд мы летим по воздуху – по длинной дуге, будто сложившая крылья чайка.

Только у нас нет крыльев. И хрястнув амортизаторами, «Фалкон» приземляется на обрывистый берег.

От удара темнеет в глазах. Болью пронзает все тело – от пяток и хребта до последней косточки скелета. Но руки продолжают намертво сжимать руль.

«Фалкон» уже проломил чахлый молодой сосновый подлесок, несется, вздымая пыль и песок, сшибая хвою с низко нависающих веток. И несмотря на боль, каждый толчок, каждая выбоина в надежной земле радостно отзывается внутри.

Вперед!

Сквозь лес, сквозь колючий боярышник, отматывая километр за километром.

Лишь бы мотор не заглох!