Ивона Наварро - Музыка смерти Страница 27

— Он умер? — потребовал ответа Деймон. — Что с чужим? Что…

— Потерпите! — огрызнулась Вэнс. — Я же вам говорила, что все будет в порядке. Он уже выходит!

Она была права. С последней конвульсией грудь Кена разорвалась вместе с его ветхой грязной одеждой, открывая дорогу новорожденному. Ребра разошлись и стояли торчком, Кена Петрилло не стало, на полу лежала лишь его худосочная оболочка…

Корм для младенца чужого.

Пронзительные крики новорожденной твари были громкими и достаточно резкими, чтобы трое людей, наблюдавшие за его появлением на свет с вытаращенными от ужаса глазами, забыли об усталости и отупении. Вымазанные кровью рыжеватый панцирь и пасть младенца добавляли к мелодии рождения этой формы жизни любопытный булькающий звук, звенящий шум, который только усилился, когда эта тварь оплела сегментами своего длинного безногого тела труп Кена и приступила к первой кормежке.

Вэнс, не поднимая головы, бешено строчила в блокноте, а Брэнгуин с дрожью отвернулся от клетки; цвет его лица напоминал кашу-овсянку. Только Деймон был предельно сосредоточен на своей работе, целиком отдавшись первозданной красоте музыки появления на свет чужого. Он ничего не видел, но слышал все. В этой музыке было именно то, что он надеялся услышать, и даже больше. Вопли голода и жадного желания утолить его были так созвучны нереальным мечтам, таившимся в глубинах его растерзанной души.

— Красота, — не сказал, а выдохнул Деймон, не прекращая танца пальцев на движках и головках настройки пульта звукозаписи. Слезы благодарности и сердечной признательности переполнили наконец его глаза и потекли по лицу. Это окупало жертвы — и жизнь Кена, и все остальное. — Такая милая музыка, такая уникальная. Ничто не сравнится с твоим песнопением, никому не дано превзойти тебя!

Часы проходили без отдыха, Деймон наблюдал за ростом чужого, не отлучаясь от пульта звукозаписи и едва ли вполне осознавая, что тот кормится трупом человека, которого он некогда называл своим другом и партнером.

— Ешь на здоровье, — умильно сюсюкал он, захлебываясь от восторга, — расти большим и сильным, мое маленькое чудо.

От изнеможения перед глазами Деймона кружили тени, усталость отдавалась звоном в ушах, но он не решался отойти от пульта. Все было новым, каждый звук — бесценным, он не мог позволить себе пропустить даже самый крохотный нюанс. В улыбках, которыми он одаривал обитателя стеклянной клетки, были тоска и преданность.

— Мой маленький Моцарт, — твердил он, задыхаясь от волнения, — ты еще так молод, но так талантлив… как голодный.

Вэнс и Брэнгуин неустанно фиксировали график быстрого роста чужого, строго хронометрируя каждый штрих этой предварительной фазы жизни новорожденного. Панцирь рыжеватого тараканьего окраса постепенно потемнел до иссиня-черного, а затем раскололся, Дав выход существу третьей, взрослой стадии. Тварь, вырвавшаяся на свободу, была так же темна, как отброшенная ею в стороны скорлупа, и вооружена полным комплектом зубов, хотя еще и не достигших предельных размеров. Всего восемнадцать часов спустя у нее уже были длинные задние конечности, на которых она могла достаточно проворно двигаться, прибегая к помощи недоразвитых передних; вдоль плавно вогнутой дуги хребта появилась половина характерных панцирных крестовин, а торчавшее из верхней части тела гладкое бесформенное образование уже начало вытягиваться, отделяясь от спины и превращаясь в голову.

Через семьдесят два часа — спустя всего три дня после рождения — Деймон увидел за стеклянной стеной вполне взрослого монстра с планеты Хоумуолд, иметь которого так долго и страстно мечтал. Он был двухметрового роста даже в своей согбенной позе. Деймон ощущал его злобу, видел ярость в каждом подергивании этой чуждой формы жизни. Они были так с ним похожи — творец и творение, связанные духовно, одинаково обреченные. И тому, и другому суждено жить не по собственной воле, быть в вечном плену, влачить рабское существование. Деймон хорошо знал, что значит быть чужим в этом мире, непризнанным и непонятым, осужденным на существование в обществе, где тебе нет места. Отделенное от него небьющимся кварцевым стеклом, стояло физическое воплощение всего, что Деймон пережил, всего, что душило его и не давало умиротворения. Это живое воплощение его жизни дышало злобой, клокотало неизбывным гневом.

