Олег Кожевников - Лёд и пламя Страница 27

Я искоса посмотрел на Шапиро и уже серьёзным тоном продолжил:

— А что касается этой водки, то мы её с тобой, товарищ политрук, обязательно выпьем, но только после того, как пробьемся к 44-й дивизии. А пока – сухой закон. Воевать нужно на трезвую голову – это умирать можно и пьяным, чтобы было не так страшно. Нам сейчас, чтобы победить, нужна ясная голова. А погибать я не собираюсь, да и вам не дам.

Захихикав и погрозив мне пальцем, Осип произнёс:

— И это ты мне говоришь – коммунисту с трёхлетнем стажем? Какой-то комсомолец, даже ещё не кандидат в партию, поучает старого партийца! Да-а…. Куда мы катимся? Уже яйца начинают учить курицу!

Затем, вдруг нарочито набычившись, он спросил?

— Ты что, партию не уважаешь?

И сам же ответил на свой вопрос:

— Да знаю, хорошо ты к партии относишься, и она к тебе тоже неплохо. Можешь судить по мне, я тебя, можно сказать, люблю и уважаю. Хотя ты, бывает, и загибаешь не туда. Ты хоть знаешь политику партии в этом вопросе? Вот, вижу, что не знаешь. А, между прочим, после Великой Октябрьской революции именно большевики отменили царский сухой закон. Именно ВКПб вернуло народу право свободно пить водку. Это надо же, царские недоумки в первую Мировую войну ввели сухой закон. И где теперь эти радетели здоровья нации. Кто выжил, в Париже подметает улицы. Между прочим, сейчас есть негласное указание, каждому красноармейцу выделять в день по сто грамм водки. Как это начали делать, количество обморожений резко уменьшилось. Да и в атаку стали веселей ходить. Да ты и сам в курсе этого дела. И, заметь, после введения этой практики, пьяных нет. Водка моментально усваивается и сгорает от таких морозов.

Шапиро так разошёлся, что я смог вставить в его речь только одну фразу, а именно вопрос:

— Слушай, Ося, а что же будет с людьми после войны? От регулярного употребления водки они же сопьются и превратятся в алкоголиков. Не завидую я их детям.

Политрук, даже не задумываясь, ответил:

— А дальше будет Мировая революция, и что значат перед таким событием судьбы каких-то алкашей. Когда она свершится, такая большая армия нам будет уже не нужна. В ней останутся вот такие как ты – настоящие бойцы. И будешь ты заниматься только подавлением буржуйско-кулацких мятежей. А это, согласись, уже совершенно другая война – без этого дикого сверхнапряга.

Чтобы как-то закончить эту неприятную для меня тему, я встал по стойке смирно и прокричал:

— Слава великому Сталину!

Шапиро замолк на полуслове и удивлённо вытаращил глаза. Я похлопал его по плечу и с тем же пафосом произнёс:

— Чтобы мировая революция свершилась, нам нужно сейчас свернуть башку этим наймитам мирового империализма. А для этого нужно действовать, а не объяснять друг другу прописные истины. Давай-ка, друг ситный, займёмся нашими делами, а не пустой болтологией. Ты же теперь сам стал боевым командиром и лично отвечаешь за вверенный тебе взвод. А это тебе не лозунгами сыпать, ссылаясь на великих людей. Тут нужно конкретных красноармейцев обеспечить оружием, питанием и тёплым ночлегом. И при этом точно выполнить все поставленные боевые задачи. Вот меня, например, интересует, оборудованы ли сани для стрельбы с них из пулемётов? Как обстоят дела с формированием новых пулемётных расчётов?

У Осипа прямо на моих глазах лицо начало преображаться из восторженно-боевого в серьёзное и задумчивое. Признаки опьянения быстро куда-то исчезли. И он уже совершенно другим тоном, по-деловому и официально начал докладывать:

— Я, перед тем, как идти к тебе, проверил ход переоборудования саней. Три единицы уже готовы, и там устанавливаются трофейные Максимы. Остальные будут готовы через двадцать минут. Миномёт размещён на санях, так, что в любой момент из него можно начинать метать мины. С орудием тоже всё нормально, оно уже загружено, и расчёт занят его изучением и боевой тренировкой. Эти шведские сани позволяют вести огонь из пушки, не устанавливая её на землю. Можно стрелять по воздушным и наземным целям даже на ходу, только приходится останавливаться, чтобы менять магазин со снарядами. Проблема есть только с одним «Максимом» – нет опытного пулемётчика, но, в принципе, я смогу с ним управиться. На сборах несколько раз стрелял из такого пулемёта. Так, что товарищ старший лейтенант, пулемётно-артиллерийский взвод, как и было, приказано, в 20–30 будет готов выступить.

Я опять хлопнул Шапиро по плечу и сказал:

— У-у-у, какой ты стал официальный! Ося, расслабься, здесь все свои! Ты молодец, мужик, редко кто может всё кругом успеть. И дело сделать и с другими людьми пообщаться, да так, что вот они уже и хорошие друзья, и будут теперь перед начальством стоять за нас горой. Что уж тут говорить – хвалю и завидую такому таланту! Кстати, хочу тебя, обрадовать или огорчить, не знаю – я у комроты-2 Сомова выбил на время опытного пулемётчика. Так что, самому тебе стрелять из него уже не потребуется. И ещё, Осип, твой взвод ещё больше усиливается. Вторая рота нам передаёт свой миномёт, а также будем забирать и вторую пушку – наводчика, опять же, выделит Сомов. Правда, расчёты у этих орудий теперь будут совсем маленькие, всего по три человека. Но делать нечего, людей больше брать неоткуда. А если поднапрячься – то трёх человек на эту зенитную пушку вполне хватит.

Услышав сообщённые мной новости об усилении его взвода, лицо Шапиры опять начало принимать восторженное выражение. Чтобы остановить вновь намечающееся извержение словесного вулкана, я в третий раз хлопнул Осю по плечу и предложил:

— Ну что, товарищ политрук, пошли смотреть твоё хозяйство. Да и остальные взводы мне нужно проинспектировать, а тебе постараться возбудить в красноармейцах пролетарскую ярость к врагу. Ведь никто с тебя обязанности политрука роты не снимал. С Сомовым я договорился, что движение начинаем в 20–50, у нас осталось всего сорок пять минут.

Когда мы вышли из теплушки, то Шапиро направился в первую очередь на орудийные позиции командовать, чтобы начинали устанавливать на сани вторую пушку. А я решил проверить, как справляется с делом старшина.

На лыжах, до места работ я добрался буквально за минуту. Возле шведского вагончика не наблюдалось никакого движения, а из трубы валил сильный дым.

— Вот это Бульба, — подумал я, — неужели уже всё отремонтировал. Первым у дверей оказался Шерхан. Когда он их открыл, я увидел, что всё помещение забито людьми. Там были размещены все наши пленные, они сидели на лавках со связанными за спиной руками. Охранявший их красноармеец Козлов, закидывал в открытый зёв печки дрова. Зайдя в помещение, я внимательно осмотрел места ремонта. Расчетливый Бульба сделал всё просто и без затей. На пробитые места были наложены заплатки из тонких досок, выломанных из стоящего рядом трофейного вагончика.