Моцарт.

Совершенное имя для совершенного существа, смертоносного и величественного, сочетавшего в себе мощь плоти из черного золота и голос «Поэмы экстаза» и «Прометея» Скрябина, представшего в полной своей красе перед Деймоном и миром.

Наконец, когда эта явившаяся миру тварь окончила пиршество, не оставив почти ничего от Кена Петрилло, Деймон оставил свой пост за пультом звукозаписи, подошел к стеклянной стене и с любовью прижал ладони к ее холодной поверхности.

— Вот чему ты отдал себя, Кен, — прошептал он. — Это ли не красота? Разве она этого не стоила? О Боже, конечно да.

Наблюдая за неустанно расхаживавшим по клетке Моцартом, Деймон чувствовал, как в его душе затягиваются последние шрамы вины. Это жертва дружбой и жизнью бывшего друга принесена не утолению жажды пресыщенной публики или всего лишь голода эксцентричного музыканта. О нет! Это нечто гораздо большее, настолько громадное, что по воплощении в жизнь даст все, чего желал Кен. В самый кульминационный момент жизнь Кена возродилась в Моцарте, дала дыхание и шипение сыну источника музыки Кена, его божеству. Вдохновение блистательного гитариста Кена Фасто Петрилло стало частью этой формы жизни, частью его бога… нашло такой путь воссоединения, о каком никто другой не мог даже мечтать. И Деймон помог в этом своему бывшему товарищу сделать все правильно и не дрогнул.

В какое-то мгновение Моцарт ощутил присутствие Деймона и остановился, по-петушиному вскинув массивную, безглазую голову, словно пытаясь получше запомнить это человеческое существо. Прошло десять секунд напряженной тишины, затем чужой отвернулся и крадущейся походкой убрался прочь от стекла.

Единственным, что беспокоило Деймона с самого начала и все еще продолжало нарушать мир в его голове, был оставленный им без ответа последний бессмысленный вопрос Кена:

— Где музыка?

Глава 13

— Мистер Эддингтон? — Дарси осторожно коснулась плеча черноволосого музыканта, стараясь не напугать его. — Он уже вполне подрос.

Деймон, сидевший за пультом звукозаписи, повернул голову. Взгляд его красных от бессонницы глаз был пустым. Он поднял руки, чтобы снять наушники, и Дарси услыхала хруст позвонков его шеи.

— А? Что?

— Чужой достиг максимального роста, — терпеливо повторила она. — Теперь совершенно нечего делать, пока мы не приведем все в порядок. Почему бы вам не пойти домой и не отдохнуть?

Какое-то мгновение Дарси думала, что он откажется. У нее не укладывалось в голове, как он мог оставаться здесь одну ночь за другой и жить на жирной пище из забегаловок быстрого обслуживания, которую им приносили. Лично она тосковала по еде домашнего приготовления, какому-нибудь горячему блюду прямо из печки. Последние пять суток приходилось довольствоваться только этой отвратительной холодной и жирной гадостью. Наконец Деймон встал из-за пульта.

— Все… все в порядке. — Ей показалось, что с ним далеко не все в порядке, но внезапно его взгляд прояснился. — Я возьму с собой диски-оригиналы. Займусь композицией.

Музыкант провел рукой по лицу и не без удивления ощутил шершавую щетину на обычно тщательно выбритой коже возле всегда так аккуратно подстриженной козлиной бородки.

— Вы почувствуете себя гораздо лучше после того, как выспитесь, — сказала Дарси, подавая ему пальто.

— Да-да, — отсутствующим голосом согласился Деймон. Он взял у нее пальто и покосился на него так, словно не соображал, что это такое, затем прищурил глаза и набросил на одно плечо. Уголок его рта приподнялся, словно он наконец-то понял, насколько странным может выглядеть со стороны. — Полагаю, я здорово переутомился.

— Увидимся завтра утром, — сказала Дарси, направляясь к выходу из улья и как бы приглашая Деймона следовать за собой.

Он неосознанно повиновался, но остановился и обернулся, когда дверь открылась.

— Хорошо заботьтесь о нем, — официальным тоном наказал он, смерив серьезным взглядом сперва ее, затем Майкла, — о Моцарте.

Дарси и Майкл не менее официально кивнули в ответ, и, поколебавшись еще секунду, Деймон переступил порог и удалился.

Некоторое время оба биоинженера без единого слова ходили от стойки к стойке по улью, снимая показания приборов, подводя итог компьютерным данным, приводя в порядок массу записей, накопившихся к этой фазе выполнения программы